Работая над различными теоретическими положениями, прокручивая новые комбинации идей, он всегда учитывал ситуацию, которая уже сложилась и которую не стоит доводить до критической точки. Ситуация, которая уже достигла этой критической точки, была та, в которой опустившийся пьяный Филиппе Гареннс занимался поиском прокола в автомобильной камере в маленьком и ветхом гараже в устье Сант-Брие.
Существовал еще один человек, который должен был действовать в маленькой шахматной партии, задуманной Куэйлом. Человек, который был достаточно умен и достаточно простодушен, чтобы действовать должным образом.
Этим человеком был Гелвада. Эрнест Гелвадаиначе известный как Эрничеловек, которого во время войны называли Вольным бельгийцем и который, по своей службе, был теперь англичанином. Гелвада, который казался таким счастливым и чье сердце было полно ненависти к нацистам Ненависти, которая иногда выплескивалась из него с результатом, прямо противоположным его жесткой линии.
«У Гелвады,думал Куэйл,достаточно ненависти, чтобы быть совершенно безжалостным в случае необходимости; достаточно ума, чтобы быть беспринципным, когда ситуация того требовала; достаточно мужества и еще раз мужества, чтобы притворяться, по крайней мере притворяться, если не на самом деле чувствовать определенную слабость, когда речь шла о женщине, привлекательной женщине, и если слабость не мешалаили, казалось, не мешаланепосредственному делу».
Предмет размышлений мистера Куэйла повернул с освещенной солнцем Пикадилли на Сент-Джеймс-стрит. Гелвада был невысок и хорошо одет. Его костюмы, сделанные высококлассными портными, часто можно было видеть в витринах модных магазинов, на которые никтоза исключением Гелвадыобычно не обращает внимания. Лицо у него было круглым, и он производил впечатление благодушного человека, впечатление, дававшее неверное представление о ее характере. В глубине души он не был особенно счастлив. Во время войны он жил в атмосфере столь необычной, столь быстро меняющейся даже для него, столь опасной, что мирная разрядкадаже если эта разрядка и не была совсем полной, как хотели бы многие,для него была скучной.
Он был на полпути к Сент-Джеймс-стрит, когда его мысли обратились к Куэйлу. Ему казалось, что развязка близится.
Все кончилось. Министры, дипломаты и эксперты встречались в различных местах, чтобы решить судьбу мира. Уже больше не будет стрельбы на темных улицах, не будут мрачно и медленно текущие реки нести на своей груди неподвижные трупы. Не будет больше ударов ножом в темных аллеях, напряженных тайных допросов, когда людей вынуждали любой ценой говорить, потому что их признание было необходимо для спасения многих жизней. «Все это,думал Гелвада,медленно уходит, если еще не ушло совсем».
Ему это не нравилосьсовсем. Было такое чувство, словно кто-то забирал у него из рук горячо любимую женщину, а он был бессилен что-либо сделать. Гелвада вернулся в своих мыслях назад на несколько летк 1940 году к не слишком приятному воспоминанию о молодой женщине, которую любил, о том, как враги разделались с ней. Он нервно облизал губы. Он все еще сводит старые счеты, получая от этого удовольствие. А сейчас, похоже, уже не будет больше возможности делать этого. Ему казалось это несправедливым.
Он свернул на Пэлл-Мэлл. Неподалеку от учреждения КуэйлаМеждународной холодильной компанийстояли два больших фургона для мебели. Гелвада вздохнул.
Его догадка, похоже, подтверждалась. Это был конец. Он вошел в здание, поднялся на лифте на второй этаж, открыл дверь в приемную и вошел. Девушка у коммутаторанезаметная блондинкапоздоровалась:
Добрый день.
Добрый день,ответил Гелвада на превосходном английском.Меня зовут Эрнест Гелвада. К мистеру Куэйлу.
Проходите пожалуйста, мистер Гелвада.
Он пересек приемную, открыл дубовую дверь и вошел в кабинет. На другом конце кабинета, за большим столом сидел Куэйл, куря сигарету. Он поднял голову.
Привет, Эрни,бросил он.
Здравствуйте или, возможно, прощайте, мистер Куэйл. Я вижу, на улице стоят грузовики для мебели.
А вы разочарованы?
Почему бы и нет,Гелвада пожал плечами.Что мне остается делать?
Куэйл улыбнулся. Его большое круглое лицо с почти лысой головой казалось добрым.
На вашем месте,сказал он,я бы не очень беспокоился.
Рад это слышать,ответил Гелвада.Я только соображаю Когда я увидел мебельные фургоны
Не делайте поспешных выводов,прервал его Куэйл.Каждый может нанять фургоны для мебели. Садитесь.
Гелвада сел. Куэйл встал, погасил сигарету и начал ходить по комнате. Гелвада сидел спокойно и размышлял.
Спустя некоторое время Куэйл заговорил:
Вот что вам, Эрнест, необходимо понять. Война официально кончилась. Официально! Неофициально же продолжают твориться странные вещи. Мир все еще сидит на бочонке с порохом. Он очень хочет мира, но слишком много в нем людей, которые думают иначе. И у них сегодня много возможностей. Понимаете?
И это вы мне говорите. Конечно, я прекрасно понимаю.
Очень хорошо,продолжал Куэйл.Вам понятно, что окончание войны должно повлиять на методы работы нашей организации. Сейчас нужно действовать по-другому, намного более осторожно. Это означает, что сотрудникам придется рисковать больше.
Риск был всегда,осторожно сказал Гелвада.
Конечно,ответил Куэйл.Но есть риск и риск.Он улыбнулся Гелваде.Мне не хотелось бы видеть вас повешенным,сказал он небрежно.
Наступило молчание, затем Гелвада сказал:
Понятно. Раньше был риск получить пулю или нож в спину, но никого официально не повесили. Сейчас появилась такая возможность.
Совершенно верно.Гелвада затянулся.
Занятно. В меня стреляли, были ножом, но меня еще не вешали.
Куэйл сел за стол.
Вам, видимо, известно,продолжал он,что существуют организации, подобные той, которую я контролирую, работающие на наших врагов. Ни одна из них не пострадала. Если бы мы имели о них сведения, мы нашли бы контрмеры. Но, когда война закончилась, они ушли в подполье. Имеется лишь ряд предположений, что же с ними произошло. Об их существовании можно судить только по их действиям. Хотя ряд военных преступников был осужден и ликвидирован, те люди, о которых я говорю, не пострадали и даже сейчас являются на самом деле нашими подлинными врагами. Они, конечно, рисковали, как и мы рисковали. Это смелые люди и теперь, возможно, более отчаянные, чем когда-либо раньше.
Конечно,сказал Гелвада,они должны делать что-нибудь. Если они ничего не будут делать, у них не будет и никаких шансов. Им все равно, что делать, потому что они чувствуют себя загнанными крысами.
Куэйл кивнул и сказал:
В свое время был некто Розанскидовольно оригинальный тип. В начале войны 1914-1918 годов Розански был младшим офицером в знаменитом Германском кавалерийском полку и, думаю, хорошим офицером. С ним произошел несчастный случайон повредил левую ногу и не мог уже ездить верхом. Конечно,, он мог бы найти себе спокойное занятие и в этом полку, но его такая перспектива не прельщала, и, когда представилась возможность, перешел в один из отделов немецкой разведки. У него оказались большие способности к этой работе, и он полюбил ее. В конце концов, после окончания войны, его перебросили в одну из организаций немецкой зарубежной разведки. Он там себя неплохо показал. В конце последней войны, когда стало ясно, что гитлеровский режим идет к концу, что Германия разбита, большинство разведывательных групп, строго законспирированных, так что о них не знали ни военные, ни даже гестапо,ушло в подполье. Союзники не получили никакой информации, потому что ее не было. Было бы бессмысленно сейчас арестовывать Розански. Мы ничего не смогли бы доказать. Понимаете?Гелвада сказал:
Вы знаете, но не можете ничего доказать.
Если бы я и мог,ответил Куэйл,я не хотел бы ничего доказывать. Это мне не помогло бы.Он продолжал:С тех пор как мир официально объявлен, я потерял 37 агентов в Центральной Европе при обстоятельствах, когда я не должен был бы потерять ни одного. И никто не знает, кто за это в ответе. Союзнические правительства не знают. Немцы не знают. Никто не знает, хотя можно и догадываться.