Не кричи, детей разбудишь.
И не перпетум мобиле, я женщина, взвалившая себе на загорбок всю Камчатку. А вы только смеетесь надо мной, я знаю.
Никто над тобой не смеется, Софочка, окстись!
Этот старый спор всегда инициировала жена. Несмотря на то, что театр имел стойкий успех, любители драматического искусства, которых всегда находится в избытке в любом провинциальном городке, якобы понимавшие в сём толк, весьма иронически оценивали её драматургический дар.
Да, я не Александр Николаевич Островский! И даже не Короленко!
Николай Владимирович не выдержал и всплеснул руками.
Ну, кто же спорит с тобой, матушка ты моя!
Вот! Вот! И ты туда! Софья Михайловна отбросила со лба полотенце и опрокинулась лицом на подушку. Убийцы, убийцы!!!
Николай Владимирович тяжело вздохнул и, погладив жену по затылку, просто сказал.
Какие ж мы с тобой убийцы? Убийцы вон Ивана Генриховича убили и прячутся теперь как тати хитровские.
Софья Михайловна притихла и в страхе посмотрела на мужа.
Ты уверен?
Но Николай Владимирович уклонился от прямо поставленного вопроса.
А ты еще лучше спектакль сделаешь, я верю. Такое кабаре во французском штиле, где всё вертится и ходуном ходит. Помнишь, в «Савое»?
И тихонько запел слегка надтреснутым голосом запомнившуюся им обоим шансонетку, слышанную в приамурском ресторане.
Мне новые ботиночки
Купили-пили-пили-пили,
Страсть мою девичию
Сгубили-били-били-били.
Я ботинки так люблю,
Я ботинки так люблю,
На ночь я их даже не снима-ю!
Спи, голубь мой, постарайся заснуть.
Софья Михайловна облегченно выдохнула, закрыла глаза и горестно прошептала:
Значит, все-таки убили За что, Господи Всемогущий, Пресвятая Параскева Пятница?
* * *
Невыспавшийся, злой и голодный, только чаю хлебнул, Павел Михайлович поспешил с денщиком Белугиным на берег. Обыкновенно носил за ним портфель Кузьмич, но сегодня чиновник особых поручений держал его самостоятельно, потому что в нём лежала карта государственного значения.
Вообще-то в городскую акваторию редко заходили киты, но случалось, что и касатки стаей гуляли вдоль берега, и морские львы заплывали отдохнуть в мягких и спокойных водах бухты.
Солнце стояло высоко, и берег полуострова казался с борта катера каким-то тропическим раем. Буйная свежая и яркая растительность закрывала сопки с головой. Наверху притаился туман с океана, готовый в любой момент обрушиться вниз. Берег противоположной стороны в дымке не виден, поэтому сопки и вулканы словно выплывали ниоткуда, из какой-то тайской сказки.
Клочков никак не мог привыкнуть к тому, что цвета здешнего края постоянно менялись по погодена дню по нескольку раз. Как в детском волшебном калейдоскопе. Встряхнешь его, и рисунок меняется на неузнаваемый. Лазурный и прозрачный над розовыми сопками небосвод на глазах становился глубоким синим с фиолетовыми облаками, и глаз не успевал привыкнуть к этому блеску, как всё враз затягивало тяжелым свинцом с белеющей кромкой горизонта.
На носу катера стоял Отец Дорофей, молодой иеромонах камчатской епархии и вслух декламировал собственные стихи.
Город под сенью вулканов,
Гул океанских штормов,
Белые крылья орланов
Средь белизны облаков.
Первоверховных
Апостол
Благословенный покров
И златоглавые храмы
На стыках вселенских ветров.
С праздником, Павел Михайлович!
Ротмистр понял, что сегодня очередной церковный праздник, не вспомнил какой, но ответил улыбкой. Он чувствовал душевное расположение к нему. При всем том, что Отец Дорофей всем сердцем любил этот Богом забытый край, но климат его капризный ему не подходил. Он часто болел простудными заболеваниями и просился у владыки Нестора благословить его в южные широты на горькие миссионерские хлеба.
Когда они на самодельном катере, сделанном из баржи, добрались до места, вокруг кита уже кипела работа. Кит в длину двенадцать саженей поражал воображение своими размерами.
Экая безобразная туша, а, Павел Михайлович? воскликнула Софья Михайловна, едва сошли на берег.
Всё тело кита было покрыто короткой серой щетиной, которая лосниласъ от проникавшего через тонкую кожу жира. С помощью городового Матвеева, галантно подавшего ей руку, губернаторша поднялась с хвоста, и прошла в изящных прюнелевых ботильёнчиках, как по крутой кавказской горе, по спине кита сорок восемь шагов.
Не поскользнитесь! Осторожно! со всех сторон подавали ей советы, тем не менее всеи горожане, и камчадалылюбовались отважной и красивой женщиной на этой чудовищной горе.
Каково впечатление, Софья Михайловна? спросил снизу старший делопроизводитель канцелярии Михельсон.
Грандиозное, Семен Фридрихович, звонко отвечала жена губернатора, который также наблюдал за всем со стороны, прячась в листву от яркого солнца. Ощущение, что я хожу по туго набитой подушке. Ноги скользят и вдавливаются в мягкое тело. Идите ко мне!
Нет уж, увольте, я отсюда налюбуюсь, ответил Михельсон и, сняв фуражку, вытер вспотевший лоб.
Отец Дорофей ходил вокруг монстра, всплёскивал руками и ахал.
Нисколько не пахнет, господа, то есть, он еще недавно был жив. Боже ж мой, как же это он? Почему? Зачем? Аз не внемлю, не осмыслю. Он же не мог не понимать, что на суше ему приидет смерть?!
Природа этого явления непонятна, сказал начальник почтово-телеграфной конторы Королевич. Но вообще-то знавал я охотника-коряка, который утверждал, что камчатские леминги, у которых каким-то образом пропадал запас пищи, приготовленной на зиму, убивают себя совершенно по-человечески, удавливаясь с помощью веточек, начальник почты для наглядности раздвинул руками невидимые ветки, засунул туда голову, предварительно зачем-то сняв фуражку, и отпустил. Вот примерно так, господа, представляете?!
Что ж это вы на себе этакие страсти показываете, голубчик? замахал руками Михельсон.
Так вот я и говорю, что если такая малая тварь способна возвыситься до этакого греческого сюжета, то и кашалотец, думаю, тоже не лыком шит по части ума. Экая у него башка, в ней жить можно!
Вот так там многострадальный Иов и томился, перекрестился Отец Дорофей и трижды сплюнул через левое плечо.
Тем временем Софья Михайловна с помощью палки, поданной снизу, дошла до головы чудовища и опустила палку в дыхательное отверстие, из которого кит выбрасывает фонтаны воды саженей до трёх высотой.
Палка длиной трех аршин, а и до донышка не достала, еще опускать и опускать!
Диво дивное! качался на одном месте Отец Дорофей, с ужасом взирая на происходящее.
По обеим сторонам морды кита лежали длинные усища черного цвета, более трёх вершков толщиной, на концах превратившиеся в абсолютную бахрому.
Городовой легко вспрыгнул на тушу и помог Софье Михайловне сойти на грешную землю. И как по сигналу закипела работа.
Казаки с женами, камчадалы целыми семьями взбирались на спину кита и вырезали пилой квадратные куски жира величиною с аршин. И такой-то величины кусками изрезывалась спина в глубину на три яруса!
Режь ширше, едрёна батона! кричали мужики.
И все это был чистый белый, похожий на свиной, плотный жир, а затем уже оставалась жидкая внутренностьворвань, отвратительно и тошнотворно пахнущая, в которую рабочие остерегались попасть не только по причине запаха, а в ней можно было легко утонуть. Местные жители рубили на берегу деревья, связывали ветки в лестницы и погружали во внутренности кашалота, чтобы сподручнее пилить двуручной пилой как дрова. Каждый нарезывал себе, сколько мог унести. Никто никого не ограничивал. И сколько бы ни резали, работы не убавлялось, даже если бы сюда доставили еще двести человек.
Просто ешь, не хочу!
Женщины тут же на берегу развели костры, в котлах закипел жир, его засыпали мукой или крупой, что у кого имелось, и эту похлебку тут же ели. Скоро заиграла гармошка. Клочков услышал смех Ляли Петровны, оглянулся кругом, но не нашел. Чумазые детишки в кухлянках с визгом носились вокруг с кусками белого жира в руках и смоктали его с большим удовольствием.
Тут, я гляжу, и за неделю не управиться, сказал хозяйственный Михельсон. В руках он держал кусок подкопченного сала, но не решался попробовать. А когда все-таки решился, брезливо сморщился и отбросил в сторону.