Хорошо, сказал Шилков. Но почему вы ничего не сообщили впоследствии семье Дробышевых о его гибели?
Между прочим, я не знаюпогиб он или нет. Вот гибель Трояновского я видел.
Шилков, который рассчитывал получить от Савченко новые подробности, вышел из заводоуправления разочарованным. В сущности, все, что было у него сейчас записано в блокноте, только повторяло уже известноеда иначе не могло и быть: ведь профессор рассказывал Пылаеву о гибели сына тоже со слов инженера Савченко.
Одно обстоятельство убедило Шилкова, что Савченко действительно был в отряде: он помнил девочку, Наташу Гуро, и даже то, что Дробышев хотел передать с ней какое-то письмо. Что же, Шилков не удивился, что память Савченко сохранила такие, казалось бы, мелочи.
В тяжелые минуты, когда кругом смерть, и мелочи запоминаются. Ведь помнит же Шилкови, наверно, не забудет никогда в жизни, как на фронте он упал рядом с комбатом и, когда очнулся, услышал тихое тиканье: комбат был мертв, а часы у него шли Мелочь, пустяк. В памяти стерлись куда более значительные события, а этоосталось.
Шилков дошел до набережной. На середине реки чернели большие, незамерзшие полыньи, над ними поднимался пар. Люди шли по льду на противоположный берег, обходя страшные места, и Шилкову подумалось: зачем они идут через лед, какое ухарство! Мост ведь рядом.
Люди перешли реку и поднялись на набережную неподалеку от Шилкова. Это были студентысмеющиеся, веселые, и все с чемоданчиками вместо портфелей: такая уж нынче была у студентов мода. «Там же Институт стали внезапно догадался Шилков. Общежитие и»
Он сам спустился на лед и, скользя коваными каблуками, быстро пошел по проторенной тропке на другой берег. Дойдя до середины реки, он усмехнулся: «Какое ухарство Мост ведь рядом»
Против высокого серого здания, выходящего окнами на реку, он остановился. В институте, надо полагать, кончились лекции, и теперь все время хлопали двери, выпуская студентов. Шилков стоял напротив дверей и, закуривая, исподлобья поглядывал на выходящих. Незнакомые люди шли и шли, перекидываясь шутками. Неподалеку затеяли игру в снежки, и один крепкий снежок ударился в стенку возле Шилкова, рассыпался, оставив большую белую отметину.
«Зачем я сюда пришел? В конце концов этого просто нельзя делать Яследователь, онасвидетельница. Я не имею права»
Он уже повернулся, чтобы уйти, когда к подъезду лихо подкатила машина кофейного цвета. Шилков мельком успел разглядеть сидевшего за рулем: его лицо показалось капитану знакомым; долго вспоминать не пришлосьэтого молодого человека он видел с Асей там, в театре
«Тем более, думал Шилков, ища глазами автобусную остановку. Черт знает что это такое: кажется, вам давно не восемнадцать лет, товарищ капитан».
7
В последних числах февраля погода вдруг переменилась. Сразу раскисли, стали серыми сугробы, наваленные вдоль улиц, закапало с крыш, и словно пахнуло весной, оттаявшей землей, свежей весенней влагой. Ночами немного подмораживало, но с утра опять задувал теплый ветер, и на домах выступала ровная изморозь. Ребятишки по дороге в школу непременно прикладывали к стенам руки, и теперь на домах рядами тянулись четкие, будто нарисованные, отпечатки детских ладошек.
Нечего было и думать о том, чтобы в такую погоду вести девочку в зоопарк. Савченко даже обрадовался: сегодня, в воскресенье, можно наконец-то как следует отдохнуть, выспаться за все эти дни. Сквозь сон он слышал, как осторожно закрылась дверь: жена повезла дочку на весь день к бабушке
Когда он проснулся, Мария была уже дома. Она сидела возле зеркала и внимательно разглядывала себя.
Сквозь полузакрытые веки Савченко тоже внимательно наблюдал за женой. Сегодня у нее трудный деньпремьера, она играет в «Грозе» Катерину. Приятно видеть афиши, расклеенные по всему городу: «А. Н. Островский. Гроза. Драма в пяти действиях», и пониже имен заслуженных артистов и лауреатовскромное: «Катерина, жена егоарт. М. Татаринова». Мария, конечно, волнуется: не очень-то легко играть эту роль, особенно после того как большинство местных театралов видело КатеринуТарасову.
Завтра на завод он придет совершенно разбитый: режиссер потащит всех после премьеры к себе, и хорошо, если можно будет соснуть часика три-четыре до работы.
Савченко, наблюдая, как меняется лицо жены, становясь то грустным, то будто бы озаряясь каким-то ясным внутренним светом, неожиданно подумал: «Когда ее принимали в партию, она сказала: Я оправдаю ваше доверие. Представляю, как это было сказанокак в плохой современной пьесе на производственную тему».
Впрочем, иронизируя так про себя, он и любовался женой, ее скромной, спокойной, удивительно русской красотой, и был доволен, что онаего жена; ему было приятно, когда на улице оборачивались мужчины, чтобы посмотреть на нее. Мелкое тщеславие? Савченко тихонько рассмеялся, и Мария обернулась:
Ты проснулся? Ну и соня!
Она сразу же начала говорить ему, что волнуется страшно, что ей кажетсяона сегодня провалится: не хватит чувства. Она ходила по комнате, легко дотрагивалась руками до вещей и словно бы разговаривала сама с собой:
Катеринабунтовщица, глубоко несчастная женщина. Может быть, актриса сама должна страдать? У нее у самой должно быть глубокое гореи тогда образ будет правдоподобнее? Помнишь, Мольер умирал на сцене, а публика была в восторге, ей казалось, что это бесподобная игра А я? Сейчас мы с Анюткой ехали в трамвае, вдруг она меня спрашивает: «У тебя выходной завтра? Значит, завтра все не артистки?» В трамвае смеялись, а я сидела почему-то счастливая. Ну разве можно с таким настроением играть Катерину!
Савченко, закуривая, стряхнул искру с пододеяльника.
Давай поссоримся, шутливо предложил он. Или представь себе, что муж у тебямерзавец, сукин сын, пьяница и бабник Разозлись на меня.
Мария подбежала к нему и, наклонившись, крепко прижалась щекой к сбившимся теплым волосам.
Ну что ты! Ты у меня хороший Только работаешь много. Грустный какой-то стал, Что с тобой? Раньше ты был другим каким-то.
Я просто устал, ответил Савченко. Думаешь, легко мне далась эта скоростная плавка? Вот тебе содружество в понимании отдельных мыслящих единиц: после первой отливки все поздравляли этого старика Максимова, а я стоял в сторонкеи хоть бы кто-нибудь мне слово сказал. Так у нас и рождаются новаторы На чужом горбе в рай въезжают. А потом
Мария медленно поднялась и села в кресло, сцепив пальцы. Она глядела уже задумчиво, всю ее веселость как рукой сняло.
Что «потом»? спросила она.
Да так. Вызвал меня тут один товарищ. Интересовался подробностями разгрома отрядапомнишь, я рассказывал тебе. Мне этот разговор не понравился: будто бы я виноват, что спасся
Это у тебя нервы расходились, успокаивающе ответила Мария. Летом поедем куда-нибудь отдыхать. Ладно? Ну, ты вставай, а я побегу в театрне могу сидеть дома
Савченко закрыл за ней дверь и лег снова. Он долго лежал так, закинув руки за голову и глядя прямо перед собой на стенку, потом протянул руку и снял с телефона трубку. Ему ответили не сразу. «Спит еще, что ли?»подумал он. Но в это время в трубке раздался знакомый голос, и Савченко назвал себя.
Вы, наверно, спали, Борис, я разбудил вас?
Нет, нет, что вы Тут у меня с утра дела великие.
Дела? В выходной?
Да, понимаете Совсем как в поговорке: хочешь неприятностейкупи машину.
Надо крыло менять, вот только что приходили тут двое халтурягторговались.
У вас же новая машина!
Барахло, а не машина. Я тут ходил в публбибл, смотрел журнальчикивот где машинки отрывают: класс!
Куда-куда вы ходили? не понял Савченко, хотя он уже разбирался в своеобразных словечках своего знакомого.
В публбибл Ну, в публичную библиотеку. А у вас как делишки?
Да вроде бы на всю железку, в тон ему ответил Савченко.
А у меня что-то муторно на душе, пожаловался тот. Со своей чувихой ну, с этой, из Института стали, поругался в дым. К тому же центов нет, халтуряги за ремонт кусок рвут.
Бедняга, посочувствовал Савченко. Как же вы дальше будете устраивать свои сердечные дела?