Недели две.
Фалько с бесстрастием истого профессионала спросил, что-то прикинув в уме:
Я должен его ликвидировать?
Не совсем так.
Адмирал некоторое время молча созерцал корабль вдалеке. Потом вытряхнул пепел, постучав трубкой о перила, и спрятал ее в карман:
На самом деле тебе надо будет устроить так, чтобы его убили.
Я правильно понял устранить чужими руками?
Правильно.
А как?
С изяществом и талантом. Того и другого у тебя в достатке. Даже в избытке.
Неторопливо двинулись дальше. За водолечебницей «Жемчужина», у щита с рекламой фильма «Жизнь бенгальского улана» им навстречу попались несколько фалангистов в кожаных куртках, голубых рубашках, красных беретах. С ними под руку шли девицы в синих накидках военно-медицинской службы. Один офицер опирался на палку, у другого рука была на перевязи. Наступление на Севере стоило франкистам большой крови.
Поначалу ни за что не желали надевать эти береты, заметил адмирал. Еле уломали. Карлисты, твердят, это одно, фалангисты совсем другое, и все мы наособицу. Декрет об установлении единообразной военной формы по образцу Фаланги для них был как пинок по яйцам.
Их можно понять: монархические фалангисты это жареный лед.
Еще бы Адмирал понизил голос, хотя поблизости никого не было: То же самое, что перемешивать масло с водой. Да еще месяц назад ввели общее для всех воинское приветствие теперь надо вскидывать руку, что не по вкусу никому, кроме фалангистов. Но каудильо и ухом не повел ему нет до этого никакого дела. Особенно сейчас, когда Хосе Антонио зарыт в Аликанте Красные, называющие Франко фашистом, пальцем в небо попали. На него что ни напяль голубую рубашку фалангиста или хитон Иисуса Назареянина, он все равно останется воякой, начисто лишенным воображения. И желаний у нашего каудильо только три выиграть войну, упрочить свою личную власть и чтоб остальные под ногами не путались. Он дал понять это с предельной ясностью и выбора никому не оставил: кто против к стенке! Улавливаешь?
Ответ утвердительный, господин адмирал.
Так что имей это в виду. И делай все, что надо будет. Включая и древнеримский салют.
Сделаю все, что смогу.
Да уж, будь так добр, постарайся. Тут у нас все жестоко соперничают кто проявит больше рвения, истребляя себе подобных У моста через Амару и на пустырях людей по-прежнему расстреливают почем зря.
Сейчас-то вроде бы уж можно было уняться? Ситуация ведь не та, что прежде.
Все наоборот, мой мальчик. Оппортунисты, которые вступили в Фалангу из трусости или желания загладить былую вину, а также гражданские гвардейцы нашего дорогого Керальта расстреливают без устали Идет какое-то дьявольское состязание кто перебьет больше народу. Сейчас в ходу словечко «чистка». А родственникам казненных запрещают носить по ним траур. Чтоб не так бросалось в глаза.
Одна из чаек, круживших на бухтой, пролетела совсем близко, едва не задев их, и адмирал проводил ее взглядом.
Мир полнится яростью этих идиотов, мрачно прибавил он. У нас в Испании идет генеральная репетиция Вернее, пролог к новым кровопролитиям, и они уже близко.
Фалько смотрел на чаек с отвращением. Он не любил этих птиц с тех пор, как однажды, когда плыл в Нью-Йорк на «Беренгарии», у него на глазах чайка ударом клюва едва не оторвала кисть поваренку, чистившему на палубе рыбу. Слишком алчны они, на мой вкус, подумал он. Слишком похожи на людей.
Вы, кажется, сказали, что в Париже меня ждет двойная работа.
Не кажется. Сказал.
И какова же будет вторая часть? Впрочем, я хорошо знаю и вас, и чего от вас ждать, а потому спрошу иначе: в чем будет заключаться менее симпатичная сторона этого дела?
Это ты у нас симпатичный. И этим пользуешься, поскольку не только симпатичный, но и бессовестный.
Итак, я весь внимание.
Расскажу вечером, когда поужинаю. С этими словами адмирал вытащил из жилетного кармана часы. Точнее, тебе расскажут.
И где же?
В Морском клубе, и адмирал показал зонтиком в конец бульвара, откуда они пришли. Наверху, в салоне для привилегированных членов. Ровно в одиннадцать.
Остановившись, он снова взглянул на часы. Глаз стеклянный и глаз живой смотрели со злой насмешкой. Потом слегка похлопал зонтиком по руке Фалько.
Вот что я тебе скажу Будь осторожен с барменом из «Марии-Кристины».
Это рыжий такой, что ли?
Он самый.
Это Блас, он вполне сносно смешивает хупа-хупа. Чего я должен опасаться?
Здоровый глаз недобро сощурился:
Он полицейский осведомитель и уже донес, что ты не встал, когда по радио выступал каудильо. Все встали, а ты остался сидеть. И такое было несколько раз.
У каждого бармена должна быть хорошая память.
Этот, судя по всему, не жалуется. Сегодня утром мне доложили о его информации.
А вы что?
Послал подальше.
Фалько достал портсигар, вытянул «плейерс», постучал кончиком по черепаховой крышке. С угрозой сузил глаза, как ястреб, заметивший добычу.
Паскудный мир, господин адмирал.
Уж мне-то можешь не рассказывать!
Фалько, наклонившись и прикрывая от ветра огонек, прикурил.
Никому сказал он, выпустив дым. Ну никому доверять нельзя. Даже барменам.
3. О волках и ягнятах
Мостовые затемненного города поблескивали от измороси как лакированные. Фалько, стоявший у памятника адмиралу Окендо возле отеля «Мария-Кристина», поднял воротник плаща и смотрел из-под поля шляпы, как из тьмы соседней улицы, гремя, звеня и рассыпая искры, надвигается, приближается и вот замирает на площади светлое пятно.
Здравствуй, котик.
Пакито-Паук спрыгнул с подножки трамвая и направился к Фалько. Трамвай со звоном двинулся дальше, а щуплая неторопливая фигурка обрела более четкие очертания, и во влажном воздухе повеяло знакомым запахом розовой воды и бриллиантина.
Спасибо, что откликнулся.
Окутанные сумраком, они стояли рядом. Фалько мельком подумал, что это в точности соответствует их причудливым отношениям: хотя место Паука в иерархии спецслужбы гораздо ниже, время от времени они действуют плечом к плечу, и бóльшая часть их жизни проходит вот на таких тайных встречах и в опасной полутьме. На свету они провели гораздо меньше времени.
Ну о чем ты говоришь
Да вот о том и говорю. Пакито выжидательно помолчал. Ну что пойдем в кафе какое-нибудь? В неприметное место?
Фалько взглянул на отель, потом огоньком зажигалки осветил циферблат часов. Красноватый отблеск отразился в выпуклых глазах Пакито, глядевших из-под узкого поля элегантной английской шляпы. Скользнул по дугам выщипанных в ниточку бровей, по жестокой складке маленького розового рта. Руки Паук, как всегда, держал в карманах пальто, и, как всегда, было неизвестно, что за смертоносную штуковину он достанет оттуда в следующую минуту.
У меня поблизости будет дельце небольшое Фалько погасил зажигалку. Так что поговорим лучше здесь.
Как хочешь. Может, прогуляемся до реки?
Пошли.
Пересекли площадь и вышли на проспект возле Урумеа. Противоположный ее берег тонул в темноте. Слева, в самом широком месте, на фоне еще не окончательно почерневшего неба четко вырисовывались силуэты моста и курзала.
Люблю затемненные города, заметил Пакито. А ты?
Фалько закурил.
Ничего особенного.
А меня прямо завораживают Полумрак так хорош для преступления и греха.
Немного помолчали, уставившись на черное полотно реки. Слышно было, как у ног плещет о камни вода.
В Биаррице, как я понял, все хорошо кончилось, сказал Пакито.
Смотря для кого.
Послышался негромкий свистящий звук Паук засмеялся сквозь зубы.
Замели следы, машины привели в негодность. Когда уходили, сеньора начала приходить в себя Прогулялась на славу.
Четко сработали.
Сейчас из него, наверно, вытряхивают последние крошки?
Вероятно.
А девочка?
Какая девочка?
Дурака не валяй! Которая с тобой была, пышечка такая.
А-а Да в порядке она. Тоже где-то здесь.
Снова послышался свистящий смешок.