Покончив с курицей и окороком и осушив емкость с виски, мы заняли привычное положение визави. Важно было следить за равновесием. На сей раз майор Донелли настроился на разговор.
Должен вам сказать, начал он, что ни в Колчестере, ни в Челмсфорде я не встречал человека ученей и приятнее вас.
Привожу эти слова только из-за рассказа, который за ними последовал.
Я отозвалсяосмелюсь заметить, покраснев, хотя и так был красен после кларета. Я отозвался:
Вы мне льстите.
Вовсе нет. Я всегда говорю то, что думаю. Вы приобрели массу знаний, вырастили свои крылья и облеклись в цвета радуги.
Бога ради, о чем вы? удивился я.
Известно ли вам, что все мы когда-то вырастим себе крылья? Уподобимся ангелам? Из какой основы, по-вашему, разовьются эфирные крылья? Из ничего они не вырастут. Ex nihilo nihil fit. Не думаете же вы, будто материалом им послужат курица и окорок?
Или виски.
Или виски, кивнул майор. Как вам известно, то же относится и к личинкам бабочки.
Вот уж не пробовал, заметил я.
Я уже не про пищу, я о гусеницах. Всю свою короткую жизнь эти создания заняты одним: едят, едят и едят. Возьмите капустный лист, весь в дыркахвсе, что возможно, выела личинка, и я скажу зачем. Она окуклится, за зиму произойдет превращение, и весной из куколки вылетит яркая бабочка. Цветные крылья насекомого на второй стадии его существованияэто переработанный капустный лист, который сожрала личинка.
Все так. Но какое отношение это имеет ко мне?
Мы тоже находимся на стадии личинки. Только не вообразите себе, будто наши будущие радужные крылья произойдут из того, что мы здесь едим: окороков и куриц, почек, говядины и прочего. Нет, сэр, конечно, нет. Они формируются из поглощенных нами сведений, из всего того, что мы познали на первой стадии существования.
Откуда вам это известно?
Сейчас услышите. Однажды со мной произошла интересная история. Рассказывать довольно долго, но раз уж нам предстоит еще пять с половиной часов глазеть друг на друга, дожидаясь прилива и отплытия, то почему бы не скрасить это время, а заодно не помочь вам расцветить крылья, которые будут вам даны? Хотите послушать?
Больше всего на свете.
Сначала что-то вроде предыстории, продолжал Донелли. Без нее не обойтись, она подводит к тому, что для меня особенно важно.
Бога ради, пусть будет предыстория, раз она так поучительна.
Как нельзя более, заверил он. Но прежде чем я начну, передайте мне, пожалуйста, бутылку, если в ней еще что-то осталось.
Виски больше нет.
Ну ладно, что поделаешь. Когда я жил в Индии и переезжал с места на место, разбил я как-то где-то палатку. У меня был местный слуга. Забыл его настоящее имя, да оно и не важно. Я всегда звал его Алек. Прелюбопытный был парень, остальные слуги его уважали и побаивались. Считали, он духовидец и имеет связь с потусторонним миром. Он был честен по местным понятиям, то есть не позволял никому меня грабить, но сам, конечно, потихоньку приворовывал. В Индии к этому привыкаешь и перестаешь обращать внимание. Хорошо уже то, что он не позволял другим касаться моего добра. Так вот, как уже было сказано, я разбил палатку на самом, казалось бы, подходящем месте, однако ночью спал очень плохо. Словно бы по мне ползала сороконожка. Утром я пожаловался на это Алеку и велел тщательно осмотреть матрас и землю под палаткой. На лице индуса не дрогнул ни один мускул, но в глазах вроде бы мелькнула какая-то мысль. Тем не менее я тут же об этом забыл. Следующая ночь прошла не лучше, а наутро я обнаружил на своих панджамах прореху по всей длине. Я позвал Алека, показал ему порванное платье и снова пожаловался на плохой сон. «Ах, сахиб, говорит Алек, это все проделки Абдулхамида, кровожадного негодяя!»
Простите, прервал я Донелли. Неужели он имел в виду нынешнего турецкого султана?
Нет-нет, не султана, а его тезку.
Прошу прощения. Но вы упомянули кровожадного негодяя, и мне пришел на ум султан.
Нет-нет, это другой человек. Если угодно, называйте его другим Абдулом. Но я продолжу.
Еще только один вопрос. Абдулхамидэто ведь не индийское имя?
А я и не говорил, что индийское, не без раздражения пояснил майор. Конечно же, он был магометанин.
Но имя скорее турецкое или арабское.
За это я не отвечаю, я его не крестил. Я просто повторяю слова Алека. Будете придиратьсяброшу рассказывать.
Не примите за обиду, сказал я. У меня есть несомненное право проверять качество материала, который пойдет на мои будущие крылья. Продолжайте; больше я не стану перебивать.
Очень хорошо, условились. Вы подсыхаете?
Медленно. Солнце печет, но сушит одну сторону.
Со мной то же самое. Думаю, нам лучше поменяться местами.
Мы осторожно пересели, и каждый водворился на противоположном планшире.
Готово, заключил Донелли. Как там со временем? Мои часы остановились, их залепило илом.
Мои застряли в жилетном кармане; стану добиратьсяиспачкаю пальцы, а мыть нечем; кларет весь вылили, а виски влили куда надо.
Ладно, не важно; времени хоть отбавляй, успею все рассказать. На чем бишь я остановился? Ах да, Алек упомянул Абдулхамидане султана, а распоследнего негодяя. Дальше Алек сказал, что и сам обладает острым чутьем на кровь, даже пролитую сто лет назад, и что моя палатка и постель устроены на том месте, где было совершено самое что ни на есть зверское преступление. А упомянутый им Абдулпреступник, на совести которого этих зверских деяний было видимо-невидимо. Разумеется, своего сиятельного тезку он не переплюнул, но у него и возможности были не те. На том самом месте, где я находился, этот кровавый лиходей разошелся как никогда: убил своих родителей, тетку и собственных детей. Его схватили и повесили. Когда его душа рассталась с телом, нормальным порядком ей полагалось бы войти в оболочку скорпиона или другого вредоносного существа, чтобы, усовершенствовавшись через ряд воплощений, снова достигнуть того уровня, который позволяет родиться в человеческом теле.
Простите, что перебиваю, не выдержал я, но, как я понял, Абдулхамид был магометанин, а сыны Пророка не верят в переселение душ.
Именно этими словами я и возразил Алеку. Но он растолковал мне, что душе после смерти будет дано не по вере, а по велению судьбы: что бы ни предполагал человек при жизни относительно своего будущего состояния, существует лишь одна на всех истина, в чем ему и предстоит убедиться. Это истина индусов, которая заключается в том, что душа переходит со ступени на ступень, чтобы воплотиться в человеке, а далее следует новый, бесконечный цикл реинкарнаций. «Значит, сказал я, ночью мне щекотал ребра скорпион, в котором воплотилась душа Абдула». «Нет, сахиб, очень серьезно ответил слуга. Он был слишком порочен, чтобы, так сказать, осквернить своей пятой хотя бы низшую ступень лестницы существований. Ему было назначено бродить призраком у мест своих преступлений, пока он не найдет кого-то, кто там заснул. У спящего должна быть родинка, а из нее должны расти три волоска. Эти три волоска Абдулу нужно вырвать, посадить на могиле своих последних жертв и полить слезами. Они станут первыми каплями раскаяния, которые позволят ему приступить к первой стадии цикла реинкарнаций». «Выходит, говорю я, этот головорез во искупление своих грехов две прошедшие ночи искал на мне родинки? А что ты скажешь про распоротые панджамы?» «Его работа, сахиб. Наверно, он вас перевернул и ногтями сделал прореху, чтобы поискать на спине вожделенные родинки». «Надо мне передвинуть палатку, говорю я. Чур меня спать и дальше на этом проклятом месте».
Донелли замолк и стал отколупывать с рукава чешуйки ила. Мы начали подсыхать, но одновременно и отвердевать: ил, застывая, превращался в панцирь.
До крыльев мы все еще не дошли, заметил я.
Я к ним подбираюсь, ответил майор. Только-только завершил предысторию.
А, так это была предыстория?
Да. Имеете что-то против? Это был пролог. Теперь перейду к сути. Приблизительно через год после этого случая я получил отставку и вернулся в Англию. Что стало с Алеком, я не знал, да мне и дела до него не было. Пошел третий год моей жизни в Англии, и вот шагаю я как-то по Грейт-Расселл-стрит и у ворот Британского музея замечаю индуса, по виду вконец продрогшего и потрепанного. При нем лоток с ножными браслетами, ожерельями и прочими безделушками немецкого производства, которые он продает как восточные украшения. Когда я приблизился, он поздоровался, и, приглядевшись, я узнал Алека.