Я полная дура, Сашок! воскликнула она, и кроха вопросительно уставилась на сестру.
Мы сейчас позвоним нашей маме Лене! И она с дядей Борей нас заберут! возбужденно проговорила Марина. Глаза Саши заблестели.
Тогда скорее звони!
Пальцы не слушались, список абонентов расплывался, буквы и цифры прыгали перед глазами, превращаясь в карикатурных человечков, которые кривлялись ей с экрана потрепанного «Самсунга». Совершенно некстати девочка обратила внимание, что зарядка телефона была практически на нуле.
«Как бы сотовый и вовсе не сел».
С замершим сердцем Марина слушала, как в ожидании ответа играет какая-то мягкая музыка. Это необычно красивая музыка была словно из другого мира, там, где нет грязных, разбитых дорог, пронзительного холода, который, казалось, забирался в каждую пору твоей кожи, чтобы выморозить тебя до льда, там нет злых и обиженных на все и вся кондукторов, высаживающих двух сирот на мороз только из-за того, что на проезд им не хватило каких-то шесть рублей
Она встрепенулась, услышав в трубке знакомый голос:
Але? Але, Марина?
Тетя Лена! Тетя Лена, мы тут, на остановке! Мы ехали из школы и
Она замерла, услышав характерный короткий писк, и отстранила телефон от уха, словно он был заразным.
Ну, что там? Марин, чего она сказала!? Саша с нетерпением дергала за рукав сестру.
Марина с трудом выдавила улыбку.
Ничего. Я не услышала. Телефон старый, Сашок, и батарея тут же села. Прости, что хорошенько не зарядила вчера Но я успела ей сказать, что мы на остановке.
«Правда, не сказала, на какой именно», добавила она про себя с беспокойством.
Может, они за нами приедут? с надеждой спросила Саша.
Может быть. Пошли, Сашок. Надо идти, а то уже темнеет.
Она заботливо поправила сестре шарф, капюшон, лямку рюкзака.
Давай сюда руку.
Саша послушно взяла сестру за руку, и девочки зашагали вперед.
Несколько минут они молчали. Не потому, что говорить сестрам было не о чем, нет, они могли болтать часами непрерывно на самые различные темы. Просто этот противный ветер, как назло, бил прямо в лицо, швыряя игольчато-острую россыпь льдинок в глаза, нос, румяные щеки, и девочкам даже пришлось пригибать головы к груди. Ослик Тим болтался на рюкзаке Саши, словно хотел оторваться от «бегунка» молнии и улететь прочь от своей хозяйки.
Когда наконец метель немного улеглась, Саша спросила:
Марина, а почему эта тетя в автобусе такая злая? Ее кто-то обидел?
«Наверное», подумала Марина, решив, что в словах сестры есть толика правды.
Это потому, что ей кто-то в глаз ударил и у нее синяк, продолжала рассуждать девочка.
А может, ей как раз синяк поставили, потому что она такая злая, предположила Марина, и Саша, обдумав эту версию, кивнула головой.
А почему ты все время щуришься? снова задала она вопрос.
Марина замялась. Она не хотела сейчас обсуждать эту больную тему, но факт оставался фактом: зрение ее существенно ухудшилось, и причина тому та страшная ночь, когда ей, полураздетой, напуганной до смерти от дымовой завесы и полыхающего пламени, пришлось вытаскивать из огня детей, как Сашу с Димой, так и других
Сильный ветер, вот и щурюсь, выкрутилась она.
А мы не заблудимся?
Нет, без тени сомнения ответила Марина. Тут ведь одна дорога. Мы по ней пойдем и скоро придем домой. А там нас будут ждать тетя Лена и дядя Боря
Марина
Девочка повернула голову, глядя на младшую сестру.
Из-под заснеженной шапки на нее глядели серьезные глаза.
А почему ты тетю Лену не называешь мамой? Ведь они с дядей Борей наши мама и папа?
Марина вновь замешкалась. Она сама не могла ответить себе, почему так происходит. Несмотря на то, что вопрос с переездом в новую семью можно было назвать почти решенным, какая-то странная, невидимая преграда удерживала полностью раскрыться перед тетей Леной и ее мужем, дядей Борей. Хотя они были всегда очень добры и внимательны к ним Вероятно, слишком сильны еще были воспоминания о прежней семье, которая вернула их в детский дом меньше чем через год с тех пор, как взяли к себе Но Марина не хотела вспоминать об этом периоде жизни.
Знаешь, Сашок, как только они нас заберут к себе и мы станем жить вместе, тогда, конечно, они станут для нас настоящими мамой и папой. Договорились?
Саша улыбнулась, и Марина, с облегчением вздохнув, поняла, что ответ сестру устроил.
Она ошибалась, полагая, что обратная дорога домой будет всегда прямая. До развилки оставалось меньше километра.
* * *
Сапог застопорил «Бумер» на паузе, щелкнув исцарапанным пультом, и в гаражном закутке воцарилось молчание.
Слышалось лишь сухое потрескивание дров в печке и унылое завывание ветра снаружи.
Керосин обвел замерших мужчин затравленно-безумным взором.
«Он похож на загнанного зверя. Которого окружили и вот-вот на вилы насадят, внезапно подумал Данилыч. Он словно шакал. Смертельно больной, облезлый шакал, к которому нельзя приближаться, не надев толстых варежек, чтобы не подцепить какую-нибудь заразу»
Ну, чего прикисли? хрипло произнес Керосин. Или как только зашел базар про помощь другу, у меня все кореша растерялись?!
Это у тебя в штанах прикисло, хмуро осадил его Сапог. Кто тебя резать собрался? Кому задолжал?
Керосин шмыгнул носом.
Чингизу.
Сапог и Леха обменялись понимающими взглядами.
Тот самый, что ли? уточнил Леха.
Тот самый, раздраженно ответил наркоман. Будто здесь другой Чингиз появился!
Он наркоторой барыжит, объяснил Леха Сапогу, и тот кивнул:
Слыхал я про этого кренделя. Мутный тип.
Он искоса взглянул на Керосина, который то и дело вытирал пот, струившийся по восковому лицу.
И сколько ты ему торчишь?
Керосин глубоко вздохнул и выдавил, не глядя на приятеля:
Сто сорок рублей.
Сапог поскреб подбородок.
Сто сорок тыщ, что ли?
Ну да.
Уголовник присвистнул.
И чего ж ты от меня хочешь, болезный? Я похож на фраера, у которого в пиджаке сто сорок тыщ запасные припрятаны? спросил он. В голосе Сапога звучало неподдельное изумление, как если бы ему приходилось объяснять несмышленому ребенку, почему день сменяет ночь.
Керосин ничего не ответил, и бывший зэк вновь потянулся к бутылке.
Какой срок у тебя? полюбопытствовал он, наполняя стаканы.
Керосин нервно сглотнул.
Неделя. Это край, Сапог. Ты просто не знаешь Чингиза. Он
Да срал я на твоего Чингиза, с нескрываемым презрением обронил Сапог. У меня с ним общих дел нет.
Сапог, но я
Керосин вновь закашлялся.
Кашляй в другую сторону, потребовал Данилыч, со скрипом отодвинув табуретку в сторону. Не хрена тут своими слюнями людей заражать!
Керосин даже не посмотрел в сторону пожилого человека.
Сапог, он меня убьет, бля буду, захныкал он. Ведь я же выручил тебя, братуха Когда кха! Когда у меня был лавандос, я ведь помог тебе, и ты помнишь! Сам сказал! Теперь теперь я тебя прошу! Как брата прошу, выручи!
На лице Сапога не дрогнул ни один мускул.
Ну, будем здоровы, спокойно произнес он тост и, не чокнувшись, выпил. Потянулся к ломтику сала, степенно отправил его в рот.
Ты, Керосин, наверное, забыл, что я с тобой в полном расчете? И твое бабло я тебе вернул. А что касается выручить Ты, по ходу, с башкой вообще не дружишь. Где я тебе столько деньжищ найду? Банк ограблю? Почку продам?
Керосин, не зная, куда деть зудящие руки, судорожно вцепился в костыль. Глядя на него, Данилыч неожиданно подумал об утопающем, который из последних сил вцепился в трухлявую деревяшку.
Я не знаю. Может, просто побазаришь с Чингизом? Ты в авторитете, тебя многие знают, взмолился Керосин.
Ага. Щас, сорвался и побежал. Нет, Керосин, разруливай сам свои косяки. Долг дело чести. А ты свою честь, как я погляжу, растворил в этом долбанном «крокодиле». Не торчал бы на всякой дряни, не было бы этого геморроя.
Лицо Керосина приняло такое горестно-плаксивое выражение, какое только может возникнуть у ребенка, которому неожиданно отказали в покупке долгожданного подарка. Плечи обвисли, водянистые, лихорадочно блестевшие глаза быстро потускнели. Казалось, кто-то невидимый просто нажал на кнопку, выключив Керосина, как ставший ненужным фонарик.