* * *
Автобус полз, казалось, как черепаха. До Черемухина почти два часа езды. Можно было и поспать, и выспаться, и вспомнить всё, что еще не позабылось.
Тогда Ольга вернулась домой счастливая, тело еще чувствовало его тяжесть и ласки. Но ощущение это скорее было связано с её телом, чем с образом Сергея. Теперь она понимала, что ей тогда вовсе не Сергей был нужен, а мужчина, просто мужчина. Сильный, внимательный, ласковый, не копающийся в её проблемах и не терзающий душу. Но, видно, так было угодно Богу, что на месте этого нужного тогда ей мужчины оказался именно Сергей. Как по иронии судьбы. Она ведь не сходила от него с ума, ей просто было хорошо с ним. Тогда она не чувствовала себя одинокой и никому не нужной. Если бы Лайма могла её понять Но Лайма любила Сергея без памяти, а любовь, если она всепоглощающая, всегда крайне эгоистична. Этого-то, скорее всего, душа Лаймы и не выдержала
5
Горюнов попал в конструкторский отдел, где работала Ракитина, перед самым обедом. Видно было, что рабочая атмосфера уже спала. Даже начальник отдела Белявский, невысокий, склонный к полноте добряк, и тот, что называется, «ловил гав».
Его стол стоял особняком в огромной, почти полностью заставленной кульманами комнате. Видно, ему не нашлось отдельного кабинета, а возможно, так было специально продумано для поддержания трудовой дисциплины. Но, даже несмотря на присутствие начальника, в заметном томлении сотрудников чувствовалось ожидание полуденного часа.
Горюнов безошибочно направился к его столику.
Здравствуйте, сказал он и сразу же представился.
Белявский удивленно посмотрел на него. Личность вошедшего Горюнова ничего ему не говорила.
Чем могу быть полезен?
Я хотел бы встретиться с Ракитиной Ольгой Викторовной, сказал Горюнов.
Белявский нахмурился, глянул куда-то в сторону и, растягивая слова, проговорил:
Кажется, и я хотел бы ее видеть. Секундочку, проронил он вслед за этим, откинулся на свое кресло и, опять глядя куда-то в сторону, громко крикнул:
Валерия! Валерия Кузьминична! Что там теперь с нашей милой Ольгой?
Из-за одного из кульманов выглянула светло-рыжая веснушчатая головка:
Она на больничном, Глеб Сергеевич.
На больничном, флегматично сказал, обращаясь теперь к Горюнову, Белявский.
Жаль, с досадой в голосе сказал Горюнов. А как давно? спросил он после некоторой паузы. Их разговор напомнил Горюнову игру в испорченный телефон.
Валерия! снова позвал сотрудницу Белявский. Как давно?
Второй день, ответила та, опять выглянув из-за кульмана.
Второй день, передал Белявский услышанное Горюнову. А если не секрет, что она натворила?
Пока ничего, не волнуйтесь. Она проходит по одному делу очень ценным свидетелем, передразнивая манеру Белявского, ответил Горюнов.
Ага, понимающе хмыкнул тот и снова нахмурился. Вам, конечно же, нужна её характеристика?
Неплохо бы, сказал Горюнов, не торопя собеседника. Ему понравилось с ним играть.
А вам хорошая нужна характеристика или объективная? Белявский, казалось, ничего не боялся. Он начинал нравиться Горюнову.
Объективная, наклонился к самому Белявскому Горюнов и шепотом сказал:И неплохо бы её фотографию. Девять на двенадцать. Можно черно-белую.
На лбу Белявского снова собрались складки. Без выработки и принятия решения он, очевидно, действовать не мог.
Филипп Филиппович! после некоторой паузы громко позвал он еще одного сотрудника. Где-то в чаще кульманов раздался мышиный шелест.
Я вас слушаю, из ниоткуда появился плотный кучерявый мужчина лет сорока пяти в мятом сером пиджаке и с карандашом за ухом.
Филипп Филиппович, помните, у нас где-то передовики были?
Теперь настала очередь задуматься Филиппу Филипповичу:
Кажется Да. На шкафу. Где же им еще быть?
Он подошел к высокому шкафу, забитому бумагами и вытащил сверху запыленный фанерный стенд. Затем, выудив откуда-то из-за шкафа тряпку, стер с его боков пыль и поднес к столу начальника.
Вот, протянул он стенд Белявскому.
Горюнов посмотрел на фото Ракитиной и нашел, что оригинал не так уж сильно и состарился.
Вы разрешите, снять её фотографию?
Пожалуйста, теперь все равно никто не соревнуетсявремена изменились. Кто мы сейчас: передовики или отстающие, сам черт не разберет.
Белявский произнес это с таким пафосом, с такой философской отстраненностью, что Горюнов едва не рассмеялся. Нет, Белявскиймужик что надо! В компании с ним, наверное, не скучно.
Горюнов поднялся, убирая фотографию Ракитиной в карман:
Тогда я откланяюсь?
А характеристика?
Мне, собственно, нужна была только фотография.
Так бы сразу и сказали, обиженно пробубнел Белявский.
Когда Горюнов вернулся в горотдел, Михайлов еще был в кабинете. Он так и не смог уехать. Еремин хотел слышать все сам.
Ваше задание выполнено, товарищ майор, сказал Горюнов и протянул Михайлову фотографию Ракитиной.
Хорошо, как ни в чем не бывало произнес Михайлов. Ты обедал?
Еще нет, ответил Горюнов.
Тогда дуй на обед, а после заскочи, пожалуйста, в институт, где училась Лайма, и выясни адрес её родителей. С ними, я чувствую, нам тоже придется встретиться. Я тем временем еще раз загляну на квартиру Кравченко: возникли кой-какие вопросы.
Тогда до вечера? спросил Горюнов, обрадованный таким поворотом дела: он давно проголодался.
До вечера, сказал Михайлов и посмотрел на снимок Ракитиной.
«Фотогеничная», подумал он.
Горюнова уже и след простыл.
6
Михайлов позвонил в квартиру, соседнюю с Кравченко. Дверь открыла невысокая пожилая женщина.
Простите, пожалуйста, Алена Дмитриевна, я майор Михайлов из милиции. Я понимаю, что вас не так давно опрашивал следователь по поводу вашего соседа, Сергея Кравченко, но тут у нас появились новые вопросы. Вы не могли бы мне помочь?
Женщина подозрительно окинула Михайлова взглядом и, прищурив глаза, внимательно прочитала протянутое служебное удостоверение, потом раскрыла дверь и пригласила войти:
Проходите.
Михайлов вошел. В гостиной Алены Дмитриевны сидела еще одна старушка. Михайлов поздоровался и с ней. Алена Дмитриевна жестом пригласила Михайлова сесть в кресло, сама опустилась на диван.
Слушаю вас, Николай Николаевич, сказала она и тут же объяснила своей подруге цель визита Михайлова:
Товарищ из милиции, пришел узнать о Сергее, которого убили.
А! оживилась подруга Алены Дмитриевны. Как жаль, что я так много пропустилауезжала накануне вечером. Я тоже соседка, только живу этажом выше. Я и не думала, что она на такое способна, а она вишь как! Зарезала его, и где только столько дней скрывалась? Вы её поймали?
Погодите, погодите
Елена Юрьевна.
Елена Юрьевна, я что-то не пойму. Вы о ком говорите? Михайлов был в недоумении.
Како ком? О Лайме, конечно. Я ведь её тогда видела, перед отъездом.
Тут пришла очередь удивляться её подруге.
Да что ты такое говоришь, Леночка. Лайма же умерла два месяца назад.
Старушка заерзала в кресле, потянулась к Михайлову за поддержкой, но Елена Юрьевна была непоколебима. Она прищурилась, будто обдумывая сказанное, и подтвердила:
Вот и я была поражена. Она выпрямилась и уставилась мимо Михайлова куда-то в стену. Я даже остолбенела, когда увидела её. Ну, думаю, призраки в доме появились. Елена Юрьевна перевела взгляд на Михайлова. Она и прошла в квартиру, ни разу не обернувшись, как лунатик какой-то. Я наверху стою, спускаться боюсь, думаю, неужто покойники мерещиться стали? Ущипнула себя, когда она в квартиру вошла, нет, живая я. Может, думаю, её ущипнуть надо было?
Михайлов не знал, что и сказать. Старушка вроде на выжившую из ума не похожа, но слова её вполне можно принять за бред душевнобольного. Без малейшего сомнения она утверждает, что видела покойницу.
Елена Юрьевна, а вы не ошиблись часом? спросил Михайлов. Не с этой ли женщиной вы тогда столкнулись? протянул Михайлов фотографию Ракитиной.