Однажды вечером, поздним октябрём, когда листва уже начинала ржаветь, Билли зашёл ко мне в гости, прихватив с собой пиццу и пиво. Мы посмотрели какой-то старый фильм с Клинтом Иствудом и целую ночь проболтали. Про азартные игры, наркотики и визиты в госпиталь никто не упоминал. Наоборот, Билли говорил, что намерен остепениться, начать совместную жизнь с Синди, найти работу получше, или, может быть, поступить в училище - на курсы бухгалтерии и бизнеса, как старший брат. Господи, я едва сумел дождаться утра, чтобы рассказать родителям о его замечательных планах. Я до сих пор помню, как благодарил бога за данный ему второй шанс. Это случилось восемь с лишним лет назад. С тех пор мы Билли не видели.
4
Я неторопливо проезжал через деревянный мост. Включил дальний свет - ни одной машины в поле зрения, только пустая дорога, пролегающая сквозь плотный лесной массив, и ещё декабрьский ледяной ветер в придачу. Притормозив, я задумался. Нет, Хэнк Фостер, ты с ума сошёл. Это безумие. Полное безумие.
Достигнув конца берега и остановив машину у грязной обочины, я ёжился в холодном салоне, считал минуты и поочерёдно вглядывался то в зеркало заднего вида, то в ледяную темноту за окном. Потом включил печку на максимум и погасил фары. На часах было 6:17.
А ведь это и впрямь безумие - вот так ждать неизвестно чего, в кромешной тьме и жутком холоде. К тому же это рискованно. По телефону Билли говорил с испугом, если не с отчаянием, и про проблемы он сказал прямо. А мне хорошо известно, какого рода проблемы у него бывают. Тогда какого черта я здесь делаю? Разве мне не хватает собственных забот?
Но ведь мог же он измениться! Вдруг он оставил прошлое за решёткой и вышел оттуда новым человеком, с головой на плечах? Ну да, это как если бы Элвис был жив и загорал сейчас где-нибудь на мексиканском пляже. Теперь с меня лился пот. Я чувствовал его на шее, на лице, на руках; ощущал, как он струится из подмышек и стекает по рёбрам. Было одновременно липко, жарко и холодно. Наклонившись, я выключил печку и опустил стекло. Глубоко и медленно вдохнул морозный воздух, ужаливший мои лёгкие и закруживший голову. В тот момент я осознал, что мне ещё никогда не было так страшно.
Сквозь открытое окно мне слышалось, как ветер трещал ветками нагих деревьев, и как река торопливо убегала в темноту за моей спиной. Жарким летом она делалась медленной и мелкой, но зимой, из-за снежных обвалов, её свирепое течение никому не прощало ошибок. Порой, в штормовую погоду, река настолько сильно выходила из берегов, что полиции приходилось загораживать мост и устраивать объезд - паводки могли продолжаться неделями.
Дом, в котором мы росли, и в котором до сих пор живут наши родители, находился совсем недалеко отсюда - всего в пяти минутах езды. Мальчиками мы гуляли здесь почти каждое утро, как и большинство соседских ребят. Брали с собой бутерброды и газировку, прятали всё это в кустах, и потом плескались в речке и ныряли с тарзанки. Если купаться было холодно - играли в войну в лесу, где строили крепости из камней, грязи и веток. Иной раз ходили ловить сома, карпа или окуня. А порой, в самые удачные дни, когда ливень размывал берега, нам даже удавалось находить индейские наконечники для стрел, застрявшие среди корней прибрежных деревьев. Мы гордо называли эти игры поиском сокровищ и по очереди возглавляли "экспедицию". Что и говорить, на реке было здорово.
Не поэтому ли Билли назначил мне встречу именно здесь? Почувствовал ностальгию, стал сентиментальным? Да нет, вряд ли; многого я от него захотел.
Как уже было сказано, восемь лет назад Билли пропал. Это случилось вскоре после той ночи, проведённой в разговорах у меня на квартире. Он ничего не сказал, не оставил даже записки, зато обчистил шкаф и стащил восемьдесят долларов из маминого кошелька. Хуже того, в тот день к нам позвонил мистер Лестер, отец его девушки. Он сообщил, что та не появлялась сегодня в школе, и спрашивал, нет ли её с Билли.
На следующее утро отец обо всём проинформировал инспектора. Тот ничем не смог помочь, велев нам ждать, пока брат образумится и сам вернётся. Больше сделать было ничего нельзя, и следующие две недели мы провели в тревожном ожидании, без каких-либо новостей. Однажды в воскресенье, когда родители вернулись из церкви и читали газету на крыльце, в доме раздался телефонный звонок. Это был Билли. Он уверял, что понимает, какую глупость натворил, но Синди была беременна и ужасно боялась отца; и что да, он сволочь, и что им шикарно в Калифорнии, и у них даже есть работа и дом, а вокруг полно друзей, и они с Синди так любят друг друга...
Мать прерывала его слезами и криком. А Синди Лестер вернулась домой спустя полгода. Одна. Оказалось, что в Лос-Анджелесе на неё напали по дороге домой, изнасиловали и избили, из-за чего ей пришлось пролежать три дня в больнице с сильными порезами и ушибами. Там же она потеряла ребёнка. Билли, невзирая на все мольбы, отказался возвращаться вместе с ней, и они расстались.
В течение последующих трёх лет Билли дал о себе знать ровно семь раз по телефону и ещё трижды - в коротких письмах. Почтовые конверты были проштампованы в Калифорнии, Аризоне и Орегоне. Пару раз он просил денег. На четвёртом году позвонила полиция. Билли арестовали в Калифорнии за распространение наркотиков, теперь уже кокаина и героина. Наняв ему достойного адвоката, родители полетели на суд, и увидели, как он был приговорён к семи годам тюрьмы.
Я к нему не поехал. И ни разу не навестил, хотя мать с отцом ездили к нему по два раза в год. Я не поехал, даже когда он сам попросил об этом в письме. Я просто был не в состоянии. Родителям казалось, что я его возненавидел, но это было не так. Чтобы не случилось, он был мне братом, просто теперь он находился на своём месте, а я на своём. У каждого из нас была своя жизнь. Но и до конца простить его я тоже не мог. Только не после всех тех страданий, что он причинил семье. Родители потратили все деньги, заработанные и отложенные на старость; а сколько позора и унижений нам пришлось испытать...
Кто-то постучал костяшками по стеклу, и я так вздрогнул от неожиданности, что стукнулся головой о потолок салона. Снаружи раздался смех, заглушённый ветром, но по-прежнему узнаваемый. Это был Билли. И я не смог не улыбнуться в ответ, когда в окне показалось его ухмыляющееся лицо.
5
Мы молча обнялись. Дверь машины осталась открытой, двигатель продолжал работать, ветер истошно выл. Не в силах больше выносить его запаха, я, наконец, выпустил Билли из рук. Потом, отступив на пару шагов, мы внимательно рассмотрели друг друга.
- Господи, поверить не могу, - сказал я.
- Знаю, я тоже, - ответил он, покачав головой и вновь улыбнувшись.
- Ну, давай говори. В чём дело? Что там за проблемы...
Билли прервал меня жестом.
- Погоди секунду. Дай хоть на тебя поглядеть, - сказал он.
Дрожа от холода, мы простояли так ещё с минуту. Братья Фостер снова вместе. Он сильно покрупнел с тех пор и был наголо выбрит, но в целом остался таким же - голубоглазым, розовощёким, со всё той же дурацкой улыбкой.
- Как тебе моя стрижка? - спросил он, словно читая мои мысли.
- Отлично, - ответил я. - У кого подстригаешься?
- А, у одного чёрного быка из Техаса. Мотает пожизненное за убийство. Хотя в целом нормальный мужик.
Подождав моего ответа и не дождавшись, он рассмеялся каким-то сиплым и подлым смехом.
- Как там старики-то? - спросил он.
Я пожал плечами.
- Да как обычно, нормально всё у них.
- А Сара с девчонками?
Моё сердце ёкнуло, будто невидимая рука поднялась от земли и схватила меня за яйца.
- Мать с отцом про них много рассказывали. Даже фото посылали, - пояснил он.
Я хотел было ответить, но у меня перехватило дыхание.
- Близняшки они, да? Так... Им по четыре года... Зовут Кейси и Кейти, если я верно помню.
Я силой втянул в себя воздух и громко выдохнул.
- Веришь, я даже таскаю с собой их фотку. Ну ту, где они на качелях качаются, в таких голубых платьях...
- Пять лет, - сказал наконец я, едва ко мне вернулся голос.
- А?
- Им по пять лет. Исполнилось в октябре.
- На Хэллоуин родились, что ли, да? Ты погляди. А помнишь, как мы колядовали с тобой? Или когда заночевали в отцовской палатке во дворе у старого Майера? Вот было время...
Я кивнул. Естественно, я всё помнил: и как мы наряжались чёрти во что, и как смотрели ужасы, лёжа на диване, с одним стаканом газировки на двоих и миской попкорна с маслом; помнил все страшные истории, что мы рассказывали друг другу перед сном. И вдруг мне стало его жалко. Одет в тряпьё, улыбается как дурак, воняет как от помойки... Теперь я чувствовал себя виноватым.