Она замолчала, точно внутренне содрогнулась при воспоминании о непостижном.
Мне нужно было пройти только один из вихрей, чтобы достичь божественного света, который настолько притягивал меня, что переход через пламень потерял для меня весь свой ужас. А я знала и чувствовала, что этот невещественный пламень должен был страшно жечь мою астральную оболочку. Ах!.. Я уже была почти счастлива Но я почувствовала, как чьи-то преступные, но невидимые руки как бы потянули меня назад. Это были, конечно, ваши руки. Потом потом мой труп разрывала целая армия ужасных чудовищ, оспаривавших друг у друга мою почерневшую свернувшуюся кровь. Могучая сила приковала меня, к этому телу и потащила нас обоих сквозь что-то длинное и узкое, какой-то темный ужасный колодезь; я должна была приникнуть к трупу, слиться с ним, проникнуть в него. Как передам я вам отвратительное ощущение прикосновения к мерзким чудовищам, совершавшим постыдную тризну? Потом я уже была одно с трупом и вместе с тем я одновременно отдельно ощущала нас обоих. Понемногу вернулись ко мне все земные ощущения, запахи; я почувствовала боль от ожогов и открыла глаза. Я увидела вас обоих, вы были победителями. Потом потом «она» ушла, а я осталась. И я, «оставшаяся», я жажду вас уничтожить, вас обоих, за то, что вы так дерзко и самонадеянно осмелились поднять завесу смерти! Я сделаю это очень скоро, сейчас.
Ну, что же, сказал Фадлан, я лично ничего не имею против смерти. Если нужно сделать шаг, мы его сделаем. Но я хочу встретить смерть с веселой улыбкой на губах, я хочу, чтобы она пришла к нам и села за пиршественный стол среди радостных восклицаний и ликующих тостов за торжествующую жизнь, я хочу встретить ее с пенящимся кубком в руках. Ведь это красиво, не правда ли? А нужно не только жить, но и умирать красиво! Эти кубки пусты, да и вино недостойно великой минуты я принесу другое. Что вы скажете на это, Лемурия?
Лемурия, не отвечая ни слова, утвердительно кивнула головой.
V
Фадлан вернулся, неся в руках большой серебряный кубок, до краев наполненный искрящимся шампанским.
Он подошел к Лемурии и высоко поднял кубок над своей головой.
Выпьем это чудное вино, вскричал он, выпьем его без горьких фраз и злобных дум! Выпьем его за жизнь, знание и свет. И пусть, по ритуалу, Лемурия пьет из него первая, как жрица нашего жертвоприношения; за ней последую я, а потом вы, дорогой мой коллега, мой помощник и мой последователь.
И он подал кубок своему будущему палачу.
Лемурия с живостью поднесла чашу к губам и с жадностью выпила несколько глотков. Вдруг она испустила страшный крик, перешедший в протяжный вой, точно кто-то душил ее за горло. Она упала навзничь, словно сраженная молнией; тело ее корчили судороги, кубок упал и откатился далеко в сторону. Еще несколько содроганий, несколько взмахов уже бессильных рук ужасающая гримаса скривила ее губы, глаза вышли из орбити она осталась недвижимой на полу. Она была мертва.
Господи! простонал пораженный Моравский.
Но Фадлан произнес холодным и спокойным голосом:
Немного синильной кислоты, подбавленной к вину, больше ничего. Не будем пить этого вина, оно не для нас.
Господи! повторил Моравский.
Полагаю, что вы понимаете? Иначе нельзя было поступить, продолжал Фадлан. Вызванный к жизни труп можно было уничтожить только таким путем. Я, конечно, сожалею, что пришлось прибегнуть к этому средству, но ведь и мы были в состоянии необходимой обороны. Теперь А!.. Что такое?
Легкий удар, чуть слышный и робкий, тихонько стукнул в половицу, еще и еще, посыпалась мелкая дробь частых и постоянных стуков. Казалось, чьи-то пальцы выстукивают быстро-быстро какую-то условленную азбуку. Стуки постепенно усиливались, повторялись в стенах и в столе Наконец, бухнул тяжелый удар в пустом гробуи все смолкло.
Фадлан нахмурился.
Я сделал громадную ошибку, мой друг, грустно сказал он. Я до сих пор не научился владеть собой и вот тут-то и поймала меня злобная лярва. Увы! Эта ошибка теперь непоправима. Я должен был заклясть Лемурию: она, покинув тело, ушла бы туда, откуда пришла. А теперь По крайней мере, уничтожим тело: иначе придется очень долго возиться с нею.
Он наклонился над трупом.
Берите ее за ноги, коллега! Вот так, берите смелее, а я буду поддерживать голову. Перенесем ее в гроб.
Они не без труда перенесли труп, ставший очень тяжелым, в дальний угол лаборатории, где валялся опрокинутый гроб, и положили свою страшную ношу на пол. Труп, казалось, следил за ними своими остеклевшими глазами; Моравский, не будучи в силах скрыть отвращения и страха, поминутно взглядывал то на Фадлана, то на мертвую девушку.
Ах, дорогой мой друг, как вы слабы! Я никогда не предполагал, что вы с таким трудом ладите с нервами. Неужто вас пугает эта бессильная груда костей и мяса? Помогите лучше поставить как следует гроб; он очень тяжел и мне одному с ним не справиться.
Они с большими усилиями поставили на место перевернутый гроб. Потом положили в него тело и накрыли его крышкой. Фадлан нажал пуговку электрического звонка. Через минуту появились два смуглых человека, одетых в плотно обтягивающее их крепкие члены темное трико, в широких лакированных кушаках и в чалмах. Фадлан проговорил несколько слов на незнакомом Моравскому языке. Они приложили руки ко лбу, склонились до земли и подошли закрытому ящику.
Оттуда раздался стук, люди остановились.
Что это значит? нервно спросил Моравский.
Новые стуки послышались из гроба, словно кто-то силился из внутри открыть крышку.
Может быть, она не умерла?
Вздор! решительно возразил Фадлан. Просто началось разложение газы
Он снова сказал что-то слугам. Они легко подняли гроб и безмолвно понесли его к маленькой двери, скрытой в глубине комнаты. Она вела через узкий и недлинный коридор в небольшое помещение, где стоял металлический аппарат, нечто вроде большой цилиндрической печи, напоминавшей топку локомобиля.
Это аппарат для сожжения путем электричества, сказал Фадлан. Менее чем через десять минут мы получим вот из той дверцы пепел, все, что останется от тела бедной Таты. Аппарат так остроумно устроен, что сам ссыпает пепел в урну и сам ее запечатывает.
Носильщики поставили гроб на выдвинутую из устья печи платформу. В гробу снова послышались стуки. На этот раз они были громче и определеннее.
Моравский был бледен, как полотно.
По знаку Фадлана, слуги опустили рычаг. Подвижная платформа сама собой вдвинулась в устье и тяжелые металлические дверцы скрыли за собой черный гроб.
Фадлан кивком головы отпустил слуг.
Теперьогонь! сказал Фадлан и нажал кнопку.
Из-за плотно закрытых дверец печи послышалось продолжительное рычание. Оно усиливалось, росло и перешло в протяжный скорбный стон, понемногу стихавший и закончившийся каким-то странным звуком. Точно тяжелый вздох, полный отчаяния и тоски, потряс и ночь, и комнату, и весь дом.
Кончено, проговорил Фадлан.
Он вынул платок и вытер катившиеся со лба крупные капли пота.
Здесь нам больше делать нечего, пойдем в лабораторию.
А урна?
Нужно, чтобы пепел остыл. Это можно оставить и до завтра.
Они вышли из комнаты, причем Фадлан плотно запер двери и замкнул их, взяв ключ с собой.
В лаборатории все оставалось по-старому. Исковерканная Лемурией полоса железа валялась в углу. Кубок лежал на полу, три других рядом с амфорой стояли на столе. Все это восстановило пред глазами Моравского картину последних минут Лемурии. Он чувствовал себя совсем нехорошо: нервы были натянуты до чрезвычайности, голова слегка кружилась, и он недостаточно ясно представлял себе окружавшую действительность.
Я так поражен происшествиями сегодняшней ночи, сказал он, что никак не могу собраться с мыслями. Что это, во сне или наяву? Не сошел ли я с ума? Пока еще, кажется, нет. Если бы пришлось начать все сызнова, я, пожалуй, не выдержал бы Но мне все-таки хочется последнего разъяснения.
Спрашивайте.
Скажите: ведь теперь должен был произойти второй выход астрала из тела и опять астральная сущность и дух не бедная Тата, но Лемурия, должен был испытать это страшное разделение. Ведь это очень жестоко Во второй раз!