Фигурки и блокнот с незаконченными рисунками, несколько шариков, карточки с черепашками-ниндзя, перетянутые резинкой. В другой коробке лежали полосатый школьный галстук, игрушка в форме клешни, с помощью которой Ной доставал множество потерянных вещей, и фигурка из глины. Он сделал ее на занятии по лепке. Птичка с широко раскрытым клювом. Одно крыло отломилось и лежало на полу.
Маршалл сидел над осколками прошлого целый час. Буря стихла, остался только воющий ветер.
Маршалл гадал, делала ли Клэр то же самое. Сколько часов она предавалась горю, цепляясь за прошлое, не в силах его отпустить? Что было в ее коробках? Он не мог вспомнить, как собирал их, как делил вещи, когда они разъехались пару лет назад. Ему стало больно при мысли, что четыре коробкиэто все, что осталось от его сына.
Сколько коробок заполню я, когда умру? Кто заберет их?
Ощущение, которое преследовало его, вернулось. Что-то бурлило. В стенах, в досках паркета у него под ногами. Он не мог избавиться от этого чувства. Нечто тревожное тянулось к нему.
Воспоминания о собственном детстве отогнали это ощущение. Ненадолго.
Маршалл и его друзья шли по мосту Флагман на окраине Джеймсбриджа. Внизу текла река Хантертеперь только обмелевший ручей. На волосах у них лежала красная пыль, велосипеды с одной стороны нагрелись от солнца. Ребята говорили, что под мостом жил бродяга: когда-то он был миллионером.
Руки его отца, мозолистые, грубые. Запах мотоциклетных выхлопов и пота на его коже, когда по вечерам он садился за стол.
Маршалл размял шею, всхлипнул, поднялся на ноги. Суставы щелкнули. Тело занылоболь, о которой он и не догадывался. Комната закружилась перед глазами, Маршалл почувствовал, как стены сжимаются. Закрыл глаза. Стало легче. Досчитал до десяти. Он боялся снова открыть их.
Что, если он снова увидит Ноя, окровавленного и шепчущего, с головой, склоненной к плечу под углом в девяносто градусов?
Прекрати, Маршалл. Ты сходишь с ума.
Видения участились. До школьной площадки он видел сына в автобусе, ехавшем по Робсон-стрит. Маршалл пытался убедить себя, что это мог быть кто угодно: потерявшийся мальчик, спящий подросток, возвращавшийся с хоккейной тренировки, но он знал правду. При виде Ноя его затрясло, во рту появился металлический привкус, словно он лизнул сковороду. Эти ощущения возвращались. Они были реальны.
У ног Маршалла лежал старый мишка. На морде застыло доброе лукавое выражение. Он наклонился и поднял игрушку, ощутил ее вес и посмотрел, как тяжелая голова запрокинулась, открыв франкенштейновские стежки на шее.
Что-то скользнуло у него между пальцами, вывалившись из медведя.
Что-то маленькое.
Летело на пол.
Он не хотел смотреть видео по делу, но ему пришлось. Черно-белые записи с камер наблюдения, мигающие, с бегущими внизу секундами. Экран разделен на четыре части: четыре камеры снимали случившееся с разных углов. Он видел, как Ной забирается на перила. Люди вокруг слишком заняты своей жизнью, чтобы увидеть конец чужой.
Вещица, вывалившаяся из мишки, падала, словно в замедленной съемке. Маршалл провожал ее взглядом.
Ной подтянулся. Последние секунды жизни его сына полнились уверенностью, которой недоставало Маршаллу. Ребенок перегнулся через край.
Что бы ни выскользнуло из расползшегося шва, оно упало на пол. Подпрыгнуло. Ударилось о голень Маршалла.
Его мальчик падална четырех экранах. Клоун потянулся за ним, когда ребенок пролетал мимо перил нижнего этажа, но не сумел поймать. Ной ударился о морду динозавра, скатился на пол и приземлился на голову. Фонтан крови, хлопок, как от лопнувшего шарика. Его сын. Его мальчик.
Маршалл развернул мишку и обнаружил в шкуре узкую двухдюймовую прореху. Бурлившая внутри тревога вырвалась наружу.
Он наклонился и поднял с пола флешку.
Глава 23
У Клэр выдался плохой день, хотя приготовление ужина отвлекало. Будто бы ожидание будущей трапезы, некая идеальная картинка, которую она себе представила, сдавило голову, как полотенце на волосах после душа, и не давало прорваться дурным мыслям наружу. Но некоторым все равно удавалось пробиться сквозь этот барьер.
Наступил вечер Хэллоуина.
Индейка, овощи, безглютеновый пирог и вино. Она уже выпила полтора бокала. Язык жгло. Согласно плану, подружки приедут через час. Тихая музыка, что играла по радио, доносилась из гостиной. Клэр выключила верхний свет, чтобы создать уют, притвориться, что все хорошо. На самом деле ничего хорошего не было.
Клэр поставила кастрюлю в раковину и открыла кран.
Она подумала о том, как самоубийство Ноя повлияло на семью, словно накрыв их тенью. Письма приходили со всех уголков страны, множество цветов и открыток с соболезнованиями, что были подписаны словами «Понимающий родитель», посланий, выведенных уверенными, в отличие от ее собственных, руками. Клэр потрясло, что люди сострадали так, словно делили с ней ее горе. Ее вину.
Она уставилась на кастрюлю и через секунду поняла, что та переполнилась. Клэр вытащила пробку из раковиныраздались сосущие, хлюпающие звуки. Вниз, вниз.
Несмотря на сочувствие, письма и цветы утешали Клэр так же, как и статистика. Плохо. Суицид занимает третье место среди причин смертей в подростковом возрасте. Девочки думают о самоубийстве в два раза чаще мальчиков, но лишают себя жизни в четыре раза реже. Девяносто пять процентов самоубийц страдают от психических расстройств: депрессии, биполярного расстройства. Больше бессмысленных фактов, больше причин для ненависти к себе.
Статистика не помогала.
Она не прогоняла боль, которая стала частью Клэр. Въелась в нее. Клэр должна была носить маску агонии, день за днем, продолжая жить как взрослый человек в разумно устроенном мире.
Клэр хотелось сказать сыну, что его безгранично любили и что боль, которую он чувствовал, отнюдь не страшна: она просто часть перехода, ритуала, через который проходит каждый ребенок. Клэр часто думала, какой же надо быть матерью, чтобы ничего не заметить. Но и полиция не нашла ответов. Они тоже не справились. Что утешало ничуть не лучше, чем статистика и цветы.
Она стояла над плитой с кухонным полотенцем на груди и влажным от пара лицом. В кастрюле приятно булькало.
Станет лучше.
Закрыв глаза, она могла представить, как Ной обнимает ее в ответчего он не делал пару предшествовавших самоубийству лет. Время плохих оценок и пустых взглядов.
Что-то надломилось, но осталось незамеченным. Часы тикали.
Каждая годовщинадень рождения, Рождествопревращалась в кошмар. Сменяющие друг друга листки в календаре пугали. В году, как и в любом углу ее квартиры, таились ловушки, готовые взорваться, стоило лишь коснуться проводка-воспоминания. Клэр не знала, хватит ли ей смелости пережить еще один год. Хотя она говорила себе это каждый сезон.
Тик-так. Тик-так.
«Ты просто трусливый лев»,подумала она.
«Волшебник страны Оз» был любимым фильмом маленького Ноя. Они брали его так часто, что владелец магазина видеопроката отдал им затертый диск. Она помнила каждую фразу. Крылатых обезьян, разрывающих Страшилу на частисолома сыплется во все стороны. Эта сцена всегда пугала Ноя.
Ее тоже.
Она обхватила себя руками, качая головой. В такие дни легко было ненавидеть. Его. Ее мальчика. Ее единственного сына.
Она била посуду: это успокаивало.
Вазы разлетались с таким приятным звуком.
Клэр налила себе стакан воды, но его не хватило. Склонившись над раковиной, она отвела волосы назад и стала пить из-под крана, пока не почувствовала, что вот-вот лопнет. Клэр вышла из кухни и рухнула в кресло в гостиной.
В комнате было чистони пылинки. Журналы на столике покоились там, где мать оставила их, когда приходила несколько недель назад. Дни слились в размытое пятно, разделяемые лишь сном, едой и туалетом. Книга, которую купила Клэр, лежала на кресле рядом. Она ее не прочла. Клэр ждала, когда вернутся крылатые обезьяны, чтобы разорвать ее на части. Если они вообще когда-либо улетали.
Четыре женщины сидели за столом в окружении грязных тарелок и покрытых отпечатками пальцев бокалов вина. Смех был редким гостем в квартире Клэр. Беседа перескакивала с темы на тему, Клэр почти не говорила, предпочитая слушать и купаться в тепле подруг. Сложно было не завидовать их счастью.