Не глупо,сказал он.Давай я куплю ее тебе.
Нет, Маршалл. Не нужно. Я сама.Клэр улыбнулась, вспыхнула и посмотрела на него, прищурившись:Беру свои слова назад. Ты не выглядишь худым и бледным. На самом деле, стоит тебе улыбнуться, ты выглядишь счастливее и здоровее.
Она указала на книгу в руке:
Я куплю ее. А ты присмотрись к остальным.
Я провожу тебя.
Не нужно.
Ладно. Как скажешь. Рад был повидаться.
А то,сказала она, ткнув его в предплечье.
Только послушай себя. Говоришь как австралийка. Похоже, я немного на тебя повлиял.
Да, наверное.Она поправила сумку на плече.Береги себя.
Ты тоже.
«Я скучаю»,хотел добавить он, но промолчал.
Маршалл смотрел, как она уходит, любовался плавным покачиванием бедер под клетчатым пальто, повязанным на шее шарфом, слушал, как Клэр рассчитывается с продавцом и выходит из магазина, оставляя его стоять в одиночестве у стеллажа, рядом с которым они встретились. Маршалл посмотрел на брешь в ряду романов Блохатемную, пыльную пустоту.
Он подошел к секции художественной литературы, скользнул взглядом по корешкам и нашел экземпляр «Завтра, вчера» Клэр Редман. Она опубликовала роман под девичьей фамилией, хотя, насколько он знал, после расставания официально не вернулась к ней. Однако чем больше Маршалл думал об этом, тем сильнее убеждался, что теперь она это сделала. Клэр больше не была Дикинс, ни в жизни, ни на бумаге. Он не мог унять зудящую боль: его предали.
Маршалл смотрел на книгу. Лиловая обложка в хорошем состояниибольшая удача для букиниста. Книгу издали пять месяцев назад, когда чернила на документах, касающихся их развода, только-только начали подсыхать. Он гадал, о чем ее роман, но знал, что пока не готов это выяснить.
Глава 21
Было около двух часов утра, и дождь к этому времени кончился. Маршалл вышел из автобуса на углу Оук и Кинг-Эдвард-стрит, напротив дома, в котором снимал квартиру. Перекресток пустовал, стояла тишина, нарушаемая лишь доносящимися издалека басами и звуком капающей воды.
Маршалл замер. Закрыл глаза и увидел Ноя и Клэр на их старой кухне в Сиднее.
Ной на каталке. Его мозгна полу.
Высокая изгородь отделяла Маршалла от утонувшей в тенях школы на другой стороне улицы. Он ходил по этой дороге много разна работу и с работы. Большое здание опоясывала игровая площадка с качелями и шведской стенкой. По вечерам она кишела кричащими детьми, которые играли во фрисби и в салки, но теперь была пуста.
Маршалл стоял спиной к изгороди. Он повернул голову, когда услышал звавший его из ветвей голос. Произнесенное вслух имя коснулось его затылка, как ледяные пальцы. Он резко развернулся. Голос раздался вновь.
Маршалл.Тихо и ласково.
Машин не было, но светофор исправно менял цвета. С зеленого на желтый. Маршалл моргнул, проглотил подступивший к горлу ком. Сигнал стал красным, мокрый асфальт словно залило кровью.
«Не делай этого,сказал он себе.Ты не хочешь знать, что там прячется».
Он лгал себе и понимал это.
То, что таилось по ту сторону изгороди, было важнее всего на свете. Важнее работы, важнее Клэр. То, что ждало на площадке, являлось причиной всех бед, вырванной частью его сердца.
Маршалл обогнул угол, ведя пальцами по листьям. Ладонь намокла. Со стороны Кинг-Эдвард-стрит в изгороди зияла дыра. Он шагнул в нее и осознал, как глубоко и громко дышит.
Глазам потребовалось несколько мгновений, чтобы привыкнуть. Он видел очертания качелей, сиденья, усыпанные каплями воды. На миг небо прояснилосьна землю упал лунный свет. Маршалл заметил пожарную машинку в песочнице. Сосредоточившись, он мог бы услышать отголоски смеха играющих детей. Мертвое и пустое эхо.
Облака вновь сошлись, ветер усилился. Свет померк.
Рядом с ним загорелась свеча. Фитиль затрещал. Сердце Маршалла забилось как безумное, застучало в ушах. «Ты идиот,сказал он себе.Это будет ужасно, и ты сам во всем виноват». Кровь отхлынула от лица, живот свело.
Расплавленный воск капал в приподнятый стаканчик из «Старбакса». Он сиял оранжевым, освещая тонкие пальцы. Их хватка, твердая, уверенная, вовсе не походила на отцовскую. Накинутая на фигурку промокшая простыня трепетала на ветру. Маршалл видел под ней очертания детского лица, знакомый нос и скулы. В двух футах от нижнего края босые ступни переступали в траве.
Маршалл,прошептал мальчик. Простыня вздымалась и опадала в такт дыханию.
Свеча напомнила Маршаллу о поминках по Ною в школе. Чтобы выразить соболезнования, туда пришли сотни людей. Все повязали на запястья голубые ленточки. Огоньки свечей казались упавшими с неба звездами.
Маршалл знал, откуда эта простыня. Из морга.
Одна рука оторвалась от свечи и поднялась к голове. Бледная, мертвая кожа, покрытая тонкими волосками. Пальцы вцепились в простыню, потянули вниз, открыв смятое лицо Ноя, разбитый череп. Рот распахнулсяво тьму. Ни зубов, ни языкатолько черная пустота.
Свеча погасла, и Маршалл закричал. Он налетел спиной на изгородь и попытался нащупать в ней дыру. Ветви вцепились ему в лицо. Проезжающее мимо такси залило площадку светом фар. Ориентируясь по звуку, Маршалл провалился в отверстие.
Папа,позвал голос в последний раз.
Маршалл не обернулся. Хромая, он перебежал через дорогу. Скрутившая желудок боль разлилась по всему телу, вынудила его сгорбиться. Маршалл рухнул перед дверью своего дома и застонал. Он прижал колени к груди и раскачивался, пока не перестал дрожать. Вновь пошел дождь, быстро превратившийся в холодный ливень.
Глава 22
Однокомнатная квартира. Поцарапанный паркет, тонкие стены. Все слышно. В углу гудел компьютер Маршалла в окружении счетов и бумаг. Вместо заставкислайд-шоу: одна фотография сына сменяет другую.
Ной на ступенях библиотеки, в которой он проводил так много времени, рюкзак висит на одном плече.
Ной-младенец на руках у матери, завернутый в голубое одеяльце.
Тарелки засыхали на кухне. Раковина хрипела, словно прочищала горло.
Маршалл сидел в спальне, завернувшись в плед и склонившись над двумя мятыми картонными коробками. Внутри лежали вещи сына, безделушки, которые Маршаллу не хватило мужества выбросить или отдать. У Клэр где-то есть точно такая же коробка.
Он плакал двадцать минут. Вокруг него громоздились промокшие салфеткижалкое, бесполезное укрепление. Он никогда не думал, что по кому-то можно скучать так сильно. В мозгу снова и снова прокручивались воспоминания о глупых ребяческих спорах и разногласиях с сыном, о том, как трудно было на него сердиться.
Маршалл вспомнил один случай. Он пришел с работы и увидел, что заднее окно разбито, а Ной с виноватым видом сидит под ним с осколками стекла в руках. Рядом с креслом лежал мячик. Маршалл отдал бы все на свете, чтобы забрать назад слова, которые вырвались у него в тот день.
Он поежился от сквозняка и, хотя Маршалл знал, что это невозможно, почувствовал, как холод исходит от коробок, словно вещи сына высасывали воздух из комнаты. Катышки пыли катались по полу. Занавески колыхнулись. Снаружи сверкнула молния.
Маршалл перевернул коробки и вывалил содержимое на пол. Впервые после отъезда из Сиднея он решил взглянуть на вещи Ноя. В то время он думал, что хуже уже не будет, но ошибался.
Старый плюшевый мишкамех местами вытерся, набивка грозила вылезти наружу, круглый глаз болтался на ниточке. Маршалл забыл, кто подарил его сыну, просто помнил, что не он. Отложив медведя в сторону, Маршалл потянулся к поцарапанному йо-йо.
Он вспомнил жужжание, которое раздавалось, когда Ной «выгуливал собаку». Смех, пляска осенних листьев.
Смотри, папа! Смотри!
Рядом лежало сложенное одеяльце с фотографии на заставке компьютера. Когда-то оно было голубым, но теперь выцвело до белизны с темными пятнышками слюны. Кое-где швы распустились, выпустив наружу старую подкладку,их покрывали заплатки. Одеяльце Ноя, малышом он повсюду таскал его с собой. Клэр стирала его сотни раз. Маршалл несказанно удивился тому, что оно до сих пор не рассыпалось.
Пятилетний Ной с краем одеяльца во рту, мнет его неловкими пальцами.
Маршалл прижал ткань к лицу, уткнулся в нее носом. Вдохнул. Ни следа сына, только пыль.