Мягкий свет проник в комнату. На кровати, прижав к себе одежду Ноя, сидела Клэр, спиной к нему.
Ты в порядке, детка?
Он услышал ее всхлип, тихий и сдавленный.
Нет, не в порядке.
Что ты делаешь?
Она не ответила. Над ней возвышалось окно. За ним ярился холодный ветер, тонкие ветви царапали стекло, словно хотели проникнуть внутрь.
Ответь мне, Клэр. Пожалуйста.
Она обернулась к немутеперь он видел очертания ее носа. Остальное лицо скрывалось в тени.
Я вдыхаю его запах.
Маршалл вставил диск в видеоплеер и включил телевизор.
В одной руке он держал пульт, в другойбокал «Гевюрцтраминера». Он поболтал вино, насладился его ароматом и залпом выпил. Вкус волновал Маршалла меньше всего. Струйка побежала по подбородкуон смахнул ее, уколов ладонь о четырехдневную щетину. Алкоголь обжег желудок.
Появился логотип фирмы, сопровождаемый музыкой, за которую он заплатил нереальную сумму. Экран потемнел. Маршалл видел отражение своего лица на экране в свете неумело собранной лампы из «ИКЕА», установленной в углу комнаты. Оно напоминало обтянутый кожей череп, в челке появилась новая седая прядь. Он обнаружил ее вчера утром.
Проступило название. Начались знакомые фоновые эффекты: звук падения капель и жутковатая органная музыка. Симона была прекрасным монтажером, потому у видео был стиль, которого само шоу не заслуживало. Хотя в этом и заключалась изюминка: оно казалось смешным в своей правдоподобности. Маршалл все это уже видел. Они давно работали по шаблону. Менялись только клиенты.
В работе Симоны он не сомневался, просто ему нравилось смотреть записи, прежде чем отсылать их заказчику. Дети строили рожицы по сигналу, бу-эффекты звучали в нужных местах.
Вампиры. Маленькие и бледные. Окровавленные рты. Симона заменила их смех на рычание пумы. Мерцает свет, дети кружатся в ярких вспышках. Он смотрел, как их тела искривляются и руки взмывают в воздух.
Маршалл услышал смех, выбивающийся из общей атмосферы.
Смеялся один из мальчиков. Маршалл подскочилтак резко, что в спине щелкнуло,глубоко вздохнул и почувствовал во рту мускусный привкус вина. Он потянулся к пульту, но тот исчезпровалился между подушками.
Взгляд снова метнулся к телевизору.
Между вспышками Маршалл увидел мертвого мальчика, стоящего у гроба. Он не двигался, хотя остальные извивались. Музыка оборвалась.
Пальцы Маршалла замерли, так и не добравшись до пульта. Мертвая тишина объяла его, и ему стало страшно. Он пытался отвести взгляд от экрана, но шея словно превратилась в камень. Маршалл оказался в ловушке собственной плоти.
Ребенок был одет в белую школьную рубашку в пятнах крови. Голова склонилась к правому плечу под немыслимым углом. Рот открылсявместе со вздохом на губах выступили алые пузырьки. С лица смотрели истекающие тьмой дыры. На черепе, с одной стороны, влажно блестела вмятина.
Маршалл нащупал пульт и нажал на паузу. Вампиры остановились, лица расплылись пятнами. Все замерло, кроме мальчика рядом с гробом, мальчика со сломанной шеей, чернильными глазами и кровавой пеной на губах.
Искривленные губы разомкнулись и выдавили одно слово.
Папа.
Глава 19
Норт-Бенд, штат Вашингтон, США
27 июля 2008 г.
Пять тридцать вечера. В это время Джо Бернетт кормил жену.
Он размешал жидкое пюребобы, картофель, воду и немного соусаи сунул ложку в рот Марлин. С искрой интереса в глазах она втянула кашицу. Впрочем, вскоре и эта искра померкнет и ее челюсти вяло, механически задвигаются.
Проглотив пюре, она постучала пальцами по подлокотнику качалкизнак, что можно подать следующую ложку. Джо наклонился вперед в креслестарое дерево заскрипело под его весоми повторил операцию. Пар от пюре плыл в вечернем воздухе белыми завитками, напоминая дымку, что утром поднимается от испачканного дерьмом свиного загона. Несмотря на лето, утра в этой части штата Вашингтон выдавались прохладными.
Он слышал, как визжали свиньи. Им тоже хотелось есть.
Но они подождут. Сейчас пять тридцать, каждый день в это время он кормит жену. Джо всю жизнь проработал на ферме. Распорядок дня был важнее всего. Так он проживал день за днемпо часам. Они властвовали над ним, будили утром. Их звон провожал его в кровать. Можно сказать, что он скорее был женат на часах, нежели на Марлин.
Марлин Бернеттовощ. Это слово некогда обижало и злило Джо, словно оскорбление было адресовано ему, а не ей.
Жил-был свиновод Джо с овощем вместо жены.
Теперь он смягчился. Во многих отношениях такое определение оказалось верным. Марлин сидела перед ним, жилав очень узком смысле этого слова. Как овощ, она впитывала полезные вещества, пила воду каплями или через соломинки. Он смотрел, как вздымается ее грудь, слышал скрипы, с которыми легкие втягивали воздух из респиратора. Она все еще функционировала как человек, но, словно овощ, не обладала разумом.
Ее мысленная активность почти свелась к нулю. Конечно, бывали хорошие минуты, когда она стонала, показывая, что хочет сесть или перебраться с кровати на кресло-качалку у окна, но это случалось крайне редко и в последний раз произошло очень давно.
Джо бросил ложку в пустую миску, сгорбился. Он ощущал усталость каждой клеткой своего тела. Боль день ото дня становилась сильнее. Джо было за пятьдесят, но он чувствовал себя гораздо старше. Руки по ночам жгло: острая, режущая боль поднималась от запястий, вгрызаясь в костяшки. Спать почти не удавалось. Помогал летний воздух, а еще ванночки с теплой водой.
Но за каждым летом, как хищник в засаде, пряталась осень.
Он не хотел об этом думать.
Джо ждал артритамерзкой болячкивсю жизнь. Недуг скрючил руки его отца, когда тот был еще жив, а молодой Джо верил, что никогда не состарится. Эта дрянь нападала на отца по ночам и спустя десять лет превратила руки старого Саула Бернетта в коряжки, на манер стеблей ежевики.
Джо знал, что с ним случится то же самое. Таков жребий фермера, и долг последнегопринять его со смирением. Джо понимал, что если косить траву одной косой пятьдесят лет, то лезвие заржавеет и сломается. Руки фермераего главный инструмент, но со временем и они станут бесполезны.
Потом все будет кончено.
Но еще слишком рано.
Он мог сжать зубы и терпеть боль, пока у него оставался график, а в шкафах на кухнеаспирин. Джо не мог позволить себе сдаться, не сейчас, пока его жена еще жила, пока у него были свиньи. Без цыплят и гидропонной установки он бы прожил, но свиньи были всем.
Трудная работа.
Спрос на свинину был выше, чем когда-либо: все хотели мяса животных, выращенных традиционным способом, но частные фермы на маленьких участках отходили в прошлое. Оставаться на плаву было трудно, особенно если учесть дополнительные затраты. Со всех сторон на Джо наступали конкуренты, не говоря уже о том, что бекон и стейки можно было купить в «Уолмарте».
Помощников он не нанимал не из-за гордости, а потому что не позволяли финансы. Помогали пособия по инвалидности, деньги за сдачу дома жены, социальные льготы. Когда выплаты задерживались, он зарабатывал нишевой торговлей: продавал яйца, фрукты, марихуану. Было непросто, но он привык к этому так же, как привык дважды в день менять жене подгузники вместо того, чтобы ходить с ней в «Твидс»есть картофель фри.
Бюрократические проволочки больше не беспокоили его. Это радовало. В конце концов, он заботился о жене и решал проблемы со страховкой уже девять лет. Трижды в неделю приходила медсестра. Она брала немного: Джо вполне мог с этим справиться. Но боль донимала его. Все дело в холоде.
Черт возьми,обратился он к Марлин, пустым взглядом смотревшей на него или сквозь него? Джо не знал.Вот что я скажу. День тянется так, словно никогда не закончится, но, будь я проклят, годы летят. Что скажешь, Марлин?
Она не ответила.
Девять лет назад, в воскресенье, Марлин возвращалась с городской ярмарки в Сиэтле. Кузов ее пикапа ломился от саженцев и цветочных семян. На Марлин была красная блуза из «Сирс», которую Джо купил ей на прошлое Рождество, и джинсы с высокой талией.
Проблески воспоминаний пугали его. Фрагменты, которые не добавляли к картине ничего нового и ничего не объясняли.