Выше ноги от земли
Грозный, август-декабрь 1999 г.
Мы погибли, мой друг.
Я клянусь, это было прекрасно!
Сергей Калугин
Любит, не любит, плюнет, поцелует, любит, не любит
Хохоча, удираю от Лейли, стараясь уберечь пресловутый цветок и узнать-таки, любит или не любит. Мне уже целый месяц, как пятнадцать лет, позади остался десятый класс, и хочется, чтобы эти солнечные дни тянулись вечно. Отец, выбравшийся в этот раз с нами, чинит крышу на террасе и с высоты поглядывает на насзагорелый, весёлый, в выцветшей тельняшке, и начхать ему, что там про него дедовы соседи подумают. Деднена-да по-местному, ворчливо командует снизу. Мама с бабушкой пекут лепёшки к чаю, и их аромат сводит с ума не хуже взглядов Лейли. Как же так вышло, что «соседская мелочь» вдруг превратилась в темноглазую красавицу? И почему это вижу я один?..
На террасе лежит новенький плеерзапоздалый отцовский подарок на мой день рожденья, привезли его отцу друзья аж из Москвы. Неловкое извинение за то, что восстановившись в армии, отец начал мотаться по полигонам, учениям и командировкам, пропуская все семейные даты.
К подарку прилагается самопальная кассета с любимыми отцовскими песнямиКино, Алисы и Янки Дягилевой. Цоя и Кинчева я люблю, отец их под гитару часто поёт.
А вот Янку я пока не понимаюи пойму только гораздо, гораздо позже
Лейли запыхалась и отсталаи я, перемахнув низенький заборчик, плюхаюсь в траву за кустами, зажимая растрёпанный цветок в кулаке. Замираю, слушая, как перекрикиваются отец с мамой, как в притворной сердитости поминает Аллаха мой нена-да, как зовут домой Лейли. Шумит поодаль кряжистый дубмне чудится в этом шелесте чей-то голос. Над землёй, поднимаясь в самое небо, плывёт волшебный аромат маминой выпечки, и смотрит Кто-то сверхубольшой, добрый, всесильный, тёплый, как солнечный свет
Отец вернулся в часть через неделю, а вот мы с мамой, как это обычно бывало, остались у её родителей на всё жаркое, бесконечное лето. Отец звонил раз в неделюи каждый раз клятвенно обещал приехать забрать нас в конце августа, пока дед, наконец, не заявил оскорблённо, что сам нас в лучшем виде до границы доставит и вообще нечего моему отцу глаза местным мозолить.
То, что за оскорблённым видом пряталась тревога, я тогда ещё не понял.
Да я вообще ничего не замечал, даже того, что местная родня упорно зовёт меня не Огарёвым, а Ассановым, по матери Осёл влюблённый, одна штука, чего хотите.
В августе отец звонить пересталсорвался в очередную командировку. Вот такой себе подарочек на День ВДВ
А двадцать пятого августа вместо него до мамы дозвонились из части, и за чередой сдержанных неловких слов пряталось чёрное, страшное и непоправимое.
Отец больше не позвонит. Не приедет. Не
Капитан ВДВ Олег Николаевич Огарёв погиб в Дагестане.
Я в тот день играл с местными в футбола он вёл бой. Мы смеялисьа он умирал. Это было ужасно, отвратительно несправедливовот так узнать об этом неделю спустя!.. Но ничего изменить мы уже не могли.
Тот, сверху, видимо, тоже. Или не захотел. Иликто знает! просто отвернулся от нас От всего города.
Семья Лейли уехала из Грозного через две недели.
Дед, мой упрямый нена-да, медлил до последнего. До тех пор, пока не стало известно, что границы Чечни блокированы российской армией. Нашей армией.
Двадцать третьего Двадцать третьего сентября мы должны были уже быть в Шали, у двоюродной тётки, нокак там пела Янка?
«Только сказочка ая
И конец у ней неправильный:
Змей-Горыныч всех убил и съел»
Маму я похоронил двадцать пятого, ровно через месяц после звонка из части. Шальной осколок, слепая случайность, ангел-хранитель отвлёкся, моргнул неудачно
Двадцать шестого бомбили где-то совсем рядом. Я сутки отсиживался в подвале, а когда вылезне узнал родную улицу.
Не знал, что от многоэтажки за день может остаться один бетонный скелет.
Войска вошли на территорию Чечни тридцатого. Российские войска. Наши. А ячей?..
В октябре я ушёл под землюда так там и остался, находил сухие углы, лазил по коллекторам, подвалам Там бомбы не достанут. И людиили те, кто ими раньше прикидывался. Жил рядом. Улыбался деду и плевал отцу в спину.
А может, и не плевал, может, как и я, верил в мир. Худой мир, чьё время истекло.
Не осталось ни тех, ни других.
Наш район опустел. Вымер.
Я бродил по брошенным квартирам, собирая всякое барахло, продавал его потом на рынке в другом районе, выменивая на еду ивот глупость! батарейки, которые ценились на вес золота. Но мне казалось, если кассетник перестанет игратьсловно отец второй раз умрёт.
Порвётся последняя ниточка.
Конечно, были и те, кто предпочитал просто врезать и отобрать всё, что было кроме плеера. За плеер я готов был глотку перегрызть.
Не только фигурально
А потом я у Бека, такого же рыночного барахольщика, выменял на полбуханки хлеба хороший гвоздодёр. Там, под землёй, он был нужен едва ли не чаще ножа, да и на землесразу отстали. Даже те, кто про моего отца раньше осмеливался что-то гавкать.
Голодал ли я? До ноябряпожалуй, что и нет. То, что я ел, человеческой едой назвать было сложно, но сдохнуть от голода мне не грозило.
А вот в ноябре Даже крысы все куда-то подевалисьтревожный знак.
Здесь воняет, и преужасно, но мне уже всё равно. В этом углу почти сухо и почти тепло. Если не думать, что выход наглухо завален после недавней бомбёжки, можно даже считать, что мне повезло. Но это «повезло» глупость.
Бессмысленная глупость.
Уже который день я даже не встаю. Не ел ядурную бесконечность, здесь не понять смены дней. Пока были силы доползти до лужи, пил из неё, но потом сил не осталось и на это. Всё, что я могмогу сейчасэто лежать и наощупь менять батарейки.
В ушах надрывается Янка, жёстко, мрачнои теперь я её понимаю. Потому что у меня тоже нет никаких шансов не то что до конца этой сумасшедшей войны дотянутьно и до конца месяца.
А может, даже до завтра.
В этой вечности наедине с плеером та же глупость, что и в слове «повезло». Я знаю, что Янка ещё будет петькогда я её уже не услышу.
Жизнь отслаивается от меня, как ненужная шелуха, как старая змеиная кожа, и даже боль отступает. Я плаваю в безвременье, изредка возвращаясь в мир звуков, в мир, где поёт Янка и рвано стучится пульс. Зрение уже пропалооно и не нужно в темноте, а запахи задавила вонь к которой я давно принюхался.
В какой-то момент, словно сквозь сон, я вдруг почувствовал, как рвутся мои связи с этим миром, где было столько боли. Я стал лёгким-лёгкими кажется, здесь меня удерживает только Янка в наушниках.
Я умер? Нет, ведь я ещё слышу песни.
А потом плеер всё же разрядился, и в наступившей тишинея ещё не слышал грохота близкой бомбёжки, а тела уже не чувствовал, мне вдруг окончательно стало ясно, что здесь, в этом дрянном мире, меня уже не держит ничто.
И можно наконец-то выдохнуть и уйти.
Только уходить такглупо! Сын офицера, сын десантника-героя, подохший от голода в канализации?!
Если бы кто-нибудь только мог поменять мою судьбу!.. Если бы если бы
Грохот, который я не услышал. Потолок дал трещину, и на меня посыпалась земля. Через несколько взрывов от него отлетел здоровенный кусок. Вспышкабесконечно-долгая, вне всякого времени. Отчаянный крик в окружающем безмолвии.
Господи, Ты слышишь?! Ты же есть, я знаю!
Может, Ты всё-таки не отвернулся от нас? От этого города От меня.
Я немногого прошу.
Чего Тебе стоитне жизнь, так хоть смертьдостойную дай! Не крысиную Человеческую.
Пожалуйста
Не отворачивайся!
А дальше была темнота. И надрывная песня Янки.
Выше ноги от земли, выше ноги от земли
***
Имя?
Да ведь в паспорте есть!
Читать я и без тебя умею. Имя!
Руслан Огарёв. Руслан Олегович Огарёв.
Возраст?
Молчание, потом ответ с неуловимой, непонятной ноткой издёвки:
Пятнадцать.
И какого ж рожна ты шатался рядом с позицией нашего взвода?!