Ничего, мне хотелось бежать, но шок сковал меня, и я не могла пошевелиться. Меня точно опутали невидимые путыноги окаменели, руки прижались к телу. Дверной проем все это время был виден мне боковым зрением с того места, где я стояла, рассматривая книгу. Если Леонард не вошел из коридора, откуда он появился?
Было ли случайным совпадение татуировок на иллюстрации с теми, что я увидела во сне на теле Леонарда? Был ли мой сон сном? И сколько еще мне нужно размытых, туманных свидетельств, на которые так легко закрыть глаза, продолжая жить в счастливом неведении? Я понимала, что не должна спрашивать себя об этом сейчас, стоя перед изучающим меня Леонардом, но не могла остановиться.
Леонард осклабился. Я вдруг услышала тишинугромко-громко, громче любого шума, и зажала бы уши ладонями, если бы руки подчинялись мне. Затем я почувствовала, что уменьшаюсь. Стол передо мной становился все больше и больше, пока не превратился в возвышающуюся надо мной громадину. Под ним я увидела блестящие, идеально чистые ботинки Леонардатакие огромные, что могли бы раздавить меня, как букашку. Я подпрыгнула от испуга, когда Леонард с грохотом обрушил ладони на поверхность стола. Пальцы, каждый шире моей талии, обхватили край, когда Леонард потянулся через стол, и я увидела его чудовищное лицо, нависшее надо мной. «И ЧТО ТЫ СОБИРАЕШЬСЯ СДЕЛАТЬ?» прошипели его жесткие, бледные губы, и слова обрушились на меня, как камни
Что вы намерены сделать? Зачем пришли? спросил Леонард, стремительно возвращаясь к обычному размеру. Гулкое эхо, сопровождавшее его голос, исчезло.
Я заморгала.
Я я хотела извиниться. Простите меня за мое своеволие.
Леонард откинулся в кресле. И, хотя его зазмеившаяся улыбка не сулила ничего хорошего, сказал:
Извинения приняты.
Путы ослабли, беззвучно упали на пол. Я пулей вылетела за дверь. Ноги сами привели меня в единственное убежище, где я могла спрятаться от Леонарда. Там я села прямо на пол, возле кадки с высохшими цветами. Обняла руками колени, опустила голову и заставила себя дышать ровно. Горло все еще стискивал спазм.
Все это время я старалась быть рациональной, постоянно напоминая себе, что даже если я осталась бесприютной и неимущей, моя рассудительность остается при мне, а уж с ней я не пропаду. Здравый смысл был моим последним утешением, моим прибежищем в бури. Но то, что происходило в доме Леонарда, было пугающим и бессмысленным, разрушающим мое здравомыслие, лишающим меня последней опоры
Как бы то ни было, стоило мне немного успокоиться, как я вцепилась в остатки моего разума. Нет ни одной веской причины впадать в панику. Да, все люди в этом доме явно не в себе, ну и что с того? Колин говорит странные вещи, но он всегда их говорит. Он вообще странный. Существует множество плохо изученных, малоизвестных болезней, среди которых может найтись и та, при которой солнечный свет вызывает повреждения кожи. Если это такая экзотическая болезнь, то неудивительно, что я о ней никогда не слышала.
Вот так. Я поднялась на ноги, отряхнула юбку. Леонард путешествовал в юности. Он мог привезти эту болезнь с какого-то далекого острова и заразить ею Колина. Это предположение многое объясняло. В первую очередь, подозрительную привязанность обитателей этого дома к темноте и изолированность их от человеческого общества. Тогда неудивительно, что Леонард так обеспокоен физическим состоянием Колина, забывая о его душевном благополучиидаже если особой привязанности к кузену у него нет, все равно мучительно осознавать, что мальчик нездоров по твоей вине.
Неувязок в моей теории хватало. Если Леонард болен, как же он выезжает из дома? Почему миссис Пибоди, Грэм Джоб, Натали и я не заразились? Ладно, думаю, все прояснится позже. Дневник, вспомнила я. В нем могут найтись ответы, подтверждение, что все это лишь болезньужасная и необычная, но лишенная какой-либо сверхъестественности.
И мой страх утих.
В комнате я достала дневник из-под матраса и села за стол, придвинув лампу ближе. Мать Натали распахнула свои прекрасные глаза на меня Как же Натали похожа на нее и не похожа совсем. Слишком разные выражения лицсаркастичное, воинственное у Натали; мягкое, спокойное у ее матери.
Я пробежалась взглядом по странице, среди размытых строк отыскивая те, что еще возможно прочесть
На первых страницах почерк Элизабет был аккуратным, крупным. С каждой страницей он становился все мельче и неразборчивее. Проникая в ее прошлое, я чувствовала, как на спину мне опускают один за другим тяжелые камни.
«Я плохо чувствую себя в моем положении, не лучшее время для приема гостей. Тошнота каждое утро. Но куда деваться бедному мальчику? Он вернулся весь высохший, желтый после этой своей Индии, и сразу такое горе. Чарльз раздавлен из-за Ричарда. Он всегда был очень привязан к старшему брату»;
«Не понимаю, что происходит. Чарльз вбил себе в голову эту идею. Говорит, что покой и морской воздух будут мне полезны. Но мне спокойно и здесь. Хотя я уже чувствую себя гораздо лучше, все же не знаю, как перенесу дорогу. И доктор Соммервил будет далеко»;
« кошмары. Я пью молоко и засыпаю на час, а потом меня снова будит шорох. Чарльз говорит, это крысы. Я так не думаю»;
«Когда мы уедем? Три недели испарились, как капли воды. Натали беснуется»;
«Сколько у него друзей? Я сказала, что это просто неприлично. В конце концов, Лео и сам гость. Чарльз меня не слушает. Меня тревожат наши отношения. Он стал равнодушен»;
« снова эти люди. Я вышла и накричала на них. Нет сил»;
«Я хочу, чтобы этот сброд уехал. И когда уедем мы?»;
« снятся женщины, которые прыгают в костер и превращаются в саламандр. Все время. Ужасно плакала ночью»;
« уедут. Свора жадных псов. Не выношу их».
Снова и снова Элизабет твердила о чужаках в доме. Кто были эти люди и зачем они приехали? По некоторым замечаниям я поняла, что состояние Элизабет резко ухудшилось. Они жили в Доме на берегу уже четыре месяца. Все чаще и чаще в дневнике упоминались кошмары. Элизабет начала пропускать знаки препинания и заглавные буквы.
«нард говорит это поможет. Я не верю ему но я ему верю»;
«чарльз пропадает море сегодня громкое. слышу слова сквозь пол. что делать если причинят ему вред?»;
«Натали кричала на лео Лео запер ее все на что я способна не слушать»;
«просыпаюсь не там где засыпаю сказала Леонарду смеялся»;
« нужно сказать я не люблю веревки которые проникают сквозь»;
«у меня очень короткие руки до лица не дотягиваются».
Иногда ее затуманенное сознание прояснялось.
«Не понимаю, что со мной, что вообще творится. пыталась узнать что с Чарльзом не смогла. я чем-то пропиталась насквозь облизываю ладонь горькая»;
«начинаю его ненавидеть. Более того хочу чтобы он умер внутри меня»;
« на окне ладони. плакала чтобы Лео ушел но он остался»;
«я раздулась как шар но кажусь себе маленькой. Нет ничего хуже чем быть здесь. Где Натали?»;
«хочу увидеть натали. Ритуалы ритуалы если бы у меня были силы, я бы сжала его шею».
Несколько недель Элизабет не ведет записи. Продолжает только со следующего месяца.
«думаю это финал. Почему они держат меня до сих пор на всякий случай. Не знаю про Натали»;
«зал взять его на руки я сказала лучше отрубите мне руки»;
«От ненависти не могу даже плакать. ненавижу их песни свечи травы знаки дрянь. до него нет никакого дела. Не мой ребенок»;
«Натали приходила плакала Пыталась улыбнуться на лице выражение боли Я хочу умереть умер Почему беспокоюсь о чудовище? не мой»;
«дождь хочу умереть»;
«солнечно но я хочу умереть он знает смеется»
От прежнего почерка Элизабет не осталось ничего. Разобрать ее записи стало невозможно, но дневник подходил к концу. И только последняя строчка была написана разборчиво, крупными, с нажимом, буквами:
«Леонард колдун».
Захлопнув тетрадь, я сидела оцепеневшая, пока не догорела свеча. В наступившей темноте на меня накатила паника. Что происходило с Элизабет? Моя теория об экзотической болезни теперь казалась очередной глупой попыткой скрыть от себя невыносимую правду. «Леонардколдун». Какой невообразимо жуткой фигурой он предстал в этих обрывочных записях Мысль вспыхнула, яркая, как молния: «Я не должна держать дневник здесь!» Это опасно, может быть, даже смертельно опасно