Натали, пропищала я, захлебнувшись потоком воздуха.
Но она бы не услышала меня, даже если бы я орала во всю глотку. Она забыла о моем существовании, бросая свой мотоцикл с обочины снова и снова. На резких поворотах сердце едва не вылетало у меня из груди. Воздух стал синеватым, приближались сумерки, а мы совсем сбились с пути. Прорвались через полосу больно хлестнувших кустов; разбрызгивая воду, пролетели через широкую, как озерце, лужу. Я тысячу раз пожалела, что согласилась на эту поездку! Проклятый мотоцикл!
А потом все прекратилось. Мотоцикл остановился, и по инерции меня бросило на Натали. После того, как рев двигателя стих, я услышала свой плач. Я слезла с мотоцикла, но затем мои ноги подломились, и я опустилась на колени. Не обращая внимания на мотоцикл, повалившийся на бок, Натали отошла к дереву и прижалась к нему лбом.
Мы могли разбиться, плакала я. Умереть!
Натали молчала.
Я потрогала ее за плечо.
Не подходи ко мне! вскрикнула Натали, оборачиваясь. Глаза у нее были дикие, лицо искажено. Я шарахнулась от нее и, оступившись, шлепнулась на землю.
Тебе все равно, что мы могли умереть? тихо спросила я.
Я не могу умереть! закричала Натали. Думаешь, я продолжала бы жить, если б была способна закончить все это?!
У тебя кровь на лице, я потянула к ней руку, но передумала. Что с тобой? И где мы?
Я вдруг поняла, что мы у той самой скалы. Не перепутаешьвот и дерево. Оно было половинчатым, потому что с одной стороны так плотно прилегало к скале, что ветки не могли расти. Я переводила взгляд со скалы на Натали, с Натали на скалу.
Как это получилось? Почему мы все время оказываемся в этом месте?
Не отвечая, Натали сползла к земле и закрыла лицо руками.
Натали, что случилось? от моего голоса остался лишь свистящий шепот. Я шагнула к ней, но она резко выбросила вперед ладонь:
Не трогай! Уходи! Оставь меня в покое!
Я Ты что, плачешь?
Все сначала, сказала Натали самой себе. Как прежде, неизбежно. Ненавижу свою беспомощность. Ненавижу себя. Презираю себя!
Натали, прошептала я, что происходит между тобой и Леонардом?
Ее всхлипывания становились все чаще, переходили в судороги. Я стояла растерянная, скованная ее отчаяньем. А еще недавно мне казалось, что это я самый несчастный человек на свете
Натали
Какого черта ты все еще здесь? прорычала Натали.
Она походила на раненую волчицу, от боли способную вцепиться даже в того, кто пытается оказать ей помощь.
Я просто хочу понять тебя.
Никто в целом мире не поймет меня! закричала Натали. Даже я сама не понимаю себя! А теперь убирайся!
Куда мне идти? Я не знаю, где мы Натали, пожалуйста
Там, Натали показала направление. Дом близко. Он всегда близко, добавила она упавшим голосом.
Я
Уходи по-хорошему, или я наброшусь на тебя. Я не шучу.
Я не могу оставить тебя в таком состоянии.
Натали усмехнулась.
А в каком я состоянии? Если я и плачу, то только от злости. Все, что угнетает меня сейчастак это твое присутствие.
Я не поверила ей, но у меня не было выбора. Взгляд Натали был совсем уж отчаянным. И я ушла.
Ступая по зыбкой, вязкой почве, я прислушивалась к тишинеот Натали не доносилось ни звука. Быстро темнело. Проблуждав почти час и не впав в большее уныние только потому, что дальше было некуда, я наконец вышла к дому. Стоя на аллее, я слышала монотонный шум, но не могла определить, был это звук моря или ветра. Или же гудела сама ночь. На небе не было ни одной звезды. Мне вспомнились глупая история о морской лошадке и серьезное лицо миссис Пибоди, когда она говорила, что нельзя находиться за пределами дома после наступления темноты. И я побежала со всех ног. Натали где-то там, в ночи но я знала, что Натали сможет о себе позаботиться.
Миссис Пибоди отворила мне дверь, смерила меня холодным взглядом («И эта туда же»), но ничего не сказала, что было на нее не похоже.
Даже забравшись под одеяло, я продолжала дрожать. Мне было так плохо, как никогда в жизни. Если только когда я узнала, что мой отец умер. Я была обижена на Натали ичто во много раз хужебоялась за нее.
Я проснулась, как только начало светать. Надев ботинки и накинув шаль, я спустилась в комнату Натали. Ее кровать была пуста и не смята. С колотящимся сердцем я выбежала в холл и распахнула тяжелую входную дверь. Свернувшись клубочком, Натали лежала на посеребренном инеем крыльце.
Натали! я затрясла ее за плечо.
Натали пошевелилась.
Что за вопли с самого утра, она раскрыла глаза и села. Выглядела она отвратновся перепачканная, волосы спутаны, синие круги под глазами и красная глубокая царапина, пересекающая лицо.
Неужели ты спала здесь, на холоде?
Я не замерзла, Натали потянулась. Обиделась на меня? Обиделась, вижу по глазам. Ну, не беда. Сама напросилась со мной. А я, знаешь ли, не могу угадать, в какой момент меня накроет.
Понятно, просто сказала я.
В тот день мы с ней больше не виделись. Я была так подавлена, что меня не хватало даже на создание видимости нормального настроения. Колин неожиданно проявил человечность и был со мной кроток, как ягненок, но даже это меня не утешило.
Что-то с вами происходит, ворчала миссис Пибоди. Совсем другая стали. Все время думаете о чем-то. Отнесите сегодня Колину ужин. Он сказал, что видеть меня не желает, только вы ему нужны, она сердито звякнула крышкой кастрюли.
Напротив меня за столом сидел невозмутимый, суровый, как высохшее дерево, Грэм Джоб и сосредоточенно хлебал суп. Я встала и ушла с кухни. Миссис Пибоди была такая болтливая, Грэм Джоб такой черствый. Они раздражали меня.
Я просидела в своей комнате остаток дня, а ночью пошел снег. Он падал и звенел, как тоненькие струны, а я стояла возле окна, глядя на него, и чувствовала, как в моей душе расширяются раны.
Снегу нападало так много, что утром миссис Пибоди направила плечистого Немого расчищать дорожки. Солнце светило очень ярко и, хотя совсем не грело, разжигало огни на белых сугробах. Я натянула на лицо спокойное, доброжелательное выражение и пошла к Колину.
Снег выпал, объявил он.
Да. Как ты узнал?
Колин пожал плечами.
Я почувствовал. Все изменилось.
Ответ его показался мне странноватым, но больше меня удивило то, что он сказал потом:
Я хочу пойти посмотреть на снег.
Поднести тебя к окну? не поняла я. Ты легкий, я смогу тебя поднять.
Нет, я хочу выйти наружу.
Я помолчала.
И как это сделать?
У меня есть кресло, ну, такое, с колесами, он явно застеснялся, сообщая об этом, и поэтому прикинулся раздраженным. Скажи Немому поставить его внизу. И пусть потом поднимется за мной.
Мистеру Леонарду это не понравится.
Мистера Леонарда здесь нет. И потом, он сам мне не нравится, Колин наморщил нос.
Он может появиться в любой момент.
А может задержаться еще на неделю.
Но Немой
Немой будет делать то, что я скажу, отрезал Колин. А то ко всему прочему станет еще глухим, слепым и безногим.
Взволнованная перспективой явления Колина на свет божий, я побежала к Немому. Немой лежал на матрасе, вытянув босые, нечувствительные к холоду ноги. Ступни у него были черные от въевшейся грязи и широкие, как дощечки. Кажется, я уловила сомнение в его тупом, апатичном взгляде, когда передавала ему распоряжения Колина, но, как бы то ни было, через двадцать минут все было готово, и Колин, закутанный до самого носа, усажен в кресло. Немой последовал было за нами, но Колин отослал его единственным словом: «Пропади».
Снаружи Колин зажмурил глаза, ослепленный. Снегопад возобновился, и снежинка, опустившаяся на щеку Колина, растаяла, превратившись в прозрачную слезу.
Как здесь просторно, выдохнул Колин.
Я покатила кресло по аллее. Кресло не использовалось очень давно (или вообще никогда) и немного проржавело. К тому же колеса плохо крутились на снегу, так что продвижение вперед требовало от меня значительных усилий. Но потом я забыла о неудобстве, сосредоточившись на реакции Колина. Он был точь-в-точь как настороженный зверек, оценивающий обстановку. С того момента, как мы вышли из дома, его спина была напряженно выпрямлена.