Она сама так сказала? усомнился Колин.
Разумеется, я Натали уже неделю в глаза не видела. Но пару раз слышала в отдалении рев ее мотоцикла.
А о чем вы еще говорили?
Расскажу, если решишь все задачки на сегодня.
Вечером, когда миссис Пибоди принесла ему ужин, Колин приказал позвать меня.
А правда, что в Африке есть люди с черной кожей? спросил он, и я возликовала: значит, за книгу он все-таки взялся.
Правда.
Странно.
Ничего странного, если разобраться. Хочешь, я расскажу тебе про Африку?
Колин кивнул и, устроившись поудобнее на подушках, великодушно указал на чайник:
Можешь налить себе чаю, раз уж ты задержишься.
Я развернула карту.
Африка находится здесь
В этот момент я была почти счастлива.
Вечером Натали перекинулась со мной парой фраз, которые, как и предшествующие им события, совершенно не годились для пересказа Колину: войдя в свою комнату, я услышала позади шорох, обернулась, увидела Уотерстоуна-младшего, шагнувшего из тени в углу, и вскрикнула от неожиданности. «Привет», сказал он, ухмыляясь в усы. «Почему вы здесь?» спросила я, но он, не переставая улыбаться, повернулся к двери чтобы запереть ее.
Мне так и не представилась возможность узнать, что он намеревался со мной сделать (не очень-то и хотелось), потому что дверь с грохотом распахнулась, ударяя Уотерстоуна по физиономии, и в комнату ввалилась Натали. При виде нее Уотерстоун суетливо попятился и принял виноватый вид, как собачка, уличенная в проступке. «Не нужно объяснить за что, да?» скучающе осведомилась Натали и ударила его локтем, с разворота. Уотерстоун-младший побелел, но не посмел даже шелохнуться. Натали замахнулась на него снова. Ее удары были короткими, быстрыми и жестокими, и наносила она их с улыбкой на губах и льдом во взгляде. Во время экзекуции Уотерстоун не издал ни звука, только морщил от боли лицо.
Ладно, хватит с тебя, решила Натали и потерла локоть. Свободен.
Уотерстоун бочком протиснулся в коридор и мгновенно испарился.
Зачем он приходил? спросила я у Натали.
Господи, откуда ты взялась такая, поразилась Натали. Как Чудовище? Еще не нанесло тебе несовместимые с жизнью раны? Что-то его вопли стали редко слышны, хотя не сказать, что мне их не хватает.
Колин начинает мне нравиться, ответила я, радуясь, что разговариваю с ней.
Натали, как частенько, выглядела растрепанной, а на щеке у нее красовалась полоса грязи. Ее тяжелые ботинки оставляли на полу моей комнаты грязные следы.
Твоя способность игнорировать все, что портит кадр, начинает вызывать у меня восхищение, заявила Натали, прежде чем оставить меня в одиночестве.
Я долго не могла уснуть ночью. Свернувшись под одеялом, я думала о Натали, о Колине, о дневнике, спрятанном под матрасом. Кого начинала ненавидеть мать Натали? По некоторым фразам Колина я догадалась, что он никогда не видел свою сестру. Почему Натали так скверно к нему относится, причем, похоже, с самого его рождения? Как так получилось, что на четырех человек, работающих в этом доме, не приходится ни одного друга или родственника? Какой смысл в запрете выезжать в город? Что за странный дом, и порой мне было так одиноко в нем, что я едва удерживалась от слез.
А потом мне приснилось, что под дверь в мою комнату лезет желтый дым. Он был плотный и едкий, и я начала кашлять, чувствуя, что задыхаюсь. С колотящимся сердцем я проснулась и села на постели. Среди темноты и тишины я почти решилась на моральное падениезажечь свечу и прочитать дневник в ее дрожащем свете. Отчего-то я была уверена, что дневник может ответить на все мои вопросы, раскрыть все тайны этого домавпрочем, я сомневалась, что хочу их знать.
В ту ночь я просыпалась еще раз и обнаружила себя стоящей возле двери. Холод дверной ручки под пальцами разбудил меня.
Глава 5: Тихая вода
Дни уходили, на улице холодало, и я привыкла к затаенной враждебности дома Леонарда, перестала опасаться, что неведомое страшное что-то вцепится в мою ногу, когда я иду по темному коридору.
Я притерпелась к смущавшим меня ранее Уотерстоунам и Марии, начав воспринимать их как элемент декора, хотя вряд ли смогу когда-нибудь сказать то же самое про Биста. Леонард все еще вызывал у меня робость, но заискивающее почтение, позорно проступающее в моих интонациях при обращении к нему, исчезло, когда я узнала его лучше. Он был человеком, вечно занятым своими делами. Иногда я задавалась вопросом, на что он тратит все эти часы в своем кабинете. Может быть, изобретает что-то? В такой вариант отчего-то не верилось, а другой я придумать не могла. Отношение Леонарда к Колину было смесью тревоги и безразличия. Он сразу прибегал, если Колин начинал кричать, но это была единственная причина, по которой он навещал кузена. В процесс обучения Колина он не вмешивался, его успехами не интересовался, и, таким образом, мы с Колином оказались предоставлены самим себе. Несмотря на терзания каждый раз, когда мне приходилось обращаться к Немому, вселявшему в меня смутный ужас своим серым лицом и пустым, застывающим взглядом, я внедряла свои планы касательно Колина в реальность. Вскоре в комнате Колина, в дополнение к книгам, появились шахматы, краски, карандаши и даже игрушечная железная дорога, пока еще запакованная в коробку, в сторону которой Колин все время посматривал, хотя сразу заявил, что игрушки ему не нужны.
Подай мне коробку, наконец сдался он.
Иди и возьми, ответила я машинально, только потом осознав, что сказала.
Это издевательство.
Вовсе нет, я старательно избегала оправдывающихся нот. Как только ты окрепнешь, ты сам разложишь рельсы на ковре и поиграешь. И вообще, что с твоими ногами? Ты говоришь, ты ходил, пока тебе не стало хуже. А что сейчас? Ты совсем их не чувствуешь?
Чувствую. Могу даже пошевелить пальцами. Но не могу встать с кровати.
Ты даже не пытаешься.
Если я попытаюсь, то устану и умру, категорично заявил Колин.
Кто знает. Есть только один способ проверить.
Я шутила, но Колин надул щеки, что меня скорее обрадовало, потому что вполне соответствовало его возрасту.
Ты жестокая.
Ну сам подумайзачем мальчику, что на волосок от смерти, железная дорога? Ты можешь погибнуть от переутомления, распечатывая коробку.
Мне до сих пор был страшновато говорить с ним в столь свободной манере. Одной его жалобы хватило бы, чтобы обрушить на мою голову кару небесную (или, что более вероятно, земную), и я чутко прислушивалась к изменениям его настроения, никогда не заходя слишком далеко. Но Колин, напротив, был как будто доволен тем, что я разговариваю с ним на равных, а то и немного свысока.
На самом деле, я не считаю тебя умирающим, сказала я мягче. Ты как будто бы повеселел в последнее время, и даже твои приступы удушья прекратились.
Я устраивал их сам, признался Колин. Я дышал часто-часто, пока не начинал задыхаться по-настоящему.
А почему ты перестал так делать?
Колин пожал плечами. Хотя миссис Пибоди причесывала его по утрам (за исключением тех дней, когда он приказывал ей оставить поднос с завтраком и немедленно катиться прочь), волосы Колина всегда топорщились, взъерошенные, как перья больной птички.
А зачем? Чтобы Леонард заглянул ко мне на минуту, а после мне пришлось бы лежать весь день в темноте и скучать? Уж лучше уроки.
Логично. Ты дочитал «Заповедный сад» Бернетт?
Дочитал. Ты нарочно подсунула мне книжку про мальчика, который в точности как я? Даже имена у нас одинаковые.
Согласись, удивительное совпадение.
Колин неопределенно фыркнул.
Яон замялся, веду себя так же плохо, как он?
Ну, сам по себе он был не плохой. Просто очень несчастный.
Серые глаза Колина так и вцепились в меня. В этот момент он выглядел поразительно похожим на Натали. Я в тысячный раз поразилась, как она может отвергать брата.
Я не несчастен. Однажды мне будет принадлежать весь мир. Уже принадлежит.
Я тихонько вздохнула.
Не веришь? нахмурил тонкие брови Колин. Я говорю правду. Однажды я буду управлять всем.
То умереть собирается, то управлять всем. Колин не замечал, как, заходя в своих фантазиях все дальше, противоречит сам себе.