Ты ушла от меня, но ушла не на совсем. Нет, в каком-то смысле, конечно, насовсем, но я имею в виду, что, например, прямо сейчас ты со мной. Твое незримое присутствие позволяет мне окончить начатое и не сойти с ума.
Но вернемся к Греции. Ты помнишь торговца питой, который утверждал, что он чистокровный бразилец, выглядел как европеец, знал русский в совершенстве и носил совсем уж неуместное имя Джозеф? Помнишь ту ночь, когда нам не спалось, мы отправились за вином и нас не ограбили только потому, что у нас нечего было брать, кроме двух евро? Помнишь кошку, которая увязалась за нами на Санторини и переночевала в нашем номере? Помнишь, как я пообещал тебе, что напишу книгу, великую, исключительную, знаменитую книгу, а ты ответила, что это совсем необязательно, потому что если она действительно получится великой, то все изменится.
Я не помню, когда я последний раз признавался тебе в любви. Честно, не помню. Если так пойдет и дальше, то я не успею этого сделать. Я знаю, что ты не поверишь мне. Знаю, что не ответишь взаимностью, все кончено, слишком поздно. Знаю, что эти слова лишь сотрясут воздух и уже ничего не изменят. Знаю, что тот, кому я задолжал эту книгу, может в любой момент избавиться от этой чертовски сентиментальной главы. Но я все равно их напишу. Впечатаю, выжгу, всажу в бумажный лист. Из песнимоя песня написана прозой, она сбивчива и глупане выкинешь слов. Тем более, слов любви. Итак. Дорогая Лида. Я
Глава тридцать третья
Я едва поспеваю за этим типом. Он быстроногий, как спринтер, даром что хромой. Автобусом, метро и снова автобусом мы проезжаем насквозь всю Москву. Сунув руки в карманы джинсов, он покрывает досконально знакомый ему маршрут, не поднимая головы. Кажется, он спешит на работу или свидание, но нет, сначала он заходит в алкогольный супермаркет, а затем направляется в активно реконструируемый парк в центре спального микрорайона. Вскопанный газон, поваленные деревья, неподвижные бульдозеры. Вымотанные строители стаскивают с себя оранжевые манишки, словно сбрасывают кожу, и разбредаются по домам. Вечереет, и я несколько удивлен этому: игры в частного детектива (и с частным детективом) заняли весь день.
Собеседник Горазда следует в дальнюю часть парка и усаживается на бетонный постамент, будущее назначение которого пока что сложно определить. Из пакета он достает бутылку, вскрывает, не обращая внимания на фонтан пены, опрокидывает в себя сразу половину, заедает хрустящим, то ли чипсы, то ли сухари. Потом замирает, роняет лицо в ладони и надолго застывает в такой позе. Спустя пару минут его уже можно принять за изваяние, для которого и был изготовлен постамент. Я не знаю, что делать. Сложно подступиться к человеку, переживающему столь драматичный момент. Я приближаюсь к нему с осторожностью, как зевака, который случайно наткнулся на торчащий из сугроба труп.
Извините, говорю я, с вами все в порядке?
Он поднимает на меня испуганные глаза и начинает прятать яства обратно в пакет.
Я уже ухожу, я только один глоток сделал
Нет, нет, успокаиваю я его, сидите, пожалуйста. Мне показалось, вам плохо.
Я мне пожалуй, действительно плохо. Но жить буду. К сожалению.
Почему к сожалению?
Он вновь прикладывается к банке с пивом.
Жизненные обстоятельства.
Продолжить ли корчить из себя сочувствующего или уже перейти на ты. Но упоминание Горазда размажет его по стенке. Решаю придержать лошадей.
Хотите? спрашивает он и протягивает мне неоткрытую банку.
Я усаживаюсь рядом на холодный бетон.
Нестор, говорит он и протягивает руку. Нестор Махеев.
Смотрит вопросительно, но ему от меня нужно не мое имя. Он ждет, что я его узнаю. Может быть, он как-то связан с кетчупом?
Слышали такого? спрашивает Нестор.
Боюсь, что нет.
Погуглите на досуге, тон его становится более развязным и самоуверенным. Я музыкант.
Я совсем не разбираюсь в музыке, говорю я.
Он смотрит на меня недоверчиво, будто я сообщил ему, что ничего не смыслю в дыхании. Тут он спохватывается, победное выражение лица меркнет, словно печаль растворяет его изнутри.
Был музыкантом. Да, был. Когда-то.
А сейчас?
Пустое место.
А что случилось?
Молчание. Я боюсь, что переборщил с ролью и вылез на рожон. Он мог что-нибудь заподозрить. Нестор отмахивается.
Извините, говорю я.
Нет, это вы извините. Я имел ввиду, что рассказывать такое бесполезно.
В каком смысле?
Вы все равно не поверите.
Я знаю, о чем он. Я чувствовал то же самое, когда понял, что Горазд не отступит. Хочется поделиться с кем-нибудь своими страхами, но это то же самое, что рассказывать о том, как в детстве гадали на даму пик и вызывали чертика.
Попытка не пытка, говорю я довольно нейтрально, чтобы не нагнетать.
Да уж. После всего точно не пытка, говорит Нестор. Ладно, слушайте. Его звали Горазд Знатный
У меня машинально стискиваются кулаки, в руке хрустит банка с пивом.
Кого? спрашиваю я.
Человека, который зашел ко мне в гримерную после концерта. Не знаю, как он туда пробрался. Вручил мне визитку, на которой было только имя. Горазд Знатный. Отчество забыл.
Петрович, чуть было не подсказал я.
Только имя, представляете? Ни телефона, ничего. Он очень меня хвалил, но обмолвился, что я еще не написал и не исполнил своей главной вещи. Но он в меня верит, у меня все впереди. И он может мне помочь. Помочь в чем?спрашиваю. На это он мне предлагает встретиться. Я говорю, что он меня не за того принял. Он топчется в гримерке. Я говорю, что сейчас вызову охрану. Он усмехается и уходит.
Интересное вступление. Оно доказывает, что Горазд берется за самых неуступчивых клиентов. И неизменно одерживает над ними верх. Что уж говорить о такой размазне, как я.
Прошло время, и начались странности, продолжает Нестор. Звонки с незнакомых номеров. На том конце трубкидыхание. И так несколько раз. Потомслучайная встреча с Гораздом. Как бы случайная. Теперь я уверен, что он ее подстроил. Он стал меня уверять, что в прошлый раз я его не так понял. И что у него для меня есть интереснейшее предложение. Надеюсь, оно не из тех, от которых невозможно отказаться?спрашиваю. Но о Крестном отце он, видимо, был не в курсе, шутки не понял. Он назвал время и место. Просто время и место. А потом ушел. Я подумал, что он псих, раз надеется, что я приду. Какое-то захолустное кафе, теперь уже не помню названия
Нестор рассказывает, и у меня чувство, что он излагает краткое содержание предыдущих серий. Отличия имеются, но их значение пренебрежительно мало. Я точно знаю, что будет дальше, и мне жаль Нестора. И еще больше жаль себяза то, что угодил в длинную (судя по всему) череду жертв Горазда. Он уже давно набил руку и обработать нас для него не составляет труда. Поэтому что удивительного в том, что он оставил нас в дураках?
У меня было время обдумать его приглашение до послезавтра. Точнее, сначала я и не планировал ничего обдумывать. Но потом мысли, как магнитом, тянулись к воспоминания о нашем странном разговоре. И в итоге я накрутил себя до такой степени, что решил: проще сходить на встречу, чтобы отвязаться от этого ненормального. Закрыть тему, так сказать. Сыграть последний аккорд. Мне тогда и невдомек было, что это все интерлюдия.
Он опустошает банку с пивом, вскрывает следующую, напоминая артиллериста, который скармливает тяжелые снаряды дальнобойной пушке.
На встрече он снова завел свою шарманку о том, что я еще не написал своей главной вещи, но у меня есть шанс. Я сказал, что тема закрыта, и спросил, какое у него для меня предложение. Он поинтересовался: что бы я готов был отдать, если бы у меня появился шанс написать мелодию, которая войдет в анналы музыкальной истории? Мелодию, которая будет звучать сотни и тысячи лет спустя. Мелодию, которая осчастливит миллионы людей. Мелодию жизни. Или смерти. Или вечности. Не ручаюсь, что воспроизвел этот бред сивой кобылы дословно, но что-то в этом духе.
Я узнал патетическую интонацию Горазда.
Я его спрашиваю: Вы что, Горазд, чем-то запрещенным торгуете? А он как будто не слышит и только твердит: Что бы вы отдали за такую возможность? Я ему отвечаю, что я такие мелодии пишу каждый вечер после пары бокалов вина, и мне его помощь не понадобится. Он говорит: Нет-нет-нет-нет