Яшка и Барин дождались темноты, влезли в окно, обчистили под гребёнку, одних наличных двадцать тысяч рублей отыскали в комоде, золотишко в цветочном горшке обнаружили и ушли с концами.
Дело сделали чисто. А про отпечаткине подумали! Отцы и деды воровали, слава Богу, никаких отпечатков слыхом не слыхали, а тут на тебедактилоскопия называется. Тьфу, слово какое-то поганое! Так их обоих опознали по этим отпечаткам, повязали, посадили.
Если в советское время «политические» зэки долбили английский язык, мечтая покинуть коммунистический рай, то Яшка в Бутырке начал учить разговорный татарский. И преуспел в нём, благо был весьма восприимчивым, а его соседом по нарам оказался татарин-рецидивист.
Украденное, понятно, затырили глубоко, легавые ничего не нашли, а потому деньги у подсудимых были. Наняли знаменитостькорифея русской адвокатуры Андреевского Сергея Аркадьевича, пожилого человека с густыми нафабренными усами, задумчивым взглядом и бородкой клинышком.
Судебный зал в Хомутовском тупике был полностью забит. Люди стояли в дверях, а кто попрощесидел на полу. Все явились как на представление, словно в Большой театр слушать Собинова.
Сергей Аркадьевич за пять тысяч такую речь завернул в защиту несчастных пролетариев, жизнь которых исковеркали несправедливый общественный строй и капиталисты вроде обкраденного Гольдберга Льва Абрамовича, что даже прокурор едва не заплакал. Получалось, что этот самый Гольдберг виноват во всём, и ему бы надо дать тюремный срок за то, что он «преступно соблазнил своими нетрудовыми богатствами этих голодных и честных юношей».
Серёга Барин, узнав, что он «честный юноша», так был потрясён, что от последнего слова отказался, промямлив:
Мне стыдно за своё плохое поведение!
Зато Кошелёк каялся страстно, бил себя в широкую грудь, и зал внимал ему с наслаждением:
Простите нас, жертв капитала! Я читал книги Максима Горького. Да, мы с товарищем опустились «на дно». Причиной тому самодержавие и буржуи. Но ещё я читал Дарвина и понял: только труд сделает из меня человека! Как говорил Наполеон, «кто оправдывается, тот уличает себя». Поэтому я и мой товарищ по несчастью не хотим оправдываться, а хотим пойти работать на Котельный завод, что возле Симонова монастыря. Освоим хорошую рабочую профессию. И пусть эти руки, руки трудовые, задрал руки в блатных наколках, в дни суровой мировой войны укрепят родину! Обернулся к подельнику:Серёжа, ты хочешь на Котельный завод? Серёжа хочет, он мечтает бороться за Царя, Православную Церковь и Отечество! А сейчас всем собравшимся торжественно обещаю: в ближайшую зарплату сполна возместим ущерб, нанесённый гражданину Гольдбергу.
Из зала раздались крики:
Перебьётся, паразит! Гольдберга судить! Жертвам капиталасвободу!
Любопытствующие жаждали внимать Андреевскому, а получилосьподсудимый Яшка на всех произвёл сильнейшее впечатление. Особенно то, что он читает книги. И то, что очень высокого мнения о зарплате рабочих Котельного завода.
Даже конвойные глядели на несчастных пролетариев с сочувствием:
Страдают за простой народ!
Судья тоже, видать, впечатлительный попался, за богатого еврея дал всего два месяца тюрьмы. Поскольку приятели уже столько же отсидели в Бутырке, их сразу и выпустили.
Народ встречал страдальцев аплодисментами.
Жертвы капитала прямиком в Сандуны отправились. Попарились, а оттуда, чистенькие, побритые-подстриженные, благоухающие «Цветочным одеколоном», покатили на лихаче в дорогой публичный дом мадам Натали Орловой, что на Цветном бульваре.
Там их встретили как родных, ни в чём не отказали и просили заходить почаще.
ЧЕКИСТЫ-ГУМАНИСТЫ
Время бежало. Самодержавие свергли. В Москве с марта семнадцатого года, как и во всём государстве, началось что-то немыслимое.
Яшка и Барин ещё при проклятом царизме за ограбление купца Озерова получили срока громадныепо десять лет каторжных работ.
Они сидели в Бутырке, которая была пересыльной тюрьмой. Теперь соседом по камере оказался еврей-политик из эсеров. Он учил Яшку немецкому языку, ещё хотел преподать идиш, но бандит-полиглот отказался.
Яшка и Барин ждали отправки на каторгу и строили планы: как «сделать ноги» и вновь оказаться на свободе?
Но Яшка был везунчиком, а счастье рядом. Благодетельное Временное правительство вдруг объявило амнистию всеобщуюворам, хипесникам (вор, обкрадывающий посетителей проститутки при её участии), медвежатникам (взломщикам сейфоф), скокар̀ям (вор, занимающийся квартирными кражами со взломом), кладбищенским ворам-могильщикам, растлителям малолетних и даже самым ужаснымполитическим.
Яшка и Барин оказались на свободе. Живи и радуйся! Их приятно удивила неразбериха, творившаяся в Москве. Полицейские куда-то исчезли. Улицы перестали убирать. Среди белого дня хорошо одетых прохожих затаскивали в подъезды и раздевали до нижнего белья. Щипачи в наглую чистили карманы.
Яшка и Барин сменили профессию. Раньше были домушниками, теперь стали налётчиками. Дело весело шло.
А тут власть опять сменилась, пришли большевики и Ленин-Ульянов с Троцким-Бронштейном. Прежде о них никто слыхом не слыхал. Новая власть решила порядок наводить: аресты, расстрелы, обыскивсюду и каждый день.
Казалось бы, что в этом хорошего для разбойников?
Ан нет, если котелком покумекать, в этом была польза, и весьма серьёзная.
Барин завёл «швабру», а тасчастье невероятное! в губернской прокуратуре служила уборщицей. «Швабра» стащила бланки на обыск, выемку и арест. Эти бумажки знакомый фармазон украсил печатями и подписями.
Наши ребята уже самостоятельно обзавелись удостоверениями милиционеров, пришили на шапки красные звёзды и пошли к тем, кто побогаче, обыскивать и изымать, зато никого не арестовывалини разу.
При этом Яшка был исключительно любезен. Потерпевших всегда называл на «вы» и выражал им сочувствие. Никто из пострадавших не жаловался: спасибо, дескать, большевикам за их гуманность. Хоть обобрали до нитки, зато не арестовали и не расстреляли!
ГАЛАНТНЫЙ РАЗБОЙНИК
Всё шло гладко, пока наши амнистированные от знакомого водопроводчика не получили наколку на клёвую хату. Тот обещал им хороший фарт с квартиры на четвёртом этаже на Петровке, 15.
Вся Москва знала, что на верхнем этаже живёт сам Феликс Эдм̀ундович, а вот под ним оказался его зам с какой-то нерусской фамилией. Зам отбыл на службу, домработница потопала в распределитель в Верхние торговые ряды за пайком, а Яшка и Барин по чёрной лестнице поднялись на четвёртый этаж и требовательно постучали в дверь:
Газовщики! Проверка оборудования!
Дверь распахнула дородная жена в шёлковом халате, массивном бриллиантовом коль̀е и с выдающейся безразмерной грудью. И ещё была дочь лет двадцати, толстая и очень гордая.
Серёга Барин, как положено, взял под козырёк. Затем предъявил удостоверение, ордер показал и готов был производить выемку, как пышная дочка бросилась к телефону, сдёрнула трубкуотцу, видать, хотела жаловаться с возмущением.
Барин вырвал с корнем трубку, а девицу стукнул револьвером по башке. Так и завалилась бедняга на богатый ковёр. Жену чекиста Яшка поставил в известность:
Сударыня, учитывая почтенный возраст, насиловать вас не будем!
Дама возмутилась:
Фи, какая пошлость! Мне только сорок три
Вот я и говорю: если добровольно не отдадите нажитые нетрудовым способом ценности, то с вашей аппетитной дочкой устроим коллективный сеанс возвышенной любви!
Женщина расстроилась и всё отдала: деньги, золото.
Большой урожай сняли! Жене в рот сунули кляп, завязали по рукам-ногам.
Яшка расшаркался:
Мадам, простите за причинённое неудобство! Меня возмущает социальное неравенство. Вот я его выравниваю, согласно учению Карла Маркса.
Часть изъятых средств будет передана «Домам младенцев», то бишь сиротским приютам. Не убивайтесь от горя: ваш муженёк добыл изъятые сокровища аналогичным способом. Ах, едва не забыл: утром носить бриллиантыпризнак дурного вкуса. Позвольте ваше коль̀̀е забрать Но почему вы заплакали? Коль̀е жалко? Я добр, пусть оно украшает ваш обильный бюст. Вы в этих бриллиантах, уверен, и спать ложитесь. Как вкусы испортились, мовет̀он, право! Кстати, меня зовут Яков Кошельков, и галантно поклонился.