Я тоже был в тот день на Красной площади, признался Юра. По-моему, нормально самолеты летели
От парада Яша свернул на тему литературы, упомянул «Петра Первого» Алексея Толстого и спросил, не собирается ли Казачинский участвовать в съемках фильма по роману.
Я слышал, намечается что-то грандиозное, добавил Яша. Это правда?
Ну я тоже слышал, протянул Юра, но экранизацией занимается «Ленфильм», а я к ним отношения не имею.
А что, московские и ленинградские кинофабрики в контрах? с любопытством спросил его собеседник.
За то сравнительно недолгое время, что Казачинский проработал в кино, он усвоил, что там все в контрах и грызутся друг с другом, но ему не хотелось развивать эту тему, тем более что он видел, что сидящие в кабинете сотрудники угрозыска прислушиваются к тому, о чем беседуют новички.
Нет, просто там разные люди работают, уклончиво ответил Юра.
Однако Яша надолго оседлал тему кино и, не обращая внимания на иронические взгляды коллег, выложил собеседнику все, что думал о современном кинематографе, включая Эйзенштейна, Козинцева и актрису Орлову.
А лет через 50 все фильмы будут не только звуковые, но и цветные, добавил Яша с увлечением. И газеты будут выходить с цветной печатью, а не как сейчас. Кстати, ты не читаешь «Литературную газету»? Ты тоже думаешь о ремаркизме, что он вреден?
От сестры Лизы, которая любила книги, Юра слышал, что есть такой писатель Ремарк и он немец, но романов его не читал и уж тем более не знал, что существует такое, по-видимому, вредное явление, как ремаркизм. Поняв, что собеседник совершенно не в курсе, Яша оживился и прочел ему целую лекцию, чем окончательно запутал Казачинского.
От углубления в дебри современной европейской литературы Юру спас Опалин, который заглянул в кабинет незадолго до обеда. Иван поинтересовался у коллег, не съели ли его новичков, отпустил еще пару шуток и немного разрядил атмосферу.
Яша, спросил он у Кауфмана, книжки все еще у тебя? Вот что: дай-ка ты Юре для начала УК, УПК, «Криминалистику» что еще? А, ну да, словарь тоже.
Может, «Юрминимум» или Громова добавить? с надеждой предложил Яша, роясь в залежах томов на своем столе.
Не. Опалин мотнул головой. Пусть сначала вызубрит УК и учебник прочитает. Да, и словарь тоже учить наизусть.
Что за словарь? робко поинтересовался Юра, когда Опалин скрылся за дверью, а Яша плюхнул ему на стол стопку зачитанных до дыр книжек.
Уголовный жаргон, коротко ответил Яша.
Смирившись, Казачинский открыл словарь и увидел на титульном листе надпись: «Народный комиссариат внутренних дел. Не подлежит оглашению». Полистав несколько страниц, Юра выяснил, что балалайкой у преступников зовется револьвер, бакланом неопытный человек (как аккуратно выразился составитель словаря), граммофоном собака, а гостиницей тюрьма, после чего ему как-то расхотелось читать дальше. Закрыв словарь жаргона, он взялся за Уголовный кодекс и, наугад раскрыв его, уперся взглядом в 101-ю статью, которая гласила, что «приготовление с целью сбыта вин, водок и вообще спиртных напитков и спиртосодержащих веществ без надлежащего разрешения или свыше установленной законом крепости, а равно самый сбыт или незаконное хранение с целью сбыта таких напитков или веществ» влечет за собой последствия в виде лишения свободы на срок до одного года с конфискацией части имущества или без таковой.
Тут, как назло, Юра вспомнил некоторых своих знакомых, которые прямо-таки напрашивались на лишение свободы с конфискацией части имущества (или без таковой), и стал нервно чесать шею. Швы слишком узко пошитой рубахи жали под мышками, пот градом катился по груди. Потом в кабинете появилась дама в светлой шляпке и кремовом платье не гражданка, прошу заметить, а именно дама и вдобавок ко всему натуральная блондинка. С горя Казачинский чуть не влюбился в нее, но увидел маленькие злобные хориные глазки и тотчас передумал. Одной рукой придерживая дорогую сумочку, а в наманикюренных пальцах другой сжимая листок пропуска для посетителей, дама осведомилась, кто из присутствующих Буковшин.
Это я вас вызывал, ответил мрачный человек с обритой наголо головой, смерив вновь прибывшую быстрым взглядом. Садитесь, Клара Ивановна.
Дама села возле его стола, достала платочек и попыталась сделать плаксивое лицо, отчего ее глаза стали еще более злыми. Из последовавших вслед за этим вопросов бритоголового Буковшина Казачинский уяснил, что дама устроила в своей квартире нечто вроде дома свиданий. Однако Клара Ивановна яростно протестовала против обвинений: да, она разрешала некоторым знакомым пользоваться квартирой, когда сама куда-то уходила, но не сводила их с девушками и денег не брала, а если кто-то утверждает обратное, то он лжет, лжет, лжет
А не сходить ли нам пообедать? спросил Яша у Казачинского. Тут в здании есть столовая для сотрудников
Юра, который один на один сражался с учебником криминалистики и только что узнал, что при расследовании убийства труп является «центральным вещественным объектом», возражать не стал. Обед, хоть и вполне ординарный, показался ему необычайно вкусным и отчасти примирил его с новой профессией, вхождение в которую никак ему не давалось. Возвращаясь из столовой, новоиспеченные сыщики возле дверей кабинета столкнулись с Петровичем.
Где шляемся? спросил тот без всяких околичностей.
Карп Петрович, мы на обеде были, ответил Яша с достоинством, поправляя очки.
Дуй в архив и подними там все данные о семье гражданина Тагильцева Александра Ильича, распорядился Петрович, год рождения 1881-й, убит неизвестным или неизвестными в мае на Ухтомской улице. А ты, Юра, иди-ка в НТО и попроси у Виноградова заключение по Грацианскому.
Куда я должен идти? нервно переспросил Казачинский.
В НТО! Петрович сверкнул глазами. Научно-технический отдел! Там эксперты сидят В цокольном этаже!
Хорошо. Тут это словом Карп Петрович, я до сих пор не выразил вам мою благодарность за то, что вы меня спасли Понимаете, я
Еще раз назовешь меня Карпом башку оторву, свирепо оборвал его Петрович и удалился стремительным шагом, оставив Казачинского стоять с открытым ртом.
Он не любит свое имя, объяснил Яша, пряча улыбку. Потому, собственно, его и зовут Петровичем
А-а, протянул Юра, начиная понимать. Слушай, но если ему не нравится имя, чего ж он его не сменит?
Ну, наверное, потому что тогда ему не на что будет жаловаться, загадочно ответил Яша. Ладно, я в архив, а ты вот по этой лесенке спустись до самого низу и там спроси, где Виноградов сидит. На дверях все равно ни черта не написано.
Юра последовал указаниям своего товарища и оказался в темноватом коридоре, где преобладали иные запахи, чем наверху. Там пахло дымом крепких папирос, человеческим потом, возле столовой свежеиспеченным хлебом и жареным мясом; здесь же в спертом воздухе ощущались какие-то больничные нотки, которые смутно беспокоили Казачинского. У попавшегося навстречу коротышки с перевязанной рукой Юра спросил, где можно найти Виноградова, и, выслушав ответ, толкнул ближайшую дверь. За нею обнаружилось помещение с крошечным оконцем, почти не пропускающим свет, зато электричество здесь горело так ярко, что Казачинский от неожиданности даже зажмурился. За солидным столом буржуйского вида, которым до революции явно пользовался какой-то крупный чин, стоял узкоплечий блондин в докторском халате и изучал что-то под микроскопом, меняя резкость и рассеянно насвистывая себе под нос. Сбоку у него не хватало части зуба.
Вы Виноградов? спросил Юра, подходя ближе. Меня к вам Карп то есть Петрович послал. Ему, то есть Ивану Георг тьфу, Григорьевичу, нужно заключение
Тут память позорным образом забуксовала и вместо фамилии гражданина, о котором требовалось заключение, показала живописную фигу. Казачинский позеленел. Блондин в докторском халате поднял голову, и Юра увидел острое умное лицо, изборожденное преждевременными морщинами. Если бы не они, обладателю лица можно было дать лет 30, а так он тянул на все 45. В серых глазах мелькнули иронические огоньки.