Медведица покачнулась, громко пёрнула и с глухим стуком повалилась на спину!
Вот тебе и свирепое животное, защищающая своё потомство. Но удар не убил зверя; он всё ещё дышал и явно потерял сознание.
Следующим инстинктом, конечно, было вырвать сердце медведицы и съесть его. Однако
Крошечные визги медвежат все ещё можно было легко услышать, и Толстолоб подумал, что если он убъёт медведицу, то медвежата точно помрут с голодухи.
Так что он решил не убивать её; так как эти маленькие твари были слишком милыми. Поэтому он решил заняться своими делами
Но только после того, как он кинул пару палок медведице, уж больно ему понравилась её киска. По мнению Толстолоба, то, чего медведь не знает, то его не беспокоит.
Мощный шум двигателя белого Эль-Камино, доносящийся через выхлопные трубы и коллекторы Хукеров, разносился над извилистыми асфальтированными дорогами и поднимался ввысь сквозь густые, поднимающиеся ввысь первобытные леса, который в памяти Лавкрафтовский «Ужас Данвича» и «Притаившейся Страх».
Кроме того, в штанах писателя тоже затаилось что-то мистическое, потому что в этот самый момент он сидел на пассажирском сиденье. В то время как Сноуи, которую они недавно забрали из ее магазина, сидела у него на коленях, используя предлог, что если она сядет между ним и Дон, то Дон не сможет эффективно переключать коробку передач. Хотя, по правде говоря, между ним и Дон было достаточно места для ещё одного человека, но Сноуи отказалась слушать его доводы, и поскольку автор этого повествования уже потратил слишком много слов, чем требуется в данной ситуации, мы двинемся дальше
Дон была так поглощена ведением автомобиля, что ничего не замечала справа от себя. Сноуи, конечно же, намеренно терлась своим задом, одетым в синие джинсы, о пах писателя и попеременно пыталась засовывать руки ему в штаны. Он выдергивал её руки раз двадцать за последние пятнадцать минут, каждый раз огрызаясь: «Прекрати! Хватит!»,на что она просто смеялась и продолжала свое озорство. Кудрявые белые волосы Сноуи приятно пахли травяным шампунем, и это, наряду с резкими движениями ее ягодиц, только усиливало его сексуальное возбуждение.
Черт, мой член на ощупь, как шестидюймовая свинцовая труба! Чёрт бы их побрал, моей трубе нужен сантехник, потому что она течёт.
Затем она схватила обе его руки и положила их себе на грудь.
- Пощупай их, - хихикнула она и захихикала еще громче, когда он попытался вырвать руки и пришел к жалкому выводу, что она сильнее его. «Какой же я жирный, слабый старикан», - подумал он. Не в силах пошевелить руками, он лишь пожал плечами и принялся массировать ее груди, то разминая их, то щипая соски сквозь ткань блузки. Сноуи одобрительно замурлыкала, сильнее прижимаясь ягодицами к его паху. Он завопил, когда она быстро просунула его руку между своих ног, а затем запустила свою руку ему в штаны, чтобы снять с него напряжение.
- Прекрати! Остановись! - рявкнул он. - Я сейчас кончу в штаны!
- Если не хочешь в штаны, тогда доставай своего петуха и кончи мне в рот, - сказала она.
- Просто... перестань приставать ко мне!
Дон, ухмыляясь, повернула голову в их сторону, наконец осознав, что происходит.
- Подожди, пока мы не доберемся до места, дорогой. А там я тебе так отсосу, что ты неделю ходить не сможешь.
- Да? - Отреагировала Сноуи. - За это предложение я тебе твой же протез в сраку запихаю.
- После того, как я отсосу у тебя, второе, что я сделаю, - ответила Дон, - это выверну манду беляшу наизнанку и насру в её грёбаную пасть. А потом я дам тебе по башке своим протезом, чтобы ты осталась дебилкой до конца своих дней.
Писатель понял, что надвигается драка; он не хотел, чтобы его новая тачка разбилась в первой же поездке, поэтому он крикнул им:
- А ну заткнулись! Сейчас вы обе работаете на меня! Если вы хотите получить свои деньги и тачку, что я вам обещал, то немедленно прекращайте этот балаган! Поняли меня?
Обе девушки неохотно кивнули.
- Еще немного этой болтовни, - добавил он, - и кто знает? Может, я сам отдеру ваши задницы.
Дон и Сноуи переглянулись, замолчали и разразились долгим взрывом истерического смеха.
Писатель нахмурился. Они знают, что я слабак и старый пуд. Кого я обманываю?
- Ладно, вы обе, посмеялись и хватит. А теперь давайте вернемся к моей миссии, если вы не хотите, чтобы я отдал новые тачки двум другим бабам.
Это вызвало желаемый эффект: тишину. Silentium est aureum, с улыбкой подумал писатель.
(В качестве побочного замечания, возможно, стоит упомянутьили, возможно, нетчто в своей редкой тираде он забыл убрать руки с великолепных грудей Сноуи, которые он все еще продолжал месить, как горячее тесто.)
- О, Дон, я забыла тебе сказать, - с энтузиазмом сказала Сноуи. - Вчера вечером мы сняли на видео пастора Томми, как он дрочил, засовывая желатиновых червей себе в член!
Дон зашлась смехом.
- Срань господня! Это охеренно! Надеюсь, ты записала это для Полли.
-О, конечно. Но это даже не самая лучшая часть.
Дон уставилась на неё, вытаращив глаза.
- Что может быть лучше, чем поймать на видео супербогатого телевизионного евангелиста, сующего желатиновых червей в свой член?
- Это то, на что он, э-э,мастурбировал, - внес свой вклад в историю писатель.
- И на что же?
- Скажи ей, Сноуи, - сказал он.
А потом Сноуи с энтузиазмом, столь же сильным, как и ее грудь, продолжала рассказывать, что пастор Томми Игнатиус наслаждается детской порнографией, принимая участие в нём самым необычным методом мастурбации, который она когда-либо видела. Сноуи даже зашла так далеко, что подробно описала то, что происходило на экране ноутбука пастора; (однако эти детали не будут переданы читателю; и любой читатель, который чувствует себя обманутым, будучи лишенным этих деталей, должен стыдиться себя!)
- О, неужели? - нараспев произнесла Дон. - Тебе не следовало говорить мне это, потому что теперь мне, возможно, придется убить этого больного на голову ублюдка.
- Подозреваю, что нашего доброго пастора ждет долгий и мучительный конец, - размышлял писатель, - после знакомства с мистером Полли Винчетти.
Дон усмехнулась.
- Полли и Оги сделают для него специальный репортаж.
С другой стороны, Сноуи продолжила уже без смеха.
- Нам придется снимать его, и-и-и
Дон мрачно кивнула.
- Потом нам придется накачать член пастора Томми на бальзамировочной машине и, - она сглотнула, - трахнуть его труп.
Писатель побледнел. Разговор становился для него слишком насыщенным.
- Сноуи? Не могла бы ты потянуться за сиденье и передать мне пиво, пожалуйста? Я бы сделал это сам, но я слишком толстый и старый.
Сноуи радостно подчинилась писателю, усилие которого заставило ее на мгновение оторвать свою правую ягодицу от колена писателя, и в долю этого мгновения она скользнула рукой ему под брюки, схватила за гениталии и несколько раз тряхнула рукой
- Нет, о! О, нет!
и вызвала мощный оргазм в штанах писателя.
- Ха-ха! Я наконец-то сделала это! - С радостью объявила она.
- Что сделала? - Спросила Дон.
- Заставила его кончить в штаны! - Она взглянула на писателя. - Ух ты! Хороший кончун для старика.
Писатель не мог ответить; он только хмурился и задыхался. Он еще больше нахмурился, когда Сноуи вытерла руку о его брюки.
Она достала бутылку пива (нужно ли уточнять, что, когда писатель и Дон забрали Сноуи из ее круглосуточного магазина, он купил шесть упаковок пива Collier's Civil War? Думаю, нет, об этом, наверно, не стоит упоминать.)
- Это не открутки! - завопила она, пытаясь открыть бутылку, но безуспешно.- Где открывашка?
- О, во имя Кристофера Марлоу! - простонал писатель. - Я забыл её купить!
- Кто такой Кристофер Марлоу?
- Он был величайшим Елизаветинским драматургом своего временион написал трагедию... о, забудь об этом! Как я буду пить свое пиво?
- Что за парочка дилетантов, - сказала Дон. Она схватила пиво, нацепила колпачок на нижние зубы и с удовлетворенным «п-с-с» открыла его.
После первого глотка груди Сноу вновь уперлись в грудь писателя, его собственная сперма на штанах вскоре была забыта. У Холмса был Ватсон, у Джаспера Дердлс, у длинного РейнджераТонто. Ну а у меня эти две
- А что сказал дядя Септимус? - Поинтересовалась Дон, сидя за рулем. - Мы свернем с ТИК-нек-Роуд на губернаторский мост?
- Я полагаю, что именно так и сказал этот джентльмен, - подтвердил писатель, но не упомянул своего двойника и о том, что Септимус Говард, неизвестный сын Г. Ф. Лавкрафта, умер прошлой ночью, скорее всего, от рук только что сбежавшего Толстолоба. «Верю ли я в это? - спросил он себя. - Верю ли я во все это?» Он все еще не был уверен