Но в некотором смысле маркеры всё же там были, но их можно было назвать только древними. Табби был сырой и очень недорогой формой цемента. В колониальные времена самые бедные из бедных готовили этот материал и выкапывали небольшую ямку перед могилой погребенного человека и в эту ямку высыпали табби и давали ему осесть, а когда он только начинал садиться, скорбящийсвоим пальцемписал имя покойного и относительные даты, а иногда и надписи. Табби-миномет, как его называли, пригодился и в неосвященных местах, где хоронили трупы преступников и еретиков. Даже у некоторых из этих ничтожных несчастных были близкие, и именно на кладбище по ночам ходили такие скорбящие со своим Табби, чтобы увековечить память погибших.
Овраг, в котором споткнулся писатель, обладал таким маркером, который читался едва разборчивыми каракулями: «Клара Боуэн, на 17-м году ее жизни, по АССИЗЕ. 1697 год». Ах, подумал писатель, не нуждаясь в дальнейших сведениях. Слово «ассимиляция» означало, что с мисс Боуэн в юности был покончен судебный процесс, после того как ее признали виновной в колдовстве, идолопоклонстве или каком-либо другом подобном преступлении против Бога. А овраг и впрямь был любопытен: пятифутовое или около того углубление в земле, продолговатое по форме и, возможно, полтора фута шириной. Кто-то выкопал ее тело некоторое время назадлибо в гробу, либо в мешковине, решил писатель. Кости ведьм, а также гробы ведьм были ценными и очень необходимыми ингредиентами для практикуемых «колдунов».
Нетрудно было догадаться, что сам Крафтер или какой-нибудь продажный наемник выкопал останки архаичной мисс Боуэн для использования в своих дьявольских замыслах.
Еще несколько подобных углублений можно было заметить вблизи, на расстоянии многих ярдов; этот неосвященный участок казался довольно просторным для земель, первоначально принадлежавших британской колонии. Здесь был один сломанный маркер, который оставил достаточно, чтобы интерпретировать: «Старая мать Уилкинс, РОНГЛИ АККУЗЕД, 1608». Ух ты, какая старая, подумал он, но отсутствие осужденной в ее могиле наводило на мысль, что она, скорее всего, рытвина. С помощью своего занозистого телефона он сфотографировал депрессивный участок земли. Может быть, стоит обыскать территорию с большим усердием, чтобы увидеть, какие еще оживляющие надписи могут быть здесь найдены.
Но не сейчас. Сейчас он чувствовал, что должен найти девочек.
Поиски писателя не ушли далеко, так как вскоре его внимание было привлечено гортанными стонами и ругательствами, которые звучали с грубой фамильярностью.
- Ох! Блядь! Я сейчас кончу, я кончу!
- Хорошо! Давай! Стрельни с дырки как в тот раз!
- Подставляй лицо! Быстрее!
- Поли будет в восторге!
Конечно, вокальные эскапады принадлежали Сноуи и Дон.
Прикрыв глаза ладонью, писатель сначала увидел Дон, как ни странно, и только потом Сноуи, лежащую на животе с фотоаппаратом в руках.
Вот что он увидел: Дон лежала ничком, снимающую Сноуи без штанов, лежащую в продолговатом углублении, которое раньше было могилой осужденного. Она мастурбировала громко и довольно интенсивно, ее бедра и ноги вздрагивали среди стонов, граничащих на грани крика неудержимого сексуального удовольствия, все из которых слились сразу в конвульсивный, выгибающийся назад, тазобедренный, кульминационный момент.
Писатель нахмурился, заткнув уши, потому что звук этот был довольно раздражающим. Черт. Так вот как девушки испытывают оргазм? Это было настоящее шоу.
- Разве у вас, девочки, нет других занятий, кроме как лежать в раскопанных могилах и мастурбировать? -Раскритиковал он увиденное. - Я плачу за ваше время, помните?
- Черт, Сноуи, - сказала Дон, вставая на колени. - Я никогда не видела, чтобы ты так кончала!
Сноуи неподвижно лежала в углублении, глядя вверх в полном недоумении.
- Боже мой, святой Эверливин'Хейл! Это был самый крутой оргазм в моей жизни!
- Должно быть, всё дело в этой штуке, - предположила Дон.
- Да, у неё, должно быть, есть какие-то силы
Впрочем, писатель не имел ни малейшего представления, о чем они говорят; вместо этого он пребывал в бесполезном бешенстве от того, что его соратники даже не заметили его присутствие. Но прежде чем он успел накричать на них, он увидел, что Сноуи держит Руку Славы
- Ты, должно быть, издеваешься надо мной! - проревел он. - Ты мастурбировала ею вместо собственной руки? Это не игрушка, Сноуи, это очень мощное каббалистическое устройство!
Сноуи усмехнулась, лежа в могиле.
- Мне плевать, что это чья-то отрезанная рука. Она заставило меня кончить сильнее, чем когда-либо вообще! - Потом она, наконец, села в углублении и улыбнулась ему. - А почему бы тебе самому не попробовать её? Держу пари, это будет лучшая дрочка в твоей жизни!
- Мы сюда не дрочить приехали, Сноуи! - рявкнул он (и все же он вынужден был признать, что её вид в этот моментголая задница, голые бедра, раздвинутые ноги, с блестящим белым пучком лобковых волос вызвал у него мгновенное волнение, в котором он представил себя,лежащим на ней в могиле, совокупляющимся, как Нерон, когда горел Рим. Но это неважно.) - Убирайся оттуда немедленно! И, Дон, тебе должно быть стыдно за то, что ты снимаешь такое!
- Ты что, дурной, что ли? Видео горячей тёлки, дрочащей себе отрезанной рукой в могиле! Поли заплатит не меньше сотни за такое. Сноуи? Дай мне руку, теперь твоя очередь снимать меня
- Задрали! - крикнул писатель, порозовев, и вырвал руку у Сноуи. - Больше никаких мастурбаций отрезаными руками! А теперь пошли!
Писатель зашагал обратно к дому, держа иссохшую Руку Славы, в то время как Сноуи, которая натянула свои узкие синие джинсы обратно, и Дон посмеивались позади него.
Но обе девушки взвыли, когда вошли в дом следом за ним.
- Твою мать!
- Здесь жарче, чем в Афганистане! - Пожаловалась Дон.
- И посмотри на всю эту пыль! - заметила Сноуи пыль, скопленную на чем-то, что было похоже на иранский ковер восемнадцатого века, на который она тут же харкнула, чтобы очистить горло от пыли. - Фу!
Боже мой, подумал писатель. В какую академию принцесс она ходила?
- И что за дурацкая мебель, - сказала Дон, оглядываясь по сторонам.
- Дон, это же музейные экспонаты!
- Черт, можно подумать, что такой богатый парень, как Крафтер, не мог себе позволить купить хорошую мебель в ИКЕА. - А потом она села на стол из вишневого дерева с круглыми ножками, принадлежавший знаменитому Парижскому краснодеревщику Альфреду Эммануэлю Бердели в 1870 году, инкрустированный золотыми музами, приблизительно стоивший 300 000 долларов.
- Ой, смотрите! - крикнула Сноуи в восторге. - Шоколадное пасхальное яйцо! Я люблю такие штуки!
- Я тоже, - сказала Дон. - Дай мне половину.
- Хорошо, но мне надо открыть его сначала. Оно в каком-то причудливом держателе
Писатель был близок к апоплексическому удару.
- Сноуи! Это не конфета, это культовое Императорское яйцо от дома Фаберже! Таких только сорок три штуки еще существуют!
- А? - Заскулила Сноуи, ковыряясь в украшенном драгоценными камнями золотом поясе предмета. - О, черт возьми, оно не открывается.Илязгона уронила его на пол.
- Что вообще мы здесь делаем?Присоединилась Дон к хныканью. - Здесь чертовски жарко
- Ага! - согласилась Сноуи.
- Ты сказал, что хочешь найти могилу Крафтера.
- Ладно, - сказал писатель. - Вы двое, идите и найдите её
- Слишком жарко! - Запротестовали девушки.
Женская логика, подозревал он. Но одному он не мог возразить: они обе сняли свои топы, чтобы хоть немного смягчить удушающую жару.
- Поскольку здесь так жарко, я думаю, что хорошее холодное пиво пойдет нам всем на пользу. Дон, ты не могла бы принести нам по банке из машины?
Она спрыгнула со стола Бердли и направилась к выходу. Тем временем Сноуи использовала Руку Славы, чтобы почесать себе спину.
- Дай мне её! - сказал писатель и выхватил ее. На самом деле ему было больно оторвать взгляд от ее роскошных обнаженных грудей, а затем он получил двойной удар, когда Дон вернулась с дорожным холодильником и вызывающе наклонилась, чтобы поставить его на паркет из розового дерева. Белые, как шифон, груди и каплевидные соски покачивались, как маятник гипнотизера. Великий Боже всемогущий, я должен отвлечься от этих девок!
Она вытащила для него пиво, приготовилась открыть его зубами, но писатель взвыл: