Он покидал Джермантаун-авеню и двинулся по переулкам, с трепетом глядя на красивые дороги, поросшие сахарными кленами; пятидесятифутовые белые сосны; пышные ивовые дубы и стофутовые платаны; огромные колониальные мини-особняки, заросшие плющом, с видом на раскинувшиеся деревья и зеленые газоны. Новенькие "Линкольны", "Kадиллаки", "Mерседесы" и "Bольво" стояли на подъездных дорожках. Внутри было тепло и уютно. С полными животами, были счастливые малыши с мамами, которые не плакали по ночам.
Когда Тревор каждый день приходил домой в полуразрушенный трехэтажный дом, в котором жил со своей матерью, он готовил себе бутерброд с арахисовым маслом и желе и садился делать домашнее задание, пока ждал, когда она вернется домой и приготовит ужин. По понедельникам, средам и пятницам, когда его мать работала на второй работе, Тревор сам готовил себе ужин и засыпал. Ему было десять лет, когда его мать впервые начала работать на двух работах. Иногда мать будила его, когда приходила домой, обнимала, и они вместе мечтали. Онa рассказывалa о том, как он однажды он пойдет в колледж, получит докторскую степень, станет известным ученым и будет жить в большом доме с множеством еды и игрушек, как дети в Маунт-Эйри и Честнат-Хилл. Тревор обещал своей матери, что купит ей большую блестящую новую машину и возьмет ее в путешествие по всему миру. Она сказала ему, что так усердно работает, чтобы однажды он поступил в колледж и получил все, о чем он мечтал. Тревору так и не удалось купить своей матери новую машину. Она умерла от диабета, связанного с ожирением, незадолго до того, как он окончил среднюю школу. Ее единственным желанием было, чтобы он добился успеха, и Тревор не собирался ее подводить.
Когда Тревор учился в колледже, он смотрел документальный фильм о двух докторах, которые изобрели грудные имплантанты. Они заработали миллионы и стали знаменитостями в мире медицины. Это был тот успех, которого желал Тревор. Но он знал, что пластическая хирургия - это умирающая наука. Будущее было за генной инженерией. То, что в обществе называлось «генным допингом», было готово сделать пластическую хирургию, а также всю индустрию питания и фитнесса устаревшей. Тот факт, что генный допинг был незаконным, казался ему нелепым. Он никогда не встречал профессионального спортсмена или спортсмена олимпийского уровня, который не принимал бы какие-либо препараты, улучшающие спортивные результаты. Тем не менее, общественность чествовала тех, кого не поймали, и подвергала остракизму спортсменов, не прошедших тесты.
Подобно «натуральным» профессиональным бодибилдерам, «прирожденный спортсмен» давно стал мифом. В каждом виде спорта, от бейсбола до баскетбола, футбола, бокса, тенниса, велоспорта, легкой атлетики, плавания, смешанных боевых искусств и даже волейбола, препараты для повышения производительности являются нормой, а не исключением. С шестидесятых годов в спорте идет гонка вооружений, когда каждый атлет борется за преимущество, и в этой гонке вооружений генная инженерия готовилась стать ядерной бомбой.
Спортивные болельщики хотят, чтобы рекорды устанавливались год за годом, в каждый спортивный сезон, на каждой Олимпиаде. Как они думают, что такое может случиться без какой-либо фармацевтической помощи? Но спортивная индустрия должна поддерживать иллюзию. К черту иллюзию! Почему бы не сделать спортсменов настолько быстрыми и сильными, насколько это возможно? Почему бы не сделать женщин настолько красивыми, насколько они могут быть? Если наука может это сделать, а публика явно этого хочет, почему бы и нет?
Тревор накапливал в своей голове негодующий, непоколебимый гнев. Он знал, что он будет изображен плохим парнем, будет распят СМИ, возможно, даже заключен в тюрьму и/или привлечен к суду на миллионы, когда это будет разоблачено. Несмотря на их усилия по сдерживанию этого отчаянного бегства обратно в Штаты, чтобы попытаться предотвратить то, что казалось неизбежной судьбой, СМИ уловили это. Если бы дочь Алексис Траурнинг съела ее из-за генетического лечения для похудания, это было бы главной историей года.
Тревор подумал о других, которых он лечил, о тех, с кем он еще не контактировал: о ведущем телевизионного конкурса вокалистов с самым высоким рейтингом в Лос-Анджелесе; шеф-поваре в Остине; известнoм молодoм кантри-певцe; бывшeм республиканскoм спикерe; ведущeм афроамериканского ток-шоу; хип-хоп исполнителe Пухлoм; двух поп-певцaх, которые были одной из самых известных пар на планете; и по крайней мере шести других. Это был лишь вопрос времени, когда доктор Эберсол начнёт расспрашивать его о других своих пациентах, а Тревор все еще понятия не имел, что он собирался делать.
- Что мы будем делать, когда туда доберемся?
Доктор Эберсол очнулся от своих глубоких мыслей. Его лицо, казалось, постарело на десять лет с тех пор, как они сели в самолет. Его глаза были пустыми, глядя сквозь Тревора на какой-то ужас из его самого темного воображения. Тревор точно знал, о чем он так пристально размышлял. Он пытался представить, насколько сильным должен быть чей-то голод, чтобы заставить его съесть другого человека посреди города с супермаркетами и ресторанами в пятнадцати или двадцати минутах ходьбы.
- Что?
Взгляд доктора Эберсола сфокусировался на Треворе, как будто он только что осознал присутствие мужчины рядом с ним. Он смотрел на Тревора с явным пренебрежением. Его лицо исказила насмешка отвращения.
- Мне просто интересно, что именно мы будем делать, когда вернемся в Штаты. У меня точно нет противоядия. Что нам здесь делать? Как мы собираемся им помочь?
Далекий взгляд Эберсола устремился на Тревора. Похоже, он был в шоке.
- Дэвид?
Его глаза снова сфокусировались. На этот раз он выглядел менее злым. Он просто выглядел побежденным.
- Нам нужно вернуть их в клинику или больницу, а затем тебе нужно выяснить, как извлечь эту ДНК из их клеток.
Тревор покачал головой.
- Это невозможно. Если что-то входит в генетическую структуру, это невозможно просто так удалить.
Доктор Эберсол ткнул его пальцем в грудь.
- Мы можем вынуть вирус или вставить что-нибудь еще, чтобы противодействовать ему. Сделай еще один ретро-вирус, который снизит аппетит и поможет набрать вес.
Он акцентировал каждое слово ударом пальцем в грудь. Тревор потер грудь и надулся.
- Ты хочешь, чтобы я просто вытащил его из своей задницы? Это не так просто. Ты знаешь, сколько времени займет подобное? Выделение и извлечение нужной цепи ДНК, синтез вируса, клинические испытания? Слушай, я подумал. Может, мы ошибаемся. Может, нам стоит просто позволить этой штуке идти своим чередом.
- О чем ты говоришь? Что значит «пусть идет своим чередом»?
Тревор понизил голос до шепота и прижал ладонь ко рту, чтобы пассажиры вокруг не слышали, что он говорит.
- Допустим, Алексис не кормит дочь, и с ней происходит то же самое, что и с женихом Лелани Симмс. Мне кажется, это было бы не так уж и плохо. Это могло бы решить все наши проблемы. Она убивает свою мать, это один свидетель, а потом она сама умирает от голода, оба свидетеля пропали. Никто не будет прослеживать это до нас.
Доктор Эберсол практически менял цвета, пытаясь сдержать гнев и говорить шепотом.
- А что насчет Лелани?
- Если она будет голодать, как ты говоришь, она, вероятно, умрет еще до того, как мы доберемся до места.
- А что будет, долбаный аморальный идиот, если они просто продолжат есть? Что произойдет, если Лелани начнет пробираться через все здание? Что произойдет, если - после убийства своей мамы - Стар убьет горничную, садовника, долбанного мальчика у бассейна? А как насчет всех остальных, которым ты дал это дерьмо? Ты уже связывался с ними?
Тревор медленно покачал головой.
- Я так и думал. Что, если они начнут буйствовать и поедать всех вокруг?
- Я думаю, мы сможем сдержать это. Скорее всего, они сначала совершат набег на свои кладовые, а затем пойдут в ближайший ресторан. Я не знаю, почему Лелани просто не заказала еду на вынос, не поехала в буфет или что-то в этом роде. Не думаю, что то, что она сделала, можно считать нормальной реакцией на голод, даже на сильный голод. В Африке есть люди, умирающие от голода, которые не едят друг друга. Я говорю, что мы просто проследим за ними.