В субботу в три часа пополудни Роберто и Стефанио стояли на площади Венеции в ожидании представления. Со стороны развалин базилики Ульпия возвышался деревянный помост, в глубине которого был натянут задникхолст с нарисованными на нем улицами и зданиями. Два дома помещались прямо на сцене, слева и справа.
Заиграли рожки, загудели трубы, и спектакль начался. Актеры взбежали на помост и, приплясывая и дурачась, прошли из одной кулисы в другую. Зашумели, засвистели зрители. Мальчишки что-то кричали, женщины, поставив на землю корзинки, украдкой посылали артистам воздушные поцелуи.
Все актеры были в масках, кроме одного юноши и смуглой девушки с черными, как смоль, волосами. Наблюдая за ними, Стефанио спросил:
А они почему без масок?
Так принято, ответил Роберто. Маски носят комические персонажи, а эти двоеИзабелла и Орациовлюбленные, их всегда играют с открытыми лицами.
Музыка смолкла, и над площадью повисла тишина. Представление началось.
На сцену выскочил шустрый паренек в маске и, подражая деревенскому говору, начал:
Привет, дражайший зритель, я тебе
Представиться спешу, яАрлекин.
Хоть я в дворцах богатых не живу,
Хоть из народа вышел, тем не менее,
Вельможу я любого обману
И обдурюбез всякого сомненья.
Вы скажете: я глуп, необразован,
Возможно, так. Но повторяю снова:
Любого вокруг пальца обведу,
И к счастью я влюбленных приведу.
Зрители захлопали, Арлекин убежал, а ему на смену вышли Орацио и Изабелла. Последовала сцена любовного объяснения.
Стефанио с удивлением смотрел на темноволосую актрису: она играла настолько проникновенно, что зрители стихли, жадно ловя каждое слово. Стройная, изящная, она, казалось, жила на сцене.
Бьюсь об заклад, она и в самом деле в него влюблена, восхищенно прошептал Роберто.
Сцена закончилась, Орацио и Изабелла удалились за кулисы, их место заняли купец Панталоне и слуга Бригелла. Стефанио сразу стало скучно. Хотелось, чтобы поскорее вернулась темноволосая красавица.
Час пролетел незаметно, представление подошло к концу, и актеры под аплодисменты и улюлюканье зрителей вновь сделали парадный круг по сцене. Роберто с нетерпением спросил:
Ну, как?
Великолепно. С удовольствием посмотрел бы еще раз.
Правда? обрадовался Бантини. Подожди, сейчас.
Активно работая локтями, он пробрался к сцене и что-то спросил у Орацио. А через минуту вернулся и сообщил:
В следующую субботу на площади у моста Святого Ангела. Только я с тобой не пойду, лучше посижу в «Золотой форели».
Ладно, схожу один.
Однажды перед занятиями в аудиторию, где за длинным дубовым столом сидели студенты, вошел ректор, Роберто Беллармино, в сопровождении седобородого господина лет пятидесяти с вытянутым лицом, проницательным, вдумчивым взглядом и бородавкой на левой щеке. Причудливо изогнутые брови выдавали в незнакомце безудержного спорщика.
Господа, у меня для вас сюрприз, объявил ректор. Позвольте представить вам лучшего математика и астронома Европы, заслуги которого признаны многими университетами и правителями. Он любезно согласился прочесть вам несколько лекций.
Беллармино выдержал эффектную паузу и объявил:
Синьор Галилео Галилей!
Студенты тихо ахнули. Это имя было хорошо известно любому образованному итальянцу. Профессор Пизанского и Падуанского университетов, член Академии Рысьеглазых, автор многих трактатов, Галилей был ярым сторонником идей Коперника о Солнце как центре Вселенной и в своих работах полемизировал с Аристотелем и Птолемеем, полагавшими центром мира Землю.
Стефанио с восторгом смотрел на незнакомца, все еще не веря сказанному. Величайший ученый, изобретатель зрительной трубы, открывший пятна на солнце, фазы Венеры, звезды Медичи, приехал, чтобы прочесть им лекции?! Невероятно!
Все вскочили и окружили ученого, наперебой задавая ему вопросы.
Тихо, братья, тихо, улыбнулся ректор. Синьор Галилей сейчас начнет занятие, и ему нужно, чтобы все были спокойны и сосредоточенны. Прошу, садитесь на места. А вы, профессор, сюда, пожалуйста.
Когда первые восторги улеглись, а Роберто Беллармино покинул комнату, Галилей встал, и четким, хорошо поставленным голосом начал занятие. Лекция была построена в виде спора сторонника общепринятой точки зрения о Земле как центре мира и приверженца теории Коперника. Речь ученого изобиловала ироничными, насмешливыми замечаниями в адрес схоластиков, цеплявшихся за старые представления и не желавших признавать достижений науки.
Не расходятся ли ваши взгляды со Священным Писанием, профессор? спросил Роберто.
Галилей с горячностью ответил:
А если и так, что с того? Тем хуже для Священного Писания.
Пораженные студенты воззрились на него.
Вы берете на себя смелость спорить с церковью? изумился Андреа. Осторожнее, а то наш ректор отправит вас на костер, благо, опыт в этом деле у него есть.
Все рассмеялись.
Да посмотрите же на мир объективно! воскликнул ученый. Откройте разум навстречу истине. Разве может быть что-либо убедительнее, чем явления природы? Если реальность вступает в спор с Писанием, чему надо верить? Своим глазам или тому, что нам говорят святые отцы?
А в чем же противоречие? живо поинтересовался Стефанио.
Да во всем! Приглашаю вас, господа, сегодня же ночью посмотреть на небесные светила в зрительную трубуя подарил ее университету. И вы сами все увидите. Впрочем, есть и те, кто отрицает очевидное. Некоторые до такой степени боятся отойти от традиционных представлений, что говорят, будто увиденное в трубуиллюзия или какой-то обман с моей стороны. Коллегия кардиналов неделюсиньоры, неделю! заседала, чтобы вынести решение, грешно ли смотреть в изобретенную мной зрительную трубу.
Стефанио слушал Галилея, а в голове у него звучали слова, сказанные когда-то Нострадамусом: «Инквизициястопор всех наук. Сборище дураков, которые ищут ересь там, где ее нет, мешая при этом развитию медицины, астрономии, философии А сами устраивают судебные процессы над животными, на полном серьезе судят саранчу, гусениц, мух. Назначают им адвокатов, выносят приговоры, отлучают от церкви Ну не дураки ли?»
На самом деле инквизиторы и есть еретики, ибо мешают человеку познавать законы, созданные Великим Зодчим, пробормотал Стефанио, цитируя Нострадамуса.
Студенты этих слов не расслышали, а ученый, стоявший рядом, с живостью наклонился к нему.
Сколь мудро вы это подметили, синьор! Как ваше имя?
Надьо, профессор.
Стефанио был смущен и польщен одновременно.
Я запомню ваши слова, синьор Надьо. Очень правильные слова. И смелые.
Вечером того же дня Стефанио столкнулся с Галилеем в университетском коридоре.
А, дорогой мой синьор Надьо.
Ученый быстро подошел и, понизив голос, сказал:
Я думал о том, что вы сказали на лекции. Позволите ли дать вам совет?
Почту за честь, профессор.
Ваши слова столь же опасны, сколь правильны. Никогдаслышите, никогда! не произносите подобного вслух. Людей глупых, неразвитых гораздо больше, чем таких, как мы с вами, и они будут рады донести на вас инквизиции. Бойтесь невежд, цепляющихся за прошлое, особенно когда им принадлежит власть.
Стефанио, польщенный этим «мы с вами», склонил голову и тихо ответил:
Спасибо, синьор Галилей. Я запомню ваш совет.
Эту ночь каждый из студентов, без преувеличения, запомнил на всю жизнь. Увиденное в зрительную трубу и в самом деле походило на иллюзию: Млечный путь, эта туманная полоса, оказался скоплением звезд, пятна на Лунеравнинами и кратерами, а Сатурн виделся тройной планетой с непонятными отростками по бокам. Молодые люди, отталкивая друг друга от окуляра, с жадностью смотрели на Луну, планеты, звезды.
Едва рассвело, на востоке взошла Венера. Ее тоже внимательно рассмотрели в зрительную трубу. Послышались удивленные возгласы:
Надо же, серп!
Прямо как Луна.
Как мало мы знаем о мире вокруг нас, вздохнул Стефанио.
Верно, синьор Надьо, кивнул Галилей, пока в познании природы мы лишь малые дети. Но поверьте, придет время, когда ничто уже не сможет сдерживать науку.