Суд признал Эржебет Батори и слуг виновными в восьмидесяти убийствах. Я пытался в своих показаниях хоть как-то обелить Дорку, но это не помогло, ее вместе с Илоной приговорили к сожжению, Фицкок отсечению головы, а третью служанку, Кату Беницку, казнить не стали, сочтя ее участие вынужденным.
Саму же графиню хоть и оставили в живых, но вряд ли она была этому рада. Ее замуровали в замке Чейте в собственной спальне, заложив кирпичом окна и дверной проем. Оставили лишь узкую щель, чтобы передавать пищу, поставили у двери часового и забыли о ней. Эржебет прожила еще три года, тихо, молча, никого ни о чем не прося.
Много лет спустя я узнал, что Батори была протестанткой. Ума не приложу, зачем ей понадобилась исповедь Видимо, под воздействием любви душа графини немного очистилась, и ей стало так тяжело носить в себе эту жуткую ношу, настолько захотелось выговориться и быть выслушанной, что она пренебрегла правилами и позвала католического священника, ведь он был обязан соблюсти тайну исповеди. Если честно, мне даже немного жаль ее, она стала заложницей собственных представлений о величии.
А что же сталось с вами? осторожно спросил викарий.
Не знаю, как объяснить, дорогой друг Конечно, было очень тяжело. Моя возлюбленная погибла, отец тоже. Я чувствовал себя так паршиво, будто сам был помощником графини Батори. Конечно, мне удалось остановить ее и спасти немало возможных жертв, но случившееся подействовало на меня угнетающе. Даже сейчас, вспоминая об этой истории, я испытываю то же пакостное чувство.
Целыми днями сидел я дома, пребывая в унынии, и лишь изредка выезжая к соседям. И однажды у Шандоров познакомился с французским священником, отцом Полем Лавуазье. Эта встреча определила мою судьбу на многие годы вперед.
Королевская Венгрия, XVII век
Вот такая ужасная история произошла в наших краях, вздохнув, закончил рассказ Имре Шандор. Теперь мы с Иштваномтоварищи по несчастью, сумасшедшая графиня убила среди прочих мою дочь и его отца.
Они сидели втроем в библиотеке Шандоров, потягивая медовый напиток. Отец Поль, невысокий толстенький священник с добродушным лицом, прижал руку к груди.
Страшно представить, что вам пришлось пережить, господа. Особенно вам, мсье Надь. Как вы не побоялись сунуться в это логово?
У меня не было выбора, преподобный отец, просто ответил Иштван.
Глаза священника светились искренним сочувствием. Он смотрел на юношу так, словно хотел взять на себя его боль.
Не надо отчаиваться, сын мой, Господь милостив, и со временем ваши раны затянутся. Ах, если б я мог вам помочь!
Иштван, искренне тронутый добротой церковника, с благодарностью посмотрел на него.
Да, я верю, все будет хорошо. Однако же давайте побеседуем о чем-нибудь более приятном. Вы прекрасно говорите по-венгерски, святой отец, где вам удалось этому научиться?
О, моя бабка из здешних мест, с готовностью ответил священник, и матушка часто говорила со мной на языке наших предков. Здесь я по делам епископства, сейчас преподаю богословие в Вене, а учился во Франции, в Марселе. Вы бывали там?
Иштван, который много лет лечил там с Нострадамусом чуму, чуть было не брякнул «да», но вовремя опомнился.
Увы, отец мой, не довелось.
«Н-да, так недолго и проговориться. Объясняй потом, почему я болтаю невесть что».
Общение со словоохотливым Полем Лавуазье доставляло ему удовольствие. Тот смотрел с интересом и участием, словно в холодный ветреный день выглянуло солнышко и согрело своим теплом. И потому, когда священник попросил позволения как-нибудь навестить его, Иштван с радостью согласился.
Отец Поль пришел на следующий день. Хотя они были едва знакомы, в разговоре не ощущалось неловкости. Падре так искренне интересовался делами и мыслями Иштвана, что тот чувствовал себя совершенно свободно.
Они встречались несколько раз в неделю и говорили, кажется, обо всем на свете. Спустя месяц Иштван уже считал священника другом и духовным отцом.
Как-то вечером, сидя перед камином, они вели неспешную беседу. Глядя на весело пляшущий на поленьях огонь, Иштван задумчиво потягивал гипокрас, который полюбил еще в Оверни.
Помолчав, отец Поль сложил руки под на животе и объявил:
Сын мой, моя миссия здесь заканчивается, и скоро я возвращаюсь в Вену.
Иштван в растерянности посмотрел на него.
Увы, дорогой мальчик, ничто не вечно, развел руками священник, мне очень жаль покидать вас, но я принадлежу ордену, а не себе.
Какому ордену, отец?
Обществу Иисуса.
«Ого, иезуит», с удивлением подумал Иштван.
Он был наслышан об этих людяхярых защитниках католичества и Святого престола. Поговаривали, что власть их огромна.
Мне тяжело расставаться с вами, святой отец. Я полюбил вас, словно родного отца.
Священник перегнулся к Иштвану и взял его за руку.
Скажите, сын мой, а сами вы никогда не думали о служении Господу?
Эм-м да как будто нет, растерялся юноша.
А может быть, стоит об этом поразмыслить? Вы умны, красноречивы, из вас как минимум вышел бы прекрасный проповедник. Вспомните, вы сами говорили, что не видите смысла в жизни, что хотели бы покинуть Венгрию, которая принесла вам столько горя Подумайте, может, это и есть ваш путь? Лично я уверен, что вы просто созданы для божественного служения.
Иштван удивленно уставился на него. За сто лет жизни ему ни разу не приходило в голову, что он мог бы стать священником.
Боюсь, отец Поль, что мне эм-м Я слишком привязан к свету.
Чем же, мой мальчик? Ваша возлюбленная умерла, балы вы не посещаете, приемы тоже. Понимаю, страшно отказываться от привычной жизни, но вдумайтесьна самом деле она пуста и ничем вас не держит. Почти все нити, связывавшие вас с прошлым, порваны. Не воля ли это провидения, дабы указать вам истинный путь?
Юноша был настолько растерян, что не мог возражать.
Противиться божественному призваниюстрашный грех, продолжал отец Поль. Взгляните, как много вам дано: вы здоровы, молоды, умны, благородны, обеспечены. Вам, дорогой мой мсье Надь, как и всем прочим, следует опасаться гнева Всевышнего.
Иштван вдруг испугался. Бог вручил ему удивительный дар, но Он также волен и отобрать его. Может быть, и в самом деле стоит отблагодарить Господа, посвятив одну из своих жизней служению?
Я, право, не знаю, отец мой, задумчиво пробормотал он.
Не надо отвечать прямо сейчас, воодушевился священник. Обдумайте все, взвесьте, загляните в свое сердце. И помните, я предлагаю вам не просто стать монахом, совсем нет, я приглашаю вас в орден, имеющий огромные преимущества перед другими, в самый сильный и могущественный. Среди моих братьевпомощники папы, кардиналы, духовники монархов. Вы вольны избрать такой же путь. А может, вам захочется воспитывать юные умы или посвятить себя миссионерству? Все зависит лишь от вас. Пока же вы можете учиться в венском новициате, я по-прежнему буду вашим духовником, и нам не придется расставаться.
То, что вы будете рядом, святой отец, весомый довод в пользу вступления в орден. Но не могли бы вы рассказать про обучение поподробнее? Ведь я ничего об этом не знаю.
Охотно, мой дорогой мальчик. Если вы решитесь, то в нашем новициате будете два года проходить искус. По окончании вы сможете, не принимая обета, стать членом орденасветским коадьютором, или же, если пожелаете, продолжить обучение богословию и принять сан. В этом случае от вас потребуется дать три обычных обета: целомудрия, послушания и бедности, и еще один, характерный лишь для иезуитовна верность папе. Территории, на которых мы работаем, разделены на провинции, и, если вы проявите к тому способности, позже сможете дослужиться до главы одной из нихпровинциала. Поверьте, это очень высокая должность и огромная власть.
Боюсь, я не смогу жить в монастыре, задумчиво промолвил Иштван.
Друг мой, одна из наших целейвоспитание юношей и наставление невежественных в основах христианского учения, а потому мы не можем жить в отрыве от мира и людей. Иезуитыне монашеский орден, мы не живем в общине и не отрешаемся от света.
Услышанное весьма понравилось Иштвану. Помолчав немного, он торжественно объявил: