Я не посмел положить руку ей на плечо. Если их загнали внутрь, то выпустить их уже нельзя.
Разве ты не видишь, что они уже свободны? спросил я.
Это было видно по их глазам. Если их мышцы лица, челюсти, носы и рыла, содрогаясь, отстранялись в беззвучной ярости или унынии, то глаза смотрели прямо впередмертвые, как ни что другое, что нам попадалось прежде.
Это сделал большой человек, заметила она, но мне послышалось, будто это был вопрос.
Нам нужно идти дальше, произнес я.
Ряд ликов тянулся к двери, а та выходила во второй коридор, который уводил обратно, несмотря на то, что на крыльце был лишь один вход.
Она поднялась и непроизвольно оглянулась на уже пройденную часть коридора.
Свет погас, сказала она. Свет гаснет.
Это была правда. Каждая лампа, каждый тусклый канделябр гасли один за другим, оставляя вокруг себя все больше и больше теней. Больше и больше тьмы. В тех местах очертания начинали двигаться там, где никаких очертаний не было.
Был ли озноб, что я ощутил, предчувствием? Не знаю. Скоро все должно было закончиться.
Нам нужно идти дальше, повторил я.
В этот раз, наверное, мой голос дрогнул. Не знаю.
* * *
За дверью открывался второй коридор. Без розовых деревьев. Без ковра. Без висящих картин. Стены были такими же белесыми, что и с наружной стороны дома. Всюду чувствовался запах крови, а свет исходил от голых ламп и мерцающих неоновых полосок. Пол был покрыт линолеумом, а тянущееся пятно принимало форму запутанной петли и исчезало вдали. Теперь оно тянулось не только на полу, но и поднималось по стенам на потолок. Безумно извивалось. Не превращалось в прямую линию.
Конца коридора не было видно. Деревьев и кустов тоже. Лампы теперь гасли одна за другой, едва мы проходили мимо, а когда я обернулся, то увидел длинную теньона уставилась на нас, прислонившись рукой к дверному косяку. Затем она пропала.
Он здесь? спросила она.
Да, сказал я.
Она сделала шаг, затем другой, и я какое-то время следовал за ней, позволяя ей вести себя.
Мы подошли к месту, где стена сменялась огромной стеклянной клеткой с меняющейся и мельтешащей темно-коричневой влажной массой, нарушаемой лишь кровавым блеском.
Что это? теперь был мой черед спрашивать.
Она ответила не сразу.
Скворцы. Их очень много и им так тесно, что они не могут двигаться и сковывают друг друга.
Теперь я различил крылья, клювы и пернатые головы. И глазаживые, беспокойные, измученные.
Для чего они могли ему служить? спросил я.
Она лишь надрывно усмехнулась, взяла меня за руку и попыталась оттащить прочь. Я воспротивился.
Для чего они могли ему служить? повторил я, но она по-прежнему не отвечала.
Я заметил вход в клетку. Небольшая комнатка внизу, в которую человек мог вползти, чтобы закрыть за собой дверь и открыть другую, полупрозрачную, ведущую к птицам. Вовнутрь вел красный след, который затем возвращался обратно.
Она заметила, куда я смотрел.
Для чего туда заходить? спросила она.
Тогда я смог бы узнать, для чего, сказал я.
Может, смог бы, а, может, и нет. Но вышел бы оттуда безумцем.
А сейчас я не безумец?
Глядя на стеклянную клетку, я никак не мог рассмотреть отдельного скворца. Они стали чем-то иным.
Ловушка, сказал я, уводя от них взгляд.
Она пропустила меня вперед. У нас не было оружия.
Я сказал, что не было.
Был ли я прав?
* * *
Свет позади нас затухал. В окнах теперь не было видно лесалишь тьма. Ночь уже наступила и продолжалась, пока мы проходили по коридору. Скворцы не шли у меня из головы. А вместе с нимибеззвучные крики, что раздавались у них внутри.
Мы подошли к просторной обособленной зоне, выдолбленной во внутренней стене. Я и не думал, что такое возможно внутри дома, пока не вспомнил о втором этаже и о том, что своей крышей со шпилем он напоминал часовню.
В этой зоне лежало огромное человеческое тело, собранное из множества других тел. А в его вспоротом брюхе были тела животныхнастолько разных, что невозможно было описать. Расчлененные и собранные вновь, они создавали собой еще более странных существ. И у этих существ были свои существа. Пока мы наблюдали эту картину, она словно удалялась от нас, как если бы мой разум желал как можно дальше отстраниться от нее. Лицо исполина тоже было неоднороднымкак сшитое из лоскутов несметных возможностей. Плотьэто всего лишь плоть, кожавсего лишь кожа, мышцывсего лишь мышцы. Все могло меняться и становиться иным. Здесь царило отчаяние, будто нечто тщетно пыталось найти решение, которое никак не приходило.
След, тянувшийся по стенам, потолку и полу, продолжался и за стеклом, отделявшим нас от этого зрелища. Здесь он прерывался, хотя коридор уходил дальше. Каким-то образом эта особенность взволновала меня сильнее, чем клетка со скворцами, и даже сильнее, чем тело, напичканное телами, лежавшее перед нами.
Что мы значим? шепнула она.
Я понимал, что она имела в виду «Что это значит?», но сказала не так.
Иди дальше, ответил я. Уже почти конец пути.
Каким будет этот конец?
Большой человек уже рядом, это точно.
Но у нас нет оружия.
Это и есть наше оружие.
Я думала
Стой.
* * *
Сначала казалось, что коридор упирался в глухую стенукоторая приводила в такое же замешательство, как если бы мы следовали за рукой, что заканчивалась обрубком. Но нет: он снова изгибался, и за поворотом выходил на кабинет большого человека. Необычный стол. Отсутствие окон. Всевозможные части тел тварей, разбросанные по полу. Никаких стульев. Да в них и не было нужды.
В свете настольной лампы мы увидели огромного ворона. У него был крупный жуткий клювсловно стальной, но сложенный из более рыхлого материала, похожего на дерево, и изрешеченный червоточинами и щелями. В клюве щелкал черный язык. Голова его напоминала стенобитное орудие. Тело было размером с мастифа. Вместо лап и когтейтолстые человечьи руки. Ногтидлинные, закругленные и желтоватые.
Ворон наклонил голову и повернул к нам свой огромный, бездонный глазиссиня-черный миндаль с крошечным отблеском отраженного в нем света.
Им понадобилось немного времени, сказал ворон глубоким, благородным голосом. Совсем немного.
При звуке его голоса моя напарница начала плакать, и ее тихий плач отозвался эхом откуда-то из глубины.
Но у меня была цель. У нас была цель. Сейчас, когда это не имело значения, я взял ее вялую, холодную руку в свою и крепко сжал.
Мы должны доставить сообщение, сказал я.
Да? отозвался ворон, строго глядя на меня. Тогда я заметил, что весь его острый клюв был испачкан в засохшей крови. И что же это сообщение? Я тут вообще-то занят.
Ты должен прекратить. Ты должен прекратить, произнес я.
Прекратить что? из-под черных перьев исходило недоумение.
Они, там, хотят тебя убить.
Тихий, бодрый смешок, на который не была способна ни одна птица.
Нет никакого «там». Уже нет.
Нет, признал я. Мы видели немного, но каждый раз, когда ты что-то изменяешь, там тоже все меняется.
Однажды этого будет достаточно, проговорил он.
Моя напарница, казалось, хотела что-то сказать.
Ты не узнаешь ее? спросил я.
Ее? сказал он, присмотревшись. Ее?
Не узнаешь меня? спросила она. А я вас узнаю.
Ворон с человечьими руками отвернулся к своему столу. За столом простиралась бесформенная тьма.
Это было давно. Это было не здесь. Это было не то.
Возможно, сказала она и неуверенно шагнула вперед. Затем еще раз. Я видел, какой храбрости это ей стоило, хоть я и не верил в храбрость.
Ворон резко повернул голову и едва ли не прорычал:
Стой, где стоишь.
Она остановилась.
Я услышал чьи-то шаткие шаги, доносившиеся из коридора. Ни одна лампа позади нас не горела. Все наше существование ограничивалось лишь светом ламп, светивших в кабинете.
Мы здесь для того, чтобы заставить тебя остановиться, сказал я.
Знаю, ответил он.
Ты не помнишь? спросила она с таким видом, словно мертвец обращался к мертвецу. Но смотрела она дальше во тьму.