И всё бы ничего, всё бы обошлось, но Юля с Любой, обидевшись за своих, возжаждали сатисфакции. Иными словами, удовлетворения за оскорбление чести. И сделали три ошибки. Первая заключалась в том, что девчонки плохо знали Гордеева, и поэтому решили, что по их просьбе он изменит маршрут. Вторая ошибка заключалась в предложении поехать к Мунтянам на заимку (как прозвали в группе «лагерную» избушку). Третьяв том, что они всё-таки поехали туда, не спросясь Гордея, который бы им запретил, не отпустил, и они остались бы живывсе четверо.
Глазами очевидцев
А почему нельзя? Мы же в прошлый раз ездили, и раньше к ним ездили. А давайте каждый раз! предложили Люба с Юлей. И встретили дружный отпор:
У нас походная группа, а не гостевая.
А совесть есть? Мы их два раза обожрали, слопали всё что смогли. Налетели как тля на посевы, девять человек.
Восемь. Восемь человек и один руководитель.
У нас своя кухня не хуже, и пироги свои.
А у них вкуснее! У них с мясом! протестовали Юля с Любой.
Сакраментальное «Вас что, дома не кормят?» всё же прозвучало, и девчонки обиделись.
Кормят. И в институте кормят, в столовой и в буфете.
Вот и езжайте в буфет, кто мешает-то? предложила Надя, обидевшись за выпечку, которая отнимала время и силы, а им, оказывается, не нравилась. Начинка не та. У Мунтянов вкуснее.
Так, всё, хватит с нас. Мы уходим, заявили Витя с Олегом, в свою очередь обидевшись за девчонок. Молча надевали рюкзаки, вытаскивали из снега воткнутые вертикально лыжи.
Девчонки жалобно смотрелито на ребят, но на группу. Надя невозмутимо спросила:
Суп на сколько человек варить, на пятерых? Я не поняла, вы остаётесь или уходите? Или собираетесь, но остаётесь.
Васька-гитлер расплылся в улыбке: ему понравилась Надина формулировка. Ему вообще всё в ней нравилось. Так ловко перевела рельсы. Ребята поторопились, а сейчас как раз можно дать задний ход.
Витя с Олегом поняли намёк, как по команде перестали собираться. Но Гордеев демарша не простил.
Хотят, пусть едут. Насильно никого не держу. И алкоголя в группе не будет, иначе сопьёмся. Двадцать пятого Татьянин день, потом февраль: десятогоКудесы, день домового; четырнадцатогодень Святого Валентина; пятнадцатогоСретение; двадцать третьего День защитника Отечества, двадцать четвёртого Велесов день, потом сразу масленица, потом сразу пасха, а через неделю Красная горка
Не сразу. Пасха в апреле. А Красная горка вообще пятого мая, сказала Надя. Все поняли? В следующий поход всем принести «Алка-Зельтцер».
Да ты чего, Надёк? Шипучку пьёшь? И часто? удивился Лось. Отстаёшь от жизни. Пей лучше Bayer, состав аналогичный, но в общем, сама поймёшь.
Надя отчего-то покраснела. Представила, наверное, как пьёт «шипучку». И снова все умирали со смеху
Четвёрка молча надевала лыжи.
Дорогу-то найдёте? не выдержал Гордеев.
А чего её искать? По лыжне доедем. Юлька с Любой знают.
Ну, не буду вас уговаривать, вольному воля. Идите-ка сюда. Гордеев вытащил карту и показал «отъезжающим» ориентиры, где и куда сворачивать. Лыжней в лесу много, а он хотел, чтобы ребята дошли до станции и сели в электричку. Если им приспичило.
Проехав метров пятьдесят, все четверо не сговариваясь свернули на поперечную лыжню. На станцию они всегда успеют, светло ещё. И чего Гордей привязался, дорогу показывал Ясно же, что они больше к нему не придут. И девчонки.
Соболятники отбыли на зимний промысел, прокомментировал Васька-гитлер. И оказался как никогда прав.
Часть 15
Зимний промысел
После того, как четверо демонстративно покинули группу и не остались даже обедать, в группе они больше не появлялись: ни Люба с Юлей, ни Витя с Олегом. Телефоны девчонок у Гордеева были, но он не звонил. Кланяться ещё соплюхам.
Дорогу он им объяснил-растолковал, по лыжне доедут нормально. Да и светло, темнеть не скоро начнёт. Гордеев не предполагал, что «соплюхи» решили компенсировать мальчишкам неудавшийся поход и потащили их к Мунтянам. Дорогу они помнили не очень хорошо, но там лыжня есть, доберутся.
Исчезнув из поля зрения группы, сделали круг и вернулись, и нашли ту лыжнюзанесённую снегом, едва заметную, но разглядеть всё-таки можно. Два раза сворачивали не туда и возвращались назад, третий раз пропустили поворот, и снова пришлось вернуться. На вопрос: «Долго ещё идти?» Люба и Юля отвечали уклончиво: «Не очень».
Когда наконец добрались до лагеря, ребята сильно устали: не привыкли столько ходить, да и рюкзаки тяжёлые, а у девчонок лёгкие. Марита хлопотала, всплёскивала руками, стаскивала с гостей куртки, не знала куда посадить, чем угостить. Водку они отдали Ивану, он взял, одну бутылку откупорил, поставил на стол. Девчонки достали бутерброды, Марита замахала на них руками: «Кто ж с мороза холодное ест? У пе́чи погрейтеся пока, я мяска нажарю».
За занавеской зашкворчало-зашипело раскалённое масло, вкусно запахло.
Ну, за встречу! Иван налил стаканы на четверть, девчонкам плеснул на донышко. Они выпили, поморщились, заулыбались.
За молодёжь! За вас! Иван налил стаканы снова.
Марита вынесла из-за занавески поднос с дымящимся мясом.
За хозяйку дома! За Марютку!
Откусывая от отбивной (Марита ножей не дала и гарнир не дала, но так даже вкуснее), девчонки рассказывали, как их оскорбили в группе, сказали, что у них нет совести и много чего сказали, и как они уехали от них.
Уехали, и ладно. И будет вам.
Гордеев на нас наорал, за водку. Не нравится, не пей, а орать-то зачем? А все молчат. Слушаются его, как бараны.
Бараны это хорошо, с баранами всегда договориться можно. Или не договариваться, просто зарезать. Он не поймёт ничего, баран-то.
Иван! Оставил бы ребят в покое, не видишь, устали, остановила брата Марита. Две рюмки выпьешь, а языком метёшь как с двух вёдер.
Иван махнул рукой, замолчал. Налил себе ещё, зажевал мясом. Посмотрел сочувственно на ребят.
Загнали они вас Сами едут не торопятся, а вы, значит, вперед всех прибежали?
Мы не бежали, мы нормально шли И никто за нами не едет, они вообще не знают, что мы к вам Мы Гордею сказали, что домой поедем, иначе бы не отпустил. Царёк какой нашёлся. Мы с ним больше не пойдём, сами кататься будем.
За разговорами не заметили, как Иван откупорил вторую бутылку. Все четверо говорили одновременно, перебивая друг друга, торопясь высказать то, что лежало на душе и давило чудовищной несправедливостью:
За что они так с нами? Что мы им сделали? И смеялись ещё, аж пополам сгибались.
Смеялисьэто нехорошо, подытожил Иван. Вы давайте, отдыхайте, пейте чай, я пошёл работать.
Марита всплеснула руками:
У меня ж там чайник! Выкипел, наверное! И убежала в кухоньку. За занавеской что-то стукнуло и резко запахло травой.
Размякнув в тепле, объевшись мясом и уговорив с хозяевами две бутылки «Хаски», ребята сидели осоловелые, глупо улыбались. Юля с Любой испугались: как обратно поедут?
Нам, наверное, домой пора, чай дома попьём. А то темнеет уже.
Это в лесу, а на дороге светло, темнеть часа через два начнёт. Тут недалеко, с той стороны, Марита махнула рукой. Машину остановите. Деньги-то есть у вас? А то, хотите, одолжу. Потом заедете, вернёте.
Девчонки успокоились. И долго пили чайгустой, крепко пахнущий мятой, с листиками брусники. К чаю Марита подала клюквенное варенье, присела к столу, налила себе чашку.
Закрутилась я. Посижу маленечко с вами.
Ребята спохватились, доставали из рюкзаков хлеб, сахар, печенье. Варенье намазывали на хлеб.
Вы в чай его ложьте, мешайте ложечкой, с вареньицем-то вкуснее. Допивайте, отдыхайте, а я пойду.
Спинки у табуретки не было, и Люба положила голову на Юлино плечо. Хотелось спать. Пересесть бы на диван, но диван заняли ребята. Умучились. А варенье какое-то приторное. Ладно, съедим, дома и такого нет, здоровый образ жизни.
И кушать хочется, ребята мясо почти всё съели, им с Юлей мало досталось. Люба взяла хлеб, ложкой намазала на него варенье и откусила сразу половину: «За здоровый образ жизни!»