С того самого дня Венеция стала моей тайной и страстью. Прослушивание стихов превратилось в ежедневный ритуалвскоре я знал их наизусть и мог декламировать, в мельчайших подробностях имитируя интонации чтицы. А спустя какое-то время случайно обнаружил в книжном шкафу старую книгу по истории Венеции и художественный альбом с фотографиями города. Неожиданно я смог соединить уже знакомые мне названия венецианских реалий с их зрительным образом, и счастью моему не было предела. Подобно слепцу, что чудесным образом прозрел, я воочию увидел то, о чем раньше лишь слышал: призрачные дворцы обрели плоть, каналы налились ярким цветом и приобрели живую фактуру, а гондолы утвердились в своей истинной форме. Произошло мое полное посвящение в венецианскую культуру.
Что, материнская кровь в тебе заговорила? однажды с раздражением воскликнул отец, застав меня за разглядыванием альбома. Сама вечно в облаках витала, жизнь тратила на эти буржуйские книги, и ты такой же полудурок растешь! Нет чтоб с пацанами в футбол погонятькуда там, нам лучше сказочку послушать да на картинки с ручейками поглазеть. Хочешь в кисейную барышню превратиться, а, сын?! Ну погоди, скоро у меня руки дойдутповыкидываю на хрен весь материнский хлам из дома, ни одной книги этой распутницы здесь не останется! И тобой займусь, чтобы нормальным мужиком вырос, а не рохлей-белоручкой!
Я страшно боялся, что отец и в самом деле уничтожит или вынесет на свалку те немногие вещи, что остались от матери: альбомы по искусству, два десятка книг (в основном, русская и зарубежная классика), несколько фарфоровых статуэток и пианино, после ее бегства выселенное в коридор и укрытое грубым чехлом. Чтобы отец не посягнул на главное сокровище моей тогдашней жизникниги о Венеции, я спрятал их у себя под кроватью, в коробке с набором юного химика. Родитель подарил мне его, чтобы я приучал себя заниматься «серьезными вещами, а не всякой ерундой».
Но я упорно не желал тратить время на полезные дела. Вместо этого я принялся создавать в своем жизненном пространстве собственную Венецию. После уроков я несся домой и на подоконнике строил из кубиков палаццо по берегам канала. Каналом мне служил продолговатый пластмассовый пенал: я до краев заполнял его водой и растворял там немного акварельной краскина солнце вода поблескивала морской зеленью, точь-в-точь как на фото в альбоме. Фасады дворцов я обклеивал цветной бумагой и на ней фломастером рисовал окна и балконы. И вот у меня на подоконнике постепенно возникал кусочек Венециис прекрасными домами, что отражались в изумрудной воде, и гондолой из черной бумаги посреди канала.
Утомленный градостроительством, я садился у окна, подпирал руками подбородок и долго-долго любовался плодами своего труда. Если я когда-то и чувствовал себя по-настоящему счастливым, то именно в тот «венецианский» период моего одинокого детства. Я без устали творил, поощряемый незримыми наставницамиженщиной-поэтом и матерью. Они помогали моему воображению разливаться широкой полноводной рекой, и его мощное течение разрушало жесткие рамки поведения и мышления, в которых меня пытался воспитывать отец.
Но однажды моему счастью пришел конец. В тот день я задумал устроить у себя в комнате Полет Ангелаграндиозный номер Венецианского карнавала, когда над площадью Сан-Марко проплывает крылатое существо в белоснежных одеждах. Сначала я сотворил Ангела: из куска ватмана слепил конусообразное туловище, к нему прилепил голову с выразительно нарисованным лицом и два больших крыла. Мне показалось, что эффект божественности усилится, если крылья у Ангела будут золотыми. С этой целью я тайком взял у отца банку с бронзовым порошком, нанес на крылья слой канцелярского клея и сверху обильно посыпал «позолотой». Для пущей важности я пристроил над головой этого создания сияющий нимб.
Далее предстояло решить трудную техническую задачуосуществить полет Ангела. Мне показалось, выйдет чрезвычайно глупо, если я просто возьму его в руку и буду носиться по комнате, воображая, что он парит в поднебесье. Но как сделать так, чтобы Ангел летал сам? Я мучительно напрягал мозг, пытаясь найти ответ на этот непростой вопрос. И в конце концов ответ пришел мне в голову: Ангел должен скользить на невидимой леске, протянутой под потолком!
Простота решения привела меня в восторг. Как натянуть леску, было ясно как божий день: следовало просто привязать ее концы к двум легким деревянным брускам, а бруски прикрепить к потолку с помощью пластилина. Бруски я нашел у отца в «мастерской», там подобного хлама были тонны. У него же взял стремянку, чтобы добраться до недавно побеленного потолка и прицепить к нему два куска черного пластилина. В результате монтаж невесомой конструкции занял у меня не больше десяти минут.
И вот грянула песнь в исполнении небесного хора, и над землей воспарил златокрылый Ангел. Он летел легко и непринужденно, увлекаемый тонкой нитью в моих руках. Не беда, что обратный полет он совершал, пятясь по леске тыльными частями своего безгрешного тела. Главное, потом он снова торжественно устремлялся вперед, качаясь на волнах божественной песни. Пение серафимов становилось все шире и радостнее, когда на одном особенно мощном крещендо в хор вклинился сугубо земной баритон.
Ты вконец офонарел, что ли?! пропел пардон, проорал этот голос. Нет, вот ведь остолопэто ж надо до такого додуматься!
Звонкая пощечина прервала пение хора и вернула меня с небес на грешную землю. Я увидел, что поверженный Ангел уныло торчит вниз головой между диванными подушками, а его осыпавшийся нимб валяется у меня в ногах. Надо мной грозно навис родительвзгляд его выражал беспредельное бешенство.
Я только закончил у тебя ремонт, маленькое дерьмо! кричал отец. Я видел, что ему стоит огромных усилий вслед за пощечиной не выдать мне еще и пинка под зад. Ты что с потолком сделал?! Я тебя спрашиваю, сучонок! И кто тебе позволил брать мою бронзу?!
Я молчал и только хлопал глазамимне нечего было сказать в свое оправдание. Отец больно схватил меня за ухо и поволок в ванную комнату. Он запер меня там и на несколько часов оставил без света. Темнота, конечно, не шла ни в какое сравнение с высотой, но приятного было мало.
За те часы во мне что-то сломалось и уже никогда не наладилось. Думаю, именно в тот день закончилось мое детство с его фантазиями и мечтами. Вместе с Ангелом, падшим с небес и увязшим в косной материи, я принялся безнадежно увязать в отцовском мышлении и образе жизни, мало-помалу становясь его уменьшенным отражением. Отец в борьбе с моими невидимыми наставницами одержал полную победу. Отныне они все реже могли пробиться ко мне в душу, чтобы подпитать целебной творческой энергией, и со временем наш контакт сошел на нет. Начался долгий и необратимый процесс окостенения моей личности
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я очнулся от своих воспоминаний. В комнате было совсем темно, лишь в окно пробивался слабый свет от фонаря, висевшего у входа в дом. Я приподнялся на кровативсе тело болело после массажа, так что я даже поморщился от движения. Взяв наощупь чашку со столика, я налил в нее воды из чайника и с жадностью выпил. Потом через силу встал и подошел к окну. Мне был виден скудно освещенный кусочек двора и крыльцо: оно находилось прямо подо мной.
Вдруг парадная дверь бесшумно отворилась, и из дома вышла женщина. Она была с головы до пят закутана в тонкое покрывалоот ткани исходило серебристое свечение. Лица женщины не было видно, но я безошибочно узнал в ней Сун Лимин. Китаянка легко сбежала по ступенькам крыльца, быстро подошла к калитке и уверенным движением отбросила засов с двери. Перед тем, как выйти на улицу, она повернулась и, как мне показалось, бросила взгляд на мое окно. Я отпрянул в глубь комнаты, пытаясь слиться с темнотой: мне не хотелось, чтобы Сун Лимин подумала, будто я шпионю за ней. Когда же секунду спустя я снова выглянул во двор, ее уже и след простыл.
Я был сильно заинтригован ночной «вылазкой» Сун Лимин в столь загадочном облачении. Я забрался под простыню, намереваясь все-таки заснуть, но еще какое-то время меня мучил вопрос, куда она отправилась в такой час. Уж не ревность ли это? усмехнулся я, чувствуя наконец приближение сна.