А кто этот человек? Ведь говорят, что он рыбак Пётр.
Савл так и взвился вверх, весьма опасно дрыгая ногами.
Это не рыбак! Рыбак под землёй. А сего человека я не знаю!
И он, довольный своей ловкой местью, помчался за Иешуа, который незаметно для иудеев отошёл от них и был уже далеко на дороге, ведущей в Галилею. А за Савлом, изумлённые его словами, бросились ученики Иешуа и толпа паломников. Люди догнали учителя, и он, идя в окружении счастливых лиц, забыл свои сомнения и горести, и заговорил с ними, безумно любя их и думая только о них.
Савл бегал позади толпы, не в силах идти шагом или стоять на одном месте. Грозил скрытно кулаком учителю и бормотал:
Не Мессия ты, не Мессия.
Молва о Иешуа Мессии быстро достигла Галилеи и разошлась по всем городам и деревням, волнуя народ. Люди спрашивали друг друга: «Бросать ли нам дела и земли и идти к нему? Или он сам придёт, чтобы увести нас в Царствие Отца своего?»
Прокуратор Палестины каждый день внимательно читал донесения шпионов о Иешуа и, предполагая, что в дни Пасхи в Иерусалиме обязательно должна была собраться двухмиллионная толпа, возбуждённая Мессией, отправил к наместнику провинции «Сирия» Виттелию своего Кассия с просьбой о присылке в Иерусалим дополнительного легиона солдат. После чего Понтий через шпионов начал следить за Антипатром и пророком Иоанном.
Спустя две недели из речного порта Антиохии спустились в море сотни боевых римских кораблей, на которых находился легион, прозванный «Жестоким» за свою кровожадность. Огромный флот стремительно шёл на юг
Глава сороковая
Царь Ирод Антипатр сжал в пальцах кусок папируса и начал изо всех сил бить кулаком по ложу, на котором сидел, и с мучительным стоном закричал:
Ты ответишь, Понтий мне перед Цезарем за эту подлость!
Он вскочил на ноги и прыжком метнулся к столу, попытался открыть дрожавшими пальцами один из ларцов, но крышка не поднималась. И хотя царь понимал, что ларец нужно повернуть к себе другой стороной или рвануть крышку вверх за её противоположный конец, он не вытерпел, ударом кулака раздробил усыпанную драгоценными камнями тонкую поверхность инкрустированной сокровищницы и нетерпеливым жестом руки взял из глубины её короткий кинжал с голубоватым лезвием, покрытым бурыми пятнами, похожими на ржавчину. Но это была кровь любимой жены Ирода Великого Мариамны. Царь перехватил оружие удобнее и торопливо огляделся вокруг себя в поисках какой-либо вещи, которой можно было бы прикрыть руку с кинжалом, потому, что Антипатр был одет в тунику с короткими рукавами. Безумный взгляд царя остановился на пурпурном платье. Но едва он начал надевать его на своё тело, как сразу запутался и, разрывая платье, отбросил его прочь. Оставил только небольшой кусок, которым он укрыл кулак с зажатым кинжалом.
И, боясь, что его яростная вспышка могла утихнуть, и онАнтипатр, сын Великого отцамог не решиться убить неверную царицу и стать посмешищем для всей Палестины, царь откинулся на спину и, подняв голову лицом вверх, диким голосом закричал:
Эй, вы там! Позовите ко мне блудницу Иродиаду!
И, вздрагивая телом, бормоча проклятия, он отошёл на середину зала, повернулся лицом к выходу, прикрытому лёгкой, прозрачной завесой, вперил в него безумный, немигающий взгляд.
Где-то в глубине дворца раздались женские вопли, причитания:
Убил! Убил внучку Ирода!
И наступила тишина.
Из глубины сумрачного коридора прибежал на цыпочках и остановился у входа в зал сотник Кондратий, с разъятым в ужасе ртом. Он быстро оглядел через завесу пустынное помещение, разбитую шкатулку и царя с тряпкой на руке, из-под которой выглядывал голубовато-бурый конец тонкого кинжала.
Царь и сотник некоторое время смотрели друг на друга, потом сотник так же, как и прибежал, на цыпочках осторожно отступил назад. Во дворце было тихо. Но вот из коридоров до Антипатра долетел звук далёких шагов и приглушённые стенания. Шум нарастал с каждой минутой и секундой. Он был подобен горному камнепаду.
Царь шагнул вперёд и приготовился для удара, мысленно выбирая место на теле царицы, чтобы умертвить её сразу, как поступил в своё время его отец с Мариамной, измученный вздорной, глупой женой. Правда, он нанёс ей удар в спину
Иродиада, отдёрнув завесу, вошла в зал, увидела потного мужа с тряпкой на дрожащей руке и сделала знак придворным: остаться в коридоре. Те начали давить друг друга, занимая удобные места перед входом и глядя на царя.
Он грубым тычком левой руки протянул кусок папируса прелестной царице, отметил со стоном, что её лицо ещё более похорошело и обрело то выражение, которое свойственно только пылким женщинам, которые любили и были любимы. Царь, испустив пронзительный крик отчаяния, ударил себя по голове кулаком.
Придворные, увидев кинжал в руке царя, откликнулись мольбой и стонами.
Иродиада, не обращая внимания на мужа, не дрогнув лицом, телом, спокойно, без напускного равнодушия прочитала ядовитое послание без имени автора и подняла глаза на Антипатра.
От кого ты получил этот донос?
От прокуратора, и я хочу знать правду.
Ну, что ж, знай: Иуда был у меня.
Антипатр испустил ревущий, горловой крик и, слабея ногами, качнулся из стороны в сторону, теряя равновесие. Ещё секунду назад он надеялся на то, что донос ложный, что царица откажется от обвинения в измене, и он поверил бы ей, потому что хотел верить. А кинжал должен был предостеречь её от судьбы Мариамны. Но перед Антипатром была женщина, воспитанная Римомсвободная, независимая в своих поступках, презиравшая лицемерных, двуликих иудейских женщин Палестины, которые внешне были целомудренны и покорны своим мужьям, а ночью терзались соблазнительными видениями совокуплений с множеством мужчин и, наивно веря, что Бог видел только внешнюю супружескую верность, считали себя праведницами.
Иродаида обратила свои огромные глаза на супруга, который испускал пронзительные вопли и размахивал кинжалом, презрительно улыбнулась царю. Она не ведала страха, полная любви к Иуде. И хотя в эти секунду царица не думала о нём, но всё её прелестное тело ощущало его руки, как если бы они прикасались к ней, тем возбуждая в женщине острое желание.
Охваченная любовным жаром, царица удивлённо смотрела на потного разъярённого царя, даже не предполагая, что она в чём-то виновата перед ним. Её белое породистое лицо было лицом девственницытак природа изменяла влюблённую женщину.
Антипатр наклонился вперёд и прыгнул к Иродиаде, готовый ударом кинжала пронзить её молочно-белую нежную шею. Ему показалось, что прыжок был слишком долгим. И за это время он увидел царицу мёртвой, изувеченной. И в страхе, что он больше никогда не смог бы любоваться ею, прикасаться к ней, услышать её беспечный смех, остановился. Он боялся остаться один. Ведь Иродиада при всей своей нелюбви к нему всегда следовала за мужем, всегда возлежала на пирах и беседовала с царём, как с другом, что было необычайно приятно. И вот теперь в страхе от будущего одиночества, царь поспешно отступил назад, повернулся к супруге спиной, разжал запотевшую руку и трудно выдохнул:
Пошла вон!
В наступившей тишине звонко ударился о пол кинжал.
Царица, ничуть не смущённая, вышла из зала, уже беспокоясь о судьбе Иуды. За нею последовал весь двор, ликуя и смеясь, что всё закончилось так мирно между супругами.
Встревоженная Иродиада не заметила ненавидящий взгляд юной прислужницыМарии из Магдалы.
Едва царица и придворные скрылись в коридоре, Антипатр, увидев на полу клочок папируса, дрожащей рукой, то и дело промахиваясь и тыча пальцами в мозаичный рисунок, подобрал послание прокуратора и, распрямившись, начал внимательно изучать его.
Разумеется, Антипатр легко догадался, что хотел сказать ему Пилат и, ненавидя его. Царь направил к Иордану сотника, чтобы тот схватил пророка, если он всё ещё находился на его земле, в Перее. А когда Креститель был закован в кандалы и брошен в тюрьму, Антипатр, мучаясь от унижения, написал прокуратору.
«Понтий, чем ты заплатишь мне за его голову?»
И вскоре получил ответ.
«Я выполню свой долго».
Антипатр облегчённо вздохнул и, стараясь не думать о Иродиаде, в тот же день тайно уехал из Иерусалима в Тибериаду. Он вяло размышлял в дороге: нужно ли ему для развлечения послушать горластого пророка или убить его, не допуская до себя?