Но об одном говорили все: медведь бы не оставил Клема в живых. Не принес бы его к деревне.
Так что Ведмедь был не просто медведем.
* * *
За следующую неделю были убиты еще четверо, одинна окраине деревни. Некоторые пытались сбежать, и кое-кому это даже удалось. Но страх держал большинство в Громмине, под замком отчаянного фатализма или оптимизма, что делал их взгляды пустыми. Хорли делал все возможное, чтобы поддержать дух крестьян, но даже он чувствовал, как опускаются руки.
Что еще я могу сделать? спросил он у жены ночью.
Ничего, ответила она. Ты делаешь все, что можешь.
Может, нам просто уйти?
Куда мы уйдем? И что нам останется делать?
И в самом деле, мало кто из ушедших вернулся с добрыми вестями. Шла война, бушевала чума, и, кроме них, за пределами леса их ожидали тысячи других опасностей. Во внешнем мире все они наверняка попали бы в рабство или просто умерли, один за другим.
В конце концов, однако, Хорли отправил гонца к барону, которому их деревня присягала на верность и ежегодно платила подати.
Гонец не вернулся. И барон никого не прислал. Хорли много ночей провел в размышлениях: добрался ли гонец до барона и тот просто ему отказал, или же все-таки он попал в лапы Ведмедя.
Может, зима принесет добрую весть, сказала Ребекка.
* * *
Со временем Громмин отправил еще четверых или пятерых мужчин и женщин, самых сильных и сметливых, на битву с Третьим Медведем. Сколько бы Хорли ни возражал против такого безрассудства, крестьяне настаивали, что до зимы надо что-то сделать, и те, кто ушел, не смогли совладать с ужасающей стремительностью событий. Для Хорли это было равносильно убийству, но его возражения были отклонены большинством.
Никто никогда не узнал, что с ними случилось, но Хорли видел их всех в кошмарах.
Один, перед самым концом, сказал:
Если бы ты увидел наших детей, то прекратил бы этот ужас.
Другая, пока страх не сжал ее глотку:
Мы дадим тебе столько еды, сколько захочешь.
Третий, даже когда его кишки выскользнули наружу:
Чем можем услужить?
В снах Хорли Третий Медведь не говорил ничего. За него говорили его дела, и говорили весьма красноречиво.
* * *
На Громмин опустилась осень. Ветер стал непредсказуемым, и листья начали желтеть. Откуда-то издалека доносился запах гари. Фермеры готовились к зиме, укладывали сено, забивали скот, коптили мясо. Хорли, подгоняемый предчувствием скорой зимы, занимался этими хлопотами куда больше обычного. Все замечали его спешку и настойчивость, и это только вносило в их ряды беспокойство.
С помощью жены Хорли убедил фермеров внести долю в общественную коптильню. Ветчина, колбасы, сушеные овощи, лук, картофельвсе это теперь хранилось в Громмине. Большинство фермеров, живших за пределами, понимали, что их будущее зависит от выживания деревни.
Иногда, в то время как деревенские врата открывались для очередного фермера на запряженной мулом повозке с припасами, Хорли выходил и смотрел на лес. Он выглядел как никогда неразведанным, темным и мрачным, словно угнетенным сменой времен года.
Где-то в глубине их дожидался Третий Медведь.
* * *
Однажды, когда первые холода уже дали о себе знать, Хорли вместе с несколькими мужчинами отправился на розыски фермера, который не появлялся в деревне уже целый месяц. Фермера звали Джон. У него была жена, пятеро детей и трое наемных работников. Джон распоряжался самым большим наделом земли за стенами деревни, но страдал, потому что не мог отвезти излишки хозяйства на рынок.
Его ферма располагалась в получасе ходьбы от Громмина. Весь день Хорли чувствовал боль в груди, словно предостережение. Мужчины взяли вилы, молотки и старые ржавые копья, цветом не отличавшиеся от устилавших тропу листьев.
В воздухе стоял запах беды.
Рядом с фермой они наткнулись на три повозки с мулами, полные провизии и припасов. Хорли никогда не видел столько крови. На земле образовалась лужа, каждая сторона которой была не меньше семи футов. Мулам разорвали глотки и выпотрошили. Их органы были вырваны и разбросаны вокруг, словно Ведмедь что-то искал. Напоследок он повырывал им глаза.
Джонони решили, что это Джон, сидел на козлах ведущей повозки. Колеса повозки были смазаны кровью. У Джона не хватало головы. Не хватало и большей части плоти на туловище. Руки все еще сжимали вожжи. То же самое и в двух других повозках. Три мертвеца держали вожжи троих мертвых мулов. Два мертвецав кузове. Все обезглавлены. Все выпотрошены.
Одного из сопровождающих вырвало. Другой расплакался.
Господи, спаси нас, сказал третий и повторял это еще много часов подряд.
Хорли, к собственному удивлению, был совершенно спокоен. Руки оставались твердыми, сердце билось ровно.
Он отметил дьявольское чувство юмора, заставившее медведя аккуратно вложить вожжи в руки убитых. Отметил дикость, с которой была совершена расправа. Отметил, мрачно, что большая часть съестного в повозках была попорчена кровью. Но, в общем, видения приближающейся зимы настолько овладели его разумом, что ничто на свете не могло сравниться с кошмарной ясностью нарисованных воображением картин.
Хорли подумал: наверное, это тоже один из видов безумия.
Это не самое худшее, сказал он. Дальше будет хуже.
На самой ферме они нашли всех прочих мужчин и то, что осталось от жены Джона, но это было вовсе не то, о чем говорил Хорли.
* * *
Тогда Хорли решил, что должен сам отыскать медведя. Нет, не из храбрости он надел кожаный колет и металлические наголенники. Не было в нем никакой надежды, когда он взял копье и нацепил шлем Клема.
Жена застала его на пороге.
Ты не вернешься, сказала она.
Пусть и так, все равно это будет лучше, ответил он.
От тебя живого пользы будет больше. Против него выходили мужчины посильнее тебя.
Я должен сделать хоть что-нибудь, сказал Хорли. Зима скоро будет здесь, и станет только хуже.
Так сделай что-нибудь, сказала Ребекка, забирая копье у него из рук. Но сделай что-нибудь другое.
* * *
На следующий день снова собрали совет. В этот раз разговоров было меньше. Хорли смотрел на односельчан и видел во многих покорность, словно Третий Медведь был не просто зверем, а чумой или какой-то другой силой, которую нельзя остановить руками человека. В следующие дни работа закипела: ставились ловушки, разжигались факелы, мясо с отравой разбрасывали по всему лесу, но все без толку.
Одна старуха без конца бормотала о судьбе и воле Божьей.
Джон был хорошим человеком, сказал им Хорли. Он не заслужил подобной смерти. Но я там был, и я видел его раны. На него напал зверь. Может, зверь очень разумный. Но просто зверь. Нам не следует его так бояться.
Так сказал Хорли, хотя и сам в это не особо верил.
Нам нужно спросить совета у лесной ведьмы, сказал сын Клема.
Он был громадным мужчиной двадцати лет от роду, и его слово имело весвсе помнили храбрость его отца. Многие согласно закивали.
Да, сказал один. Идем к ведьме. Она может знать, что делать.
«Лесная ведьмавсего лишь бедная, никому не нужная женщина», подумал Хорли, но не мог произнести этого вслух.
Всего два месяца назад, напомнил Хорли, вы говорили, что в этом может быть ее вина.
И что из этого? Даже если она накликала беду, значит, в ее силах все исправить. Ну а если она ни в чем не виновата, то она может нам помочь.
Это произнес один из фермеров, живших за деревенской стеной. Молва о судьбе Джона разошлась быстро, и только горстка самых храбрых либо глупых осталась на своих фермах.
Собравшихся охватила злоба. Кто-то хотел собрать отряд, найти ведьму и убить ее. Другие сочли это безрассудствома вдруг Медведь найдет их раньше?
Наконец Хорли поднял руку, дабы успокоить толпу.
Прекратите! Если вы считаете, что мне следует пойти к ведьме, я пойду!
Их лица засияли облегчениемоттого, что он все возьмет на себя, не они, облегчением, что подействовало на всех, словно бальзам на раны. Некоторые глупцы даже улыбались.
* * *
Позже Хорли лежал в постели с женой. Он обнял ее крепко, наслаждаясь теплом ее тела.
Что я могу поделать? Что я могу поделать, Ребекка? Я боюсь.