На обороте фотографии подписано: 19 августа 1989 года. Мне было два года, а прадеду два года оставалось жить.
Он прожил жизнь тяжёлую и смиренную, будто повинность, будто долг перед родиной, породившей его и взявшей за это с него сполна. Ходил пешком в школу, ходил пешком на войне, ходил пешком на работу, а под старость дали лошадь. Когда же положили в гроб, то повезли на грузовике и по пути кидали на дорогу сосновые ветки.
Всё, что я знаю о прадеде (то моё смутное детское воспоминание не в счёт), я знаю по рассказам деда и бабушки, родителей или кого-то из родни, и ещё прабабки, конечно, которая пережила прадеда на десять лет и оставила в моей душе след куда более внятный и неизгладимый.
Прабабка
У прабабки моей, Анны Никодимовны, было очень злое лицо.
А языкещё злее. Она никогда не подбирала слова и говорила всё, что было написано на её лице. Удивительно, как она не лопалась от злости, во всяк день пребывая в отвратительном расположении духа.
Людей по именам она не называла, но обладая поразительным для своего рабоче-крестьянского происхождения многообразием нелицеприятно окрашенных слов, каждому давала обидное и ругательное прозвище: фигляр, пентюх, педераст, нимфоманка, очковтиратель и так далее.
Прадеда называла немым чёртом, деда моегото есть своего сынатюфяком, бабушкучахоточной, своего внука и моего отцаалкоголиком, тётку, свою внучкупрорвой, а мою матьпрофурсеткой. Думаю, если бы она пожила подольше, то и мне прицепила бы какое-нибудь такое гнусное прозвание. Впрочем, она уже являлась мне во сне и обозвала импотентом.
Прабабка на всё имела свой особенный взглядна любого человека или вещь, или событие, когда бы оно ни произошлои тотчас же, не моргнув глазом, давала убийственно исчерпывающую оценку.
Это от неё в детстве я узнал, что детей не приносит аист, как тогда все говорили, а их выписывают в райисполкоме, и что тех, кто не доедает из своей тарелки, отправляют обратно в райисполком на переработку и делают из них колбасу. А тех, кто не слушается, выбрасывают на помойку. Что игра в мячбесовское занятие, так как произошло от того, что какие-то мучители отрезали голову святому и пинали её ногами. И что те, кто не засыпает сразу же после захода солнца, на самом не деле вовсе не люди, а черти, но таковых в Угрюмске большинство, поэтому со всеми надо держать ухо востро.
Она говорила, что Угрюмск за грехи скоро уйдёт под воду. Что под землёй живут огромные черви, которые иногда выползают наружу и сжирают людей, поэтому те пропадают без вести. И что Россией правит сатана, но это, кстати, то единственное, в чём я свою прабабку полностью поддерживаю.
Она же, так или иначе ругая всё, полностью поддерживала только православные обряды, Сталина и то, что вот-вот всему свету настанет конец. Но он настал ей самой. Как-то зимой поскользнулась и упала. Она была ещё в силах и её повезли в больницу, думая, что это пустяк и ненадолго. Однако в больнице она впала в помешательство и вскоре померла.
Похоронили в могиле рядом с прадедом. Годы жизни: 19242001.
Теперь же, спустя много лет, выяснилось, что ничего толком о ней и не известно. Рассказывала она о чём угодно, только не о своей бестолковой жизни. Ни откуда родом, ни кто её родители, ни где быланичего.
Дед мой вспоминал, что работала уборщицей в совхозной школе, и жили они с прадедом в том доме в Божьих Росах. Когда прадед умер, то она отказалась там жить и потребовала забрать её в Угрюмск.
Вот так она и оказалась в дедовой квартире, где мы тогда жили всей семьёй: дед, бабушка, отец, мать, я и она, баба Нюша, моя прабабка. Бабушка со злым лицом, которая на всё имела свой особенный взгляд.
Дед
У прадеда и прабабки родилось трое детей и все сыновья: старшиймой дед, Иван Макарыч, 1946 года рождения. За ним Василий Макарычс 1948-го. А самый младшийПётр Макарычс 1952-го.
Всё, как в сказке, только наоборот: младшийумный был детина, средний был и так и сяк, старший вовсе был дурак. Так считала прабабка, она и называла их соответственно: Петькуочкариком, Васькупустобрёхом, а моего дедаболваном и тюфяком.
Но то прабабка. А я думаю, что ничего не наоборот, чему и жизнь каждого в подтверждение. Пётр Макарыч и вправду был умный, носил очки и портфель, но кончил по-дурацки: собственные дети из квартиры в Москве выперли и пришлось ему скитаться. Василий Макарыч чего-то пыжился всю жизньи так, и сяк, а в итоге и не так, и не сяк, похоронить некому было. А когда мой дед умер, вся родня приехала на похороны. И какой же он дурак после этого? Чтобы когда ты помер и в Угрюмске по тебе поплакали, надо много ума иметь.
Хотя и прабабка в чём-то права, конечно. Всё-таки это же она его в райисполкоме выписала. Значит, что-то знала через материнскую пуповину.
Дед жил так, словно был бревном и плыл по течению в медленных водах великой реки Угрюм: куда теклотуда и тёк, куда приставалотуда и приставал. Он старался быть, как все, и не высовывать голову из толпы.
От прадеда ему достался смиренный нрав и желание всем угодить, а от прабабкиострый язык. Поэтому на людях он терпел и поддакивал, лишь бы чего не вышло, а заглазно каждого разоблачал по самые мамкины норки, так что я сызмалетства обо всех узнавал много интересного, познавательного и того, что никому нельзя говорить.
Сразу после армии дед поступил работать на «Угрюмстройтехмаш» (тогдашнее ЕБПХ) и проработал там до пенсии. В 1966-м женился на моей бабке, и пока не дали свою квартиру, они жили с её родителями в их доме на улице Советской в старом Угрюмске. Там теперь тётка живёт.
В 1967-м у них родился мой отец, в 1970-мта самая тётка. Отца назвали Лёнькой, тёткуЛенкой. А в 1971-м им дали в Рабочем посёлке за Угрюмом двухкомнатную квартиру. Это наше родовое гнездо.
В 70-х деда сделали бригадиром, в 80-х мастером цеха. Что подняло материальный достаток семьи на новый уровень: честно поворованное пошло на благоустройство родового гнезда и прадедовского дома в Божьих Росах. В то время дед ещё не пил и усердно тащил всё в семью.
В 90-х родину залихорадило, вместе с ней залихорадило и деда. Его сняли с мастеров за пьянку и заставили грузить вагоны. Тогда он как-то сразу надорвал здоровье, стремительно состарился и едва дотянул до пенсии. Умер в 2007-м от народной болезни: не смог выйти из запоя.
Мне было шестнадцать лет, и я хорошо помню его похороны. Тьма народу собралась отовсюду: и Василий Макарыч со своими, и Пётр Макарыч, и вся бабкина сторона, и даже те, кого я и знать не знал. Они оживлённо ели и пили, и все как один говорили, какой замечательный человек был мой дед, Иван Макарыч. А потом даже плакали.
Я же сидел в неприметном углу, глазел на них, и мне казалось, что они говорят про какого-то другого человека, а не моего деда. Я-то видел его каждый вечер сидящим на кухне с мутными подпитыми глазами и опухшим, бессмысленным лицом. Он молчаливо и размеренно опорожнял поллитровку и шёл спать. И если и говорил что-то, то только затем, чтобы кого-нибудь из присутствовавших позже на похоронах ещё раз желчно подковырнуть.
А теперь думаюпро него они говорили. Просто он и сам не знал, что он такой. И поэтому прожил не свою, а случайную, чужую жизнь. Жизнь бревна, проплывшего по медленным водам великой реки Угрюм.
Бабка
Моя бабка, Мария Дмитриевна, в девичестве Сидорова, пережила деда, как и прабабка прадеда, на десять лет, хотя с молодости имела какую-то хроническую болезнь, отчего постоянно как бы подкашливала. Или же это у неё не болезнь была вовсе, а стеснительный характер: прежде чем что сказатьнадо покашлять, дабы привлечь к себе внимание. И так характер перешёл в привычку, а уж привычка и правда в болезнь. За это покашливание прабабка прозвала её чахоточной, хренов типун ей на язык.
Тут надо сказать и про других прадеда с прабабкой, родителях моей бабушки, а происходила она из интеллигентской семьи. Отец, дед Митя, был баянистом в Доме культуры и играл на свадьбах. Мать же, Нина Ильинична, работала учительницей в школе 1 и даже ещё успела поучить уму-разуму мою тёщу и разукрасить двойками её дневник.
Я их не застал, они оба умерли в 80-х. На фотографиях в бабкином альбоме дед Митякруглолицый, курносый, с кудрявистым чубом, в общем, видный мужик, а Нина Ильиничнаневзрачная, но глаза зыркие и суровые, как у красного комиссара, ведущего пламенную и бескомпромиссную борьбу против врагов советского власти и их пособников.