В общем, той ночью они собрались и пошли в лес. Мой дедушка сидел здесь, в этой комнате. Было лето, и ночь была светлая. Через открытое окно он мог наблюдать за лесом и слышать всё, что там происходит.
Так он здесь и сидел, а вместе с ним двое или трое других мужиков, сидели они и слушали. Сначала, вроде как, ничего не слышали. А потом слышат, знаете как отсюда далеко до леса, они вдруг слышат, как кто-то кричит, да так кричит, как будто из его тела с корнем вырывают самую душу. Они собрались все вместе в одной комнате, и так и сидели три четверти часа, не вставая. Тут они опять услышали, как будто кто-то ходит рядом, всего, в каких-то трех сотнях элей. А тот, кто ходил, вдруг начал смеяться. Но это смеялся ни один из тех, кто ушел в лес, а это был какой-то другой смех, и как они все потом говорили, это вообще был смех не людской. Затем они слышали, как со всей силы кто-то хлопнул дверью.
Только когда рассвело и солнце поднялось, они пошли к священнику. Они ему сказали:
Отец! Надевайте свою ризу и раф, и пойдемте с нами, у нас двое покойников: Андерс Бьорнсен и Ганс Торбьёрн.
Вы понимаете, они были уверены в том, что эти двое уже мертвы. Ну, значит, идут они в лесмой дедушка помнил всё очень хорошо. Он говорил, что они сами были больше похоже на ходячие трупы. И священник тоже, тот был весь белый от страха. Он им сказал, когда они пришли:
Я слышал крик ночью, а потом я услышал хохот. Если я не смогу этого забыть, я никогда не смогу сомкнуть глаз и заснуть.
Ну, так вот, они пришли в лес, и там они нашли тех, кто пропал, на опушке. Ганс Торбьёрн стоял, спиной к дереву, и всё что-то толкал перед собой рукамивсё толкал и толкал от себя, что-то невидимое. Да, он был жив. Они привели его обратно и отправили его в Нючёпинг, к родне, там он и помер, еще до наступления зимы; всё это время он так и толкал от себя, не понять что. Андерс Бьёрнсен тоже был там: но он был мертв. Вот что я расскажу вам об Андерсе Бьёрнсене, до этого дня он был красивый парень, но теперь у него лица не было, потому что всё мясо с кожей, до самых костей, было содрано. Представляете? Мой дед на всю оставшуюся жизнь помнил это. Они положили его на носилки, на которых покойников носят, и накинули на его голову покрывало, священник пошел первым. Они начали петь псалмы за упокой, а пели они, кто во что горазд. И, вот, когда они уже дошли до последней строки первого псалма, один из них, тот, который нес эти носилки спереди, споткнулся и упал, все посмотрели на носилки, смотрят, а покрывало сползло, и глаза у Андерса смотрят, как у живого, вверх, и ничего не видят. Этого они не могли вынести. Поэтому священник положил опять на его голову покрывало и послал за лопатой, они его там и похоронили.
На следующий день, пишет господин Раксэл, дьякон зашел за ним вскоре после завтрака и они отправились вместе в мавзолей. Он рассказывает, что ключ от мавзолея висел на гвозде, как раз возле кафедры, и ему пришло в голову, что если дверь в церковь будет оставаться открытой, а, как правило, так и бывало, то ему особого труда не составит, улучить секунду, взять ключ, и самому туда проникнуть. Если, тем более окажется, что там имеется гораздо больше интересного, чем можно увидеть во время первого визита. Мавзолей, когда он в него вошел, не произвел на него сильного впечатления. На памятниках, главным образом, крупных сооружениях семнадцатого и восемнадцатого веков, богато украшенных орнаментом, были имена, причем присутствовало большое количество эпитафий и геральдической символики. В центре комнаты с куполовидным потолком находилось три саркофага, покрытых прекрасно выгравированным орнаментом. На крышках двоих из них, как это было принято в Дании и Швеции, были металлические распятия. На третьем, который, как оказалось впоследствии, был саркофагом графа Магнуса, вместо распятия было выгравировано объемное изображение в полный рост, и на его краях было несколько вьющихся ветвей орнамента, изображающих различные сцены. Одна из нихбыла сцена битвы, где была изображена пушка, из которой валил густой дым, были там и стены городовкрепостей, и отряды копьеносцев. Вторая сценабыла сцена казни. А на третьей сцене было изображено, как через лес со всех ног бежит человек, волосы его развеваются по ветру, а руки распростерты в разные стороны, а за ним кто-то, или что-то, гонится. Трудно было сказать, то ли художник хотел нарисовать человека, но не смог передать требуемого сходства, или он преднамеренно пытался изобразить чудовище, каким это существо и казалось. Принимая во внимание всё мастерство художника, с каким была выполнена его работа, господин Раксэл был более склонен думать, что здесь больше подходит последнее. Существо это было очень маленького роста и почти всё было закутано в какую-то накидку с капюшоном, которая волочилась по земле. Только единственная часть этого существа, которая была не прикрыта накидкой или плащом, было нечто, что не имело форму руки или предплечья. Господин Расэл сравнивает это с щупальцем осьминога, далее он пишет: Увидев этоя сказал про себя, По-видимому, здесь скрывается аллегория, образ, который олицетворяет демона, преследующего заблудшую душу, возможно, здесь выражена сама сущность этой истории про графа Магнуса и его таинственного покровителя. Надо посмотреть, как выглядит сам ловчий: нисколько не сомневаюсь, что он будет изображен как демон, дующий в рожок. Но, как оказалось, никаких мистических фигур больше не было, было только некое подобие мужчины, закутанного в плащ на бугорке, который стоял, опершись на трость, и с интересом наблюдал за этой травлей, что и попытался передать гравер со всем своим мастерством.
Господин Раксэл обратил внимание на увесистые стальные висячие замки, прекрасной работы, которые должны были обеспечивать сохранность саркофагов, их было три. Он заметил, что один из них был сорван и валялся на полу, в проходе. После чего, не желая более задерживать дьякона или тратить понапрасну свое драгоценное время, он отправился в особняк.
Интересно, пишет он, Почему идя по одному и тому же маршруту, который ты проходил уже много раз, иногда бывает так, что перестаешь улавливать, как одни мысли сменяют другие, и ты уже не замечаешь того, что находится вокруг тебя. Сегодня вечером, и это было уже во второй раз, я абсолютно не понимал куда иду (я планировал, сам лично, посетить мавзолей и скопировать там эпитафии), когда вдруг, абсолютно неожиданно, ловлю себя на мысли, что открываю калитку на церковное кладбище, и в этот момент я осознаю, что монотонно повторяю, как заклинание, слова: «Вы пробудились, граф Магнус? Как, вы еще спите, граф Магнус?» и еще что-то, чего я не могу припомнить. По-моему, я некоторое время был словно в летаргическом сне.
Он нашел ключ от мавзолея там, где он и ожидал его найти, после этого он скопировал большую часть из того, что собирался скопировать; фактически, он оставался там до тех пор, пока освещение не стало настолько слабым, что он уже ничего не мог разобрать.
Должно быть, я ошибся в том, что один из висячих замков на саркофаге графа был открыт; сегодня я видел два открытых замка. Я взял их и после тщетной попытки закрыть, положил очень осторожно на наружный подоконник. Висеть оставался только один замок, хотя я думаю, что и тот был с пружинным затвором, не могу понять, как он открывается. Лучше бы мне этого не делать, я уже почти испугался того, что смогу открыть саркофаг. Что-то необъяснимое меня влечет туда, я боюсь, чего-то беспощадно жестокого и в то же самое время, мрачного старинного и великого.
Следующий день, как оказалось, был последним днем пребывания господина Раксэла в Робеке. Он получил письма, в которых говорилось о том, что для него было бы весьма желательно вернуться в Англию. Его работа с документами в поместье уже, практически, подошла к концу, но отъезд он отложил. Он решил, что неплохо было бы, попрощаться с обитателями поместья, сделать свои последние записи, а после этого можно и уезжать.
Последние приготовления и прощание, на самом деле, заняли больше времени, чем он ожидал. Гостеприимная семья настояла на том, чтобы он отобедал с нимиони обедали в трии было уже около половины седьмого, когда он должен был уехать из Робека. Во время прогулки по берегу озера, он останавливался на каждом шагу, пытаясь впитать всем своим существом понимание того, что настал последний миг, когда он ступает по этой земле. Он хотел забрать с собой все впечатления, связанные с этим местом и временем, которое он провел здесь. Поднявшись на вершину холма, на которой находился церковный погост, он остановился на несколько минут, обозревая бескрайние вершины деревьев, начинающиеся от самого холма и уходящие в бесконечную даль. Они словно были выделены тёмным, почти черным цветом, на фоне светлого неба, озаренного слабыми зеленоватыми отблесками. И когда, наконец, он повернулся, собираясь навсегда покинуть это место, ему неожиданно захотелось, во что бы то ни стало, попрощаться с графом Магнусом и всеми усопшими Делагарди. Церковь была, всего в каких-то, в двадцати ярдах и он знал, где висит ключ от мавзолея. Немного времени спустя, он уже стоял возле огромного медного саркофага, по привычке разгованивая с самим собой: Вы, надо полагать, в свое время были большим проказником, Магнус, говорил он, но, не смотря на это, я очень рад тому, что познакомился с вами, и, даже