Ну, и что вы теперь собираетесь делать? спросил их Гарвуд. Вы, что собираетесь тут, весь день сидеть, сложа руки и смотреть на эту картинку?
Нет, пожалуй, думаю, что нет, сказал Вилльямс. Я горю желанием увидеть всё, что будет на ней происходить. Вы сами свидетели того, что со вчерашнего вечера до сегодняшнего утра на этой картинке произошло многое, но этот человек только залез в дом. Он может также легко сделать там всё, что пожелает и вернуться обратно на свое место; но тот факт, что в настоящий момент окно открыто, я думаю, должен означать то, что он находится внутри. Так что, я без труда оторвусь от своих наблюдений. И, кроме того, пришла мне такая мысль, что в дневные часы ничего особенного с картинкой не произойдет. После обеда мы можем свободно идти гулять, потом у нас чай или еще там, что-нибудь, в общем, мы свободны до тех пор, пока не стемнело. Я свободно могу оставить её здесь на столе и закрыть дверь. Сюда может зайти только мой слуга, и никто больше.
Все трое сошлись на том, что это хороший план. К тому же, если они проведут этот вечер вместе, то вряд ли кто-нибудь из них сможет рассказать об этой гравюре кому-нибудь еще; поскольку, любой, даже самый незначительный разговор о необычной картинке и происходящих на ней изменениях был способен перевернуть вверх тормашками всё Оксфордское Фасматологическое Общество.
Мы можем дать им передышку до пяти часов.
Около пяти часов все трое поднимались по лестнице, ведущей в квартиру Вилльямса. Они были немного удивлены, когда увидели, что дверь в его апартаменты открыта; но тут же вспомнили о том, что по воскресным дням слуги приходят убирать помещение где-то на час раньше, чем в обычные дни. Но, все равно, их ждал сюрприз. Первое, что они увиделиэто гравюру, стоящую на столе, подпертую кипой книг, точно так, как её оставил Вилльямс перед уходом, а, второе, они увидели слугу Вилльямса, сидящего на стуле за столом и с нескрываемым ужасом, смотрящим на картинку не отводя глаз. Как такое могло произойти? Господин Филчер (это имя ему придумал не я) был слугой с хорошей репутацией. Его поведение служило образцом не только для всего обслуживающего персонала в том колледже, в котором он работал, но и для всех колледжей, находящихся по соседству. Даже представить такое было невозможно, что он может сесть за стол своего хозяина или проявить какой-то интерес к его картинам или предметам обстановки. Да, тот и сам себя чувствовал как не в своей тарелке. Он дико перепугался, и тут же вскочил со стула, когда все трое зашли в комнату. После чего произнес:
Прошу прощения, сэр, за то, что я позволил себе наглость сесть за ваш стол.
Ничего страшного, Роберт, прервал его господин Вилльямс. Я как раз собирался спросить Вас, что Вы думаете об этой гравюре.
Вы знаете, сэр, может быть вы, конечно, со мной и не согласитесь, но я бы такую гравюру никогда бы не повесил в той комнате, где бывает моя маленькая дочь, сэр.
Вы так считаете, Роберт? А почему?
Да, сэр, я так думаю, потому что помню, как однажды она взяла в руки Библию в гравюрах Гюстава Доре, ведь даже и половины не посмотрела, а нам пришлось четыре ночи подряд её успокаивать, уж поверьте мне, сэр; если ей, не дай Бог, ненароком случилось бы увидеть этого скелета, что на этой картинке, или как его там назвать, который тащит бедное дитя, она бы точно в обморок упала. Вы же знаете, сэр, что такое дети, как они впечатлительны, порой самой малости достаточно для того чтобы привести их в полное смятение. Что я скажу Вам, сэр, на мой взгляд, это совсем не такая картинка, которую можно поставить на видное место, особенно там, куда могут нечаянно войти люди пугливые по своей природе. Вы что-нибудь будете заказывать на вечер, сэр? Спасибо, сэр.
С этими словами этот порядочный человек и прекрасный слуга отправился выполнять поручение своего хозяина, и вы можете быть уверены, джентельмены, которых он оставил, не теряя времени, тут же столпились вокруг гравюры и принялись её с интересом рассматривать. Как и раньше, на ней был виден всё тот же дом, а на небе была убывающая луна и по нему плыли облака. Но, если в прошлый раз они видели окно открытым, то сейчас оно было закрыто, и, опять перед домом можно было различить какое-то существо, похожее на человека, но на этот раз оно не ползло на четвереньках, как прежде. Теперь оно поднялось во весь рост и быстро шагало, делая огромные шаги, по направлению к передней части картинки. Луна светила за его спиной и черная ткань укрывала лицо так, что о существовании его можно было только догадаться, и зрители должны были быть благодарны Богу за то, что они не видели это лицо целиком, а лишь только его небольшую часть белый куполообразный лоб и редкие пряди волос. Это существо наклонило голову в то время, как руки его плотно сжимали что-то, что было очень тяжело разглядеть, это что-то было похоже на ребенка, но нельзя было разобрать живой он или мертвый. Сквозь одежду можно было без труда различить ноги этого существа, а они были до невероятности худые.
За промежуток времени с пяти до семи вечера все трое друзей по очереди смотрели эту гравюру. Но на ней ничего не происходило. В конце концов, они решили, что будет лучше оставить её на время в покое, а потом, после ужина в Холле, прийти и наблюдать за дальнейшим развитием событий.
После ужина, как только выдалась минутка, они снова собрались вместе наблюдать за происходящим на гравюре. Гравюра то была на месте, но вот, существо это странное куда-то пропало, дом стоял залитый лунным светом, спокойный и угрюмый. Им ничего больше не оставалось, как весь оставшийся вечер копаться в справочниках и путеводителях. Вилльямс оказался удачливей всех и его труд был вознагражден. В 11. 30 вечера он прочел в «Путиводителе по Эссекссу» Мюррея следующее:
16 1/2 миль, Эннингли. Местная церковь архитектурный памятник эпохи Норманнов, но в прошлом столетии она была реконструирована в классическом стиле. На территории церкви находится склеп семьи Фрэнсис, чей особняк Эннингли Холл, превосходное здание эпохи Королевы Анны, находится сразу за церковным садом, в парке, чья площадь составляет, примерно, 80 акров. Этой семьи больше не существует, наследник династии исчез при таинственных обстоятельствах в 1802 году, будучи еще младенцем. Его отецгосподин Артур Фрэнсис был известен в округе как талантливый любитель-гравер, работающий в стиле меццо-тинто. После исчезновения сына господин Артур жил в полном уединении в своем поместье и был найден мертвым в своей художественной студии на третьем году после того, как произошла трагедия с его сыном. К тому времени он, буквально, только закончил работу над гравюрой, на которой был изображен его особняк. На сегодняшний день эта гравюра признана величайшим произведением искусства и представляет высокую художественную ценность.
Похоже, что на этот раз он попал в точку и, действительно, после своего возвращения господин Грин узнал в этом особняке Эннингли Холл.
Господин Грин, а Вы можете нам сказать, что это за фигура? был естественный вопрос, который сразу же задал Вилльямс.
Понятия не имею, Вилльямс. Но я много чего слышал о том особняке и об этой истории еще до того, как побывал там. Вот, что я знаю: старый Фрэнсис был до ужаса зол на врагов пытающихся похитить его ребенка, и если вдруг случалось так, что он кого-нибудь начинал подозревать в этом замысле, ведь он понимал, что его оставят без наследника, он при первой же удобной возможности старался избавиться от него. Таким образом, постепенно, он свел счеты со всеми кого подозревал, кроме одного. В те времена добропорядочные сквайеры могли себе позволить многое, о чем сегодня они даже и мечтать не смеют. Ну, так вот, тот человек, которого он не смог уничтожить был, как это у нас часто говорят, выходцем из очень древнего дворянского рода. Насколько я знаю, в свое время его предки были крупными феодалами. Те же самые сведения о нем я нашел в нашем церковном приходе.
Это похоже на те события, которые описываются в романе Томаса Харди «Тэсс из рода д'Эрбервиллей», вставил свое слово Вилльямс.
Да, да, похоже, вы правы, Виллямс; хотя, я этой книги и не читал. Но, этот парень мог похвастаться своей родословной. На церковном кладбище находится целая аллея из могил, принадлежащих его предкам, поэтому он довольно озлобился; но Фрэнсис, никак не мог найти на него управу, потому что тот всегда старался не выходить за рамки закона. Пока однажды вечером, егеря настигли его в роще, что находится на дальнем краю поместья Фрэнсиса, он пытался похитить ребенка. Я могу показать вам это место; оно граничит с землями, некогда принадлежащими моему дяди. Ну, так вот, представляете, какая там была драка. Так вот, этот парень, по-моему, его звали Гауди (да, да, вспомнил, Гауди), верно. Случилось так, что этот Гауди застрелил одного из егерей. Бедняга! Как мне его жаль! А Фрэнсису только этого и надо было, потом был большой суд с присяжными, а вы знаете, какие в те времена были порядки и какие судьи, который и осудил его. Беднягу Гауди повесили в очень скором времени; мне показывали то место, где он похоронен, это на северной стороне церкви. Вы же знаете, как у нас заведено: тех, кого повесили, или тех, кто сам наложил на себя руки, хоронят на северной части кладбища. Так вот, после того как этого Гауди повесили, кто-то из его друзей, потому что у того не осталось ни единого родственника, этакий spes ultima gentis. Задумал пробраться в дом и выкрасть ребенка с целью убить его, для того чтобы свести с Фрэнсисом счеты и к тому же, прервать его родовую линию. Не знаю, может быть, кому-то покажется из ряда вон оскорбительным в этом деле «Эссекского похитителя» предположить, что бы было, если самому Гауди удалось совершить это преступление. Ну, всё! С меня хватит! Не хочу даже, и думать об этом. Плесните-ка мне виски, Вилльямс!