Они работают, понял Гур, Господи, они ещё работают. Стенки кишечника и сфинктеры пищеварительного тракта сокращались. Что алый человек переваривал?
Доктор знал ответ. Не хотел, но знал.
Подопытный переваривал себя. Глотал сорванное с собственных костей мясо, вращал дикими глазами и кричал. Лицо объекта 5 вздулось, словно под кожу закачали воду.
Гур поплыл. Он не подумал, что теряет сознание, проскочила другая мысль: «Кровь, сколько там крови». Камеру затопило густой тёмно-красной, почти чёрной жидкостью, в которой плавали обрывки одежды и куски плоти, и лишь пятнадцатисантиметровый порог не давал ей перелиться в «приёмный покой».
Прежде чем отключиться, Гур подумал о забитых дренажных отверстиях о том, чем они забиты
* * *
Что что случилось?
Над Гуром висело бледное угловато-костистое лицо Фабиша. Доктор нервно курил.
Много дерьма случилось, сказал коллега.
Где я?
Где-где, в партбюро. Фабиш усмехнулся, на лоб Гура планировали чешуйки пепла. Нашатырь повторить?
Так вот чем здесь пахло Гур покачал тяжёлой головой и сел на койке.
А где объекты?
Оперируют. Фабиш опустился рядом; сигарета в одной руке, вскрытая ампула в другой. Чёрт, Виль, там такое
Ну? слабо подтолкнул к откровению Гур. Если бы он мог избежать подробностей, так бы и сделал.
Фабиш рассказал.
Когда солдаты решились (под дулом командирского нагана) войти в камеру, то обнаружили четырёх безумцев. Объекты 1, 2, 3 и 5 были живы, хотя как назвать это жизнью?
Испытуемые не притрагивались к еде с шестого дня эксперимента. Коробки с пайком размокли от крови и телесных выделений. Сливные отверстия были забитызаткнуты! частями тела объекта 4. Не церемонились заключённые и с собственными телами: вырванные куски мяса и мышц, выпотрошенные брюшные полости.
Они сделали это сами, Виль, понимаешь. Не только зубами, но и пальцами Ты бы видел, что осталось от их пальцев
В истерзанных грудных клетках бились сердца, сжимались диафрагмы, заставляя расширяться лёгкие, а всё, что ниже, безумцы вынули и разложили на полу, как ритуальные амулеты.
Они кричали, чтобы им вернули газ а когда военные попытались их вынести
* * *
В затопленную камеру входили фигуры в противогазах.
Солдат остановился в метре от подобия человека, окровавленного, орущего, и сделал знак товарищу: хватай за ноги. Когда солдат снова повернулся к безумцу, тот распрямился, как пружина, и бросился на него. Вонзил в грудь обглоданные до костей пальцы, вцепился зубами в шею под резиновой маской противогаза.
Солдат успел вскрикнуть. Раз, и только.
Его развернуло, он ухватился за спинку кровати, захрипелкровь выплеснулась из горла в шланг, затем рухнул замертво.
Верните нам газ! кричали существа.
Верните!
Нам!
Газ!
Кричала камера.
От шока у вошедшего следом солдата подёргивались глаза, будто пытались стряхнуть увиденное. Он приблизился к твари, перегрызшей горло его товарищу, и саданул прикладом автомата в липкий от крови затылок. Схватил за волосы и потащил к двери. Оплывшее лицо верещало. Солдат наступил на что-то скользкое и податливое, лопнувшее под сапогом. Багрово-серые змеи, свисающие из-под рёбер, натянулисьсущество выгнулось дугой
Перед глазами плыло. Стёкла противогаза запотели. Солдат почти не мог разобрать того, что происходит в камере, но, судя по крикам, подопытные бешено сопротивлялись.
Раздался выстрел. Следом крик: «Они нужны живыми!»
Верните им, незакончено подумал солдат.
Каким-то чудом его спина нашла дверной проём, провалилась в спасительный прямоугольник, каблук зацепился за порог, и солдат выпал из уродливого жёлчно-пряного ада в «приёмный покой»
* * *
Носатый потерял двоих. «Носатым» Фабиш называл командира. Одному перегрызли горло, второму откусили яички
Что? опешил Гур.
То самое.
За матовым стеклом мелькали тени. Гур понял, что находится в одной из больничных палат комплекса, куда помещали пострадавших испытуемых (конечно, если сам эксперимент изначально не предполагал травмы или смертьдля таких исследований годились приговорённые к высшей мере).
Что с объектами?
Фабиш бросил окурок на пол и растоптал.
Четвёртого разобрали на куски свои же после того, как залепили окна. Третьего застрелили. Первый умер в приёмном покое от потери кровикогда вытаскивали, наступили на селезёнку Ему вкололи успокаивающее, но морфин его не брал десятикратная доза а, как тебе? А как он вырывался! Зверьё раненое так не дерётся Саверюхину руку сломали, а, может, и пару рёбер А его сердце
Саверюхина?
Да нет. Первого. Оно не билось две или три минуты, а он всё равно брыкался, повторял одно и то же три минуты Да у него крови меньше, чем воздуха, в сосудах было!..
Гур поскрёб языком пересохшее нёбо.
Что он повторял?
Что, что Фабиш отвёл глаза. «Ещё» он повторял. «Ещё, ещё, ещё, ещё» как заведённый.
Фабиш то и дело посматривал на желтоватое пятно коридора за толстым стеклом двери. Он пришёл меня навестить, подумал Гур, а потом потом запрёт дверь с той стороны, а я останусь здесь. Он знал, что это не так, но червяк страха уже ползал внутри грудной клетки.
Остальных, второго и пятого, связали. Фабиш кивнул на стену: Сейчас оперируют.
Сколько я провалялся? спросил Гур.
До-олго. Даже завидно. На хрена такое видеть.
В стекло постучали. Фабиш без объяснений выскочил за дверь.
Гур опустил взгляд на разлетевшиеся по полу осколки капсулы. Потом посмотрел на дверь. Он действительно слышал щелчок?
Он сглотнул и медленно поднялся с койки. В ногах и руках ощущалось покалывающее онемение, сознание путалось.
Одноместная палата-камера вмещала лишь койку с привинченной к полу тумбочкой, до дверикаких-то два метра которые показались Гуру ужасно длинными. Он положил вспотевшую ладонь на ручку и замер.
Заперто, мысленно предупредил себя доктор и повернул ручку.
Дверь открылась в широкий больничный коридор.
Сердце безмолвно надсаживалось в груди. Гур вышел из палаты.
В конце коридора, слева от двустворчатых дверей в операционную, курили две медсестры. Белые, заляпанные красным халаты, повязки и шапочки. Разве что перчатки сняли.
Гур сделал несколько ватных шажков и опустился на лавку. От белизны стен рябило в глазах. Сизые, почти невидимые клочки сигаретного дыма щекотали горло.
Он улыбнулся, ты видела, он мне улыбнулся говорила крупная медсестра с выбившейся из-под шапочки русой прядью. Вот прямо в глаза посмотрел и улыбнулся.
Жутко, отвечала вторая, статная, бледная. Да как он вообще жив-то остался?
И не говори. Ведь по живому резали
Пять часов без анестезии, пока назад всё запихали а ещё улыбается
А что тот немой написал, видела? Когда бумажку с ручкой попросил?
Немой, подумал Гур. Значит, объект 2.
Не видела, но Басов шепнул
И?
Гур напряг слух. Медсёстры ни разу не взглянули на него, словно из палаты выбрался не человек, а призрак.
Немой написал Статная да бледная глубоко затянулась, пустила дым в потолок. «Продолжайте резать».
Потолочные лампы погасли.
Свет падал лишь через косые прутья, перекрещенные на окне коридорной стороны вагона. Полусидя на багажной полке арестантского купе, Гур пялился в слепое обрешёченное оконце. Со скрежетом скользнула по направляющим железная рамазакрыли дверь. Слева стонала старуха. Купе шевелилось, тяжело дышало, кашляло. Зечки (в основном старухи) перемешались с вещами. Каждый кубический дециметр воздуха между головами, плечами и ногами заполнен, использован. Не люди, а уложенные трупы.
Как вам не стыдно! раздалось со средней полки. Нельзя так людей везти! Это же матери ваши!
Конвоир подошёл к решётке. Гур смотрел на него сверху вниз.
В карцер троих могу, сказал конвоир.
Так сажай! Поспят хоть!
Конвоир нащупал на поясе связку ключей и
* * *
закрыл дверь центральной камеры.
Командир поднял руку. От «приёмного покоя» его отделяло десятисантиметровое стекло.