Морской ветер имел особенный, неповторимый запах. Анею ещё не доводилось пробовать его, и потому в горле немного першило, а самого паренька тошнило от двенадцати дней непрерывной качки.
Когда послухов вывели на берег, им почудилось, будто блеклые сырые камни колышутся в такт волнам. Кто-то не сумел справиться и упал. Ему, конечно, помогли подняться, но бедняге довелось испытать на себе довольно обидные потешки и сравнения.
Анéй сам едва держался на ногах и молил бога, чтобы вот так же не бухнуться в лужу.
Ребят долго вели высокими мрачными коридорами, больше похожими на пещеры. Кругом была слякоть и грязь. Под ногами хлюпала мутноватая жижа, а по неровным пористым стенам бежали крупные ручьи. Чудовищной пастью над головой скалились сталактиты.
Чтобы новобранцы не подхватили с первых же дней простуду и насморк, им выдали тугие бараньи пуховики. Каждому по размеру, словно заранее были готовы.
Скоро они оказались в большом просторном помещении, которое так же было вытесано из камня, но своды его подпирались витыми мраморными колоннами, а покрытые плющом каменные стены где-то до половины были выложены нефритовыми плитами.
Кое-где на плитах золотым теснением изображались кресты, заключенные в круг, извилистые стрелы и тонкая плавная вязь священной символики Храмовых скал.
С высокого потолка вниз тянулись толстые сталактиты. Анею ещё не доводилось видеть столь диковинного зрелища. И дело даже не в исполинских размерах каменных клыков, а в том, что здесь они тускло светились светло-зелёным, освещая помещение нежным, успокаивающим светом.
Здесь было тепло. Мальчишки скинули пуховики и отдали подоспевшему подьячему в тёмно-сером грубом кафтане с рыжей козлиной бородкой.
Кругом, куда ни кинь взглядом, толпился народ, от мала до велика. Наверное, тут собрались все слои общества, поскольку рядом с худым испачканным сыном челядинки, с врождённым высокомерием переминалась с ноги на ногу боярская дочь. С подчёркнутым презрением она морщила носик и демонстративно отворачивалась, то и дело украдкой бросая косые взгляды на черноглазого поджарого холопа.
Буквально в полушаге от них ушастый улыбчивый парень, почти уже отрок, в сером балахоне с приколотой бледно-зелёной ленточкой едва не выпрыгивал из одеяний, пытаясь обратить на себя внимание высокой девочки с остреньким по-детски наивным личиком, но уже почти сформировавшейся фигурой. Судя по всему, она принадлежала племени рестов. Об этом говорили густые вьющиеся волосы, рыжей гривой разбросанные по угловатым плечикам, и узкие кожаные шаровары в паре с небольшой расписанной охрой безрукавкой из дублёной кожи. Девушка не заплетала волосы в косу, как это было принято у неревов, и не носила жёсткого кожаного ремешка со знаками рода, как это приличествовало у отроковиц пилигов. А просто расчесала локоны на прямой пробор.
Между вновь прибывшими суетливо шныряли семинаристы старших кругов под предводительством низших жрецов, наряженных в просторные балахоны тусклых оттенков зелёного, подпоясанных широкими кушаками.
От такого количества народа у Анея голова шла кругом. Он ошалело во все глаза таращился по сторонам, и ему несколько раз даже грозили кулаком за слишком пристальный взгляд, неподобающий ещё не прошедшему посвящения послуху.
Наконец, когда, видимо, все новые ученики прибыли, и ожидать было больше некого, толпа потихоньку начала стихать. Скорее всего, кто-то подал знак, но Аней мог разглядеть только спины и затылки, стоявших перед ним новобранцев, которые, как назло, были все выше его.
К высокой полированной плите, высеченной аж из обломка Нефритовой скалы, под руки вывели худенького усатого старичка, кряхтевшего с каждым шагом. Он стал за огромным нефритовым столом и сухо кашлянул.
Блаженны будьте, прибывающие во свете! тихонько просипел старик, но в зале тогда не было такого, кто бы не слышал. Сердце моё ликует, когда я вижу, сколько молодых и грамотных людней решили ступить на путь служения Господу! Я вижу в этом проведение Господне! Его слово, его длань, простёртую над нами. С каждым новым годом в семинарии поступает всё большее число юных мужей и дев, наше общество неуклонно идёт по пути к спасению. И верю, очень скоро настанет тот час, когда каждый из нас начнёт последнюю, решающую битву в своём сердце. И когда эта невидимая брань увенчается успехом, пусть даже маленьким, в сердце одного единственного человека, это уже будет победа. И из таких вот маленьких побед, в единичных случаях, сложится большая, одна на всех. Такая победа, после которой все мы удостоимся совершенно иного мира. Не развернутся небеса, не ступят ангелы на землю, но мир изменится. Человек станет лучше, чище, совершеннее. И чем совершеннее будем мы, тем лучше богаче станет наше бытие. Когда я говорю богаче, я не имею ввиду презренный метал
Аней давался диву красноречию старика. Уж насколько словоохотлив был пастор Клер, но он хоть говорил по-простому. А этого поди, пойми. Нет, конечно, совершенно очевидно, что почтенный старец рад видеть здесь сегодня всех, но это вполне можно было выразить короче. К тому же, причём тут проведение Господне? Нет, он явно пытался втолковать что-то ещё.
Это архипрелат Ерг, послышалось у левого уха. Он здесь самый главный. Самый-самый, представляешь? Он сегодня говорил со мной.
Мальчик обернулся, чтобы взглянуть на того счастливчика, которому довелось воочию узреть легендарного Ерга. Аней частенько слышал о нём от пастора и никогда бы не подумал, что увидит хоть издали. А тут поди ж ты, архипрелат даже разговаривал с кем-то.
Послухом, удостоившимся чести аудиенции с полумифическим священником, оказалась низенькая коренастая девчушка лет девяти. Она стояла, гордо сложив руки на груди, явно чувствуя своё превосходство над остальными.
Ещё бы, подумал Аней. А интересно, почему святейший решил заговорить именно с ней? Может, она какая-то особенная? А может, не с ней одной? Видимо, последние слова парень произнёс вслух, потому, как тут же услышал во второе ухо: «А может, просто врёт».
Старик говорил ещё очень долго. Едва ли не у каждого из собравшихся уже затекли ноги и спина, когда говорливого архипрелата под руки увели от нефрита. Тут же его место занял другой. Низкий подлысоватый с хитрым прищуром на землистом лице. Он положил перед собой внушительную стопку пергамента и, поприветствовав всех, принялся читать.
Оказывается, в тонких пергаментных тетрадях содержались сведенья о том, кого и куда селить. Новоиспечённые семинаристы понятия не имели, куда их отправляет этот монах с лицом проходимца. Видимо, это считалось тут вполне нормальным, потому что в толпе снова шныряли послухи высоких кругов в серых грубых балахонах с зелёными ленточками и выкрикивали имена с названиями населённых пунктов, откуда прибыли новички. Каждый послух держал в руках собственный свиток, с которым они постоянно сверялись, выискивая в толпе тех, кого согласно свитку, должны проводить в положенные им кельи.
Аней едва не упустил своего провожатого, который носился туда-сюда с небольшой группкой мальчишек, выискивая, как оказалось, его одного.
Его поселили в душной сырой келье с одним маленьким окном-бойницей. С потолка по стенам ручьями сбегала солёная морская вода, оставляя за собой белые потёки. Под окном находился маленький столик, на котором стоял подсвечник с шестью свечами, стопка новеньких пергаментных тетрадей и кувшин с водой. Кроме этого в келье были полати, на троих, устеленные старыми изъеденными молью шкурами хорьков и белок.
Вместе с Анеем туда поселили ещё двоих новичков. Оба были пилигами, да не простыми, а из самого Арагуза. Они вели себя так, словно всё происходящее для них давно изведано и привычно. Смуглые обветренные лица в любой ситуации хранили гордо-презрительное выражение. Как порядочные сыновья своего племени, они носили серые туники с меховым воротником и двумя шкурками песцов, сшитых между собой на манер плаща. Волосы каждого стягивал тугой плетённый из кожи ремешок с небольшой медной бляшкой на лбу, говорящей о принадлежности к знатному роду.
Как только пилиги вошли в келью, тотчас же принялись молча раскладывать своё добро и рассовывать под полати.
Высокий с длинными рыжевато-русыми волосами перво-наперво размотал небольшой свёрток. Его руки холодно скользнули по кожаным ножнам короткого меча, кованного явно специально для него. Серые бесцветные глаза обшарили келью, подыскивая пригожее место для клинка. Кругом было сыро. Так и не найдя более или менее сносного места, молодец решил, что меч будет жить вместе с ним на полатях.