Майкл произвел на себя впечатление своей изобретательностью и способностью приспосабливаться. Как он и планировал, они использовали ручей в качестве естественного барьера вдоль одной стороны фермы, застроив берег с их стороны камнями и валунами из воды. Используя высокие двери одного из сараев, они создали крепкие ворота с висячим замком через каменный мост, который тянулся по всей ширине воды. Две толстые и съемные поперечные балки обеспечивали дополнительную прочность и безопасность на те часы, которые они проведут взаперти в фермерском доме. Большая часть стен и крыш двух амбаров была снесена, чтобы обеспечить дополнительные материалы для строительства и укрепления жизненно важной границы. Теперь остатки зданий стояли уныло, заброшенные за забором, голые кости их пустых каркасов поднимались в воздух, как ребра туши животного, лишенного плоти.
В других местах ограждение представлялo собой не более чем набор тщательно расставленных препятствий. Груды сельскохозяйственной техники и ненужных мешков с химикатами были расставлены так, чтобы создать, как они надеялись, непроницаемую блокаду. Майкл оценивал успех каждой секции барьера по тому, сможет ли он пройти или перейти на другую сторону. Если бы у него были проблемы, то у усталых и болезненных тел наверняка не было бы никаких шансов.
Когда вечер понедельника подходил к концу и приближались ранние темные часы утра вторника, Майкл стоял снаружи, проверяя и перепроверяя, надежно ли поставлен барьер. Все, что он мог найти, что им не понадобилось бы, было прислонено к забору или использовано для его возведения повыше. Пока он работал в своей холодной изоляции, ему пришло в голову, что прошла неделя с того дня, как начался кошмар. Самые долгие семь дней в его жизни. За это время он испытал больше боли, страха, разочарования и откровенного ужаса, чем когда-либо мог себе представить. Он отказывался позволять себе думать о том, что может ждать его завтра.
28.
В среду вечером. Девять часов.
Майкл приготовил еду для себя, Карла и Эммы. Казалось, он позволил себе немного расслабиться теперь, когда между ними и остальным миром возник приличный физический барьер. Эмма заметила, что теперь он начал занимать свое время случайной работой по дому. Она как бы невзначай упомянула, что полка в комнате наверху оторвалась от стены. К тому времени, как она в следующий раз прошла мимо комнаты, Майкл закончил ремонт. У каждого из выживших росло жгучее желаниена самом деле почти гортанная, основная потребностьчем-то себя занять. Занятость помогaла им забыть (почти до степени отрицания), что мир за их дверью рухнул и умер.
Они втроем просидели на кухне почти два часа, прежде чем еда была готова, и Майкл наконец смог подать ужин. Это был самый долгий промежуток времени, который они добровольно провели в обществе друг друга с момента поездки в Байстер, несколькими днями ранее. Атмосфера была приглушенной, как и следовало ожидать. Разговор был скудным. Майкл занимался готовкой (как обычно), Эмма читала книгу и, по большей части, Карл делал очень мало.
Эмма нашла немного вина. Она обнаружила несколько бутылок, спрятанных на пыльной полке, втиснутой между двумя кухонными блоками и, не теряя времени, откупорила бутылку белого и налила три больших стакана, передав по одному Карлу и Майклу. Обычно Карл не пил вина, но сегодня он был готов сделать исключение. Ему хотелось напиться. Он хотел быть так чертовски пьян, что не cмог бы вспомнить свое собственное имя. Ему хотелось вырубиться на кухонном полу и забыть обо всем как можно дольше. Он даже не особо беспокоился о том, чтобы проснуться на следующее утро.
Еда была хорошейвероятно, лучшая еда, которую они ели вместе,и это в сочетании с вином помогло сохранить тревожное чувство нормальности. Это чувство нормальности, однако, имело нежелательный побочный эффект, помогая им вспомнить все о прошлом, которое они пытались забыть. Майкл решил, что лучший способ справиться с тем, что они потеряли, - это попытаться поговорить об этом.
- Итак, - начал он, задумчиво пережевывая набитую в рот еду. - Вечер среды. Чем вы двое обычно занимались в среду вечером?
Наступило неловкое молчание. Та же неловкая тишина, которая, казалось, всегда наступала в любом разговоре, который осмеливался затронуть тему того, каким был мир до прошлого вторника.
- Я либо училась, либо пила, - в конце концов ответила Эмма, также чувствуя, что имеет смысл поговорить. - Или, возможно, и то, и другое.
- Пьешь в середине недели?
- Я могу выпить в любой день.
- А как насчет тебя, Карл?
Карл поиграл со своей едой и сделал большой глоток вина.
- Я был бы на дежурстве, - медленно произнес он. Он явно не был уверен, стоит ли говорить о прошлом. Он только начал говорить, и это уже причиняло ему боль. - Я не могу пить посреди недели, но я бы наверстал упущенное в выходные.
- Ты был завсегдатаем паба или клуба? - спросила Эмма.
- Паба, - ответил он очень определенно.
- A что насчет твоей маленькой девочки?
Последовала неловкая пауза, и Эмма задумалась, не зашла ли она слишком далеко и не сказала ли что-то не то. Карл снова посмотрел на свою еду и сделал второй глоток вина, на этот раз опустошив бокал. Он схватил бутылку и налил себе еще, прежде чем продолжить.
- Мы с Сарой часто ходили днем в местный ресторан, - начал он, и его глаза увлажнились от слез. - Мы были частью толпы. Там всегда был кто-то, кого мы знали. Мы начинали пить около трех или четырех часов, а уходили незадолго до закрытия. Там всегда были дети возраста Джеммы. У них была игровая площадка, и у нее были ее друзья, и они обычно...
Когда боль стала невыносимой, он остановился и выпил еще вина.
- Извини, - инстинктивно пробормотала Эмма. - Мне не следовало ничего говорить. Я как-то не подумала.
Карл не ответил.
- Почему ты ничего не должна была говорить? - спросил Майкл.
- Что?
- Почему ты извиняешься? И почему ты не хочешь говорить об этом, Карл?
Карл поднял глаза и уставился на другого мужчину, по его лицу текли слезы боли.
- Я не хочу говорить, потому что это чертовски больно, - выплюнул он, почти с трудом выдавив слова. - Ты не представляешь, каково это.
- Я тоже потерял родных людей...
- Ты не потерял ребенка. Ты не представляешь, каково это. Ты не мог...
Майкл знал, что он прав. Он не был уверен, разумно это или глупо, но отчаянно чувствовал, что должен заставить этот разговор продолжаться. Он решил, что они не смогут двигаться дальше и сделать что-то из оставшейся части своей жизни, пока им не удастся стереть остатки прошлого.
Карл снова уставился в пространство.
- Я бы все отдала, чтобы снова вернуться на лекции, - вздохнула Эмма. - Глупо, не правда ли? Раньше я делала все, что могла, чтобы избежать их, а теперь я просто хочу...
- Ты просто не можешь себе представить, каково это, - сказал Карл себе под нос, прерывая ее. - Это убивает меня.
- Что? - мягко сказал Майкл.
- Каждое утро я просыпаюсь и мечтаю, чтобы все закончилось, и я был мертв, - объяснил он. - Каждый божий день - боль сильнее, чем в прошлый. Я все еще не могу смириться с тем, что они ушли, и я просто...
- Сейчас больно, но станет легче, - сказал другой мужчина, начиная сожалеть о своих предыдущих словах. - Со временем должно стать легче, это должно...
- Будет ли это? Ты ведь не знаешь это наверняка, не так ли?
- Нет, но я...
- Тогда просто закрой рот, - сказал Карл, его голос вдруг стал удивительно спокойным и ровным. - Если ты не знаешь, о чем говоришь, ничего не говори. Не трать свое гребаное время, пытаясь заставить меня чувствовать себя лучше, потому что ты не можешь. Ты ничего не можешь сказать или сделать, чтобы хоть как-то облегчить это.
С этими словами он встал и отошел от стола, не сказав больше ни слова. В течение нескольких долгих секунд единственными звуками, которые можно было услышать в доме, были тяжелые, вялые шаги, когда Карл поднялся наверх и заперся в одиночестве в своей комнате.
Некоторое время спустя Майкл открыл еще одну бутылку вина. Он не спрашивал, он просто налил Эмме еще один стакан. Она не сопротивлялась.
- Я действительно облажался, не так ли? - тихо сказал он.
Она кивнула.
- Мы оба это сделали. Очевидно, что он борется. Мне не следовало спрашивать его о его маленькой девочке.