СтарикАлекс Лоренц
ПРЕДИСЛОВИЕ
Стоял серый, дождливый октябрь. Анатолий Васильевич Церковный, тяжело опираясь на трость, прогуливался по скверику в центре города. Выглядел он неважно: совсем сгорбился, сморщился, пожелтел; лицо и руки покрылись старческими пигментными пятнами.
Мой школьный учитель английского языка.
Сколько ему? Наверное, хорошо за восемьдесят. Он и в мои-то школьные годы уже казался глубоким старцем.
С выпуска прошло лет пятнадцать целая вечность. За это время я сильно изменился внешне. Но он узнал меня. Сразу. Стоило лишь столкнуться взглядами.
Мы разговорились. Я рассказал, чем занимаюсь. Анатолий Васильевич оживился и словно помолодел. Сказал, что у него есть для меня сюжет, пройти мимо которого я не смогу. Разжившись в ближайшем магазине бутылкой коньяка, мы отправились к нему домой в его скромную старую квартирку, где он доживал свой век в компании злобного черного кота и портрета жены, перевязанного траурной лентой. Так начались наши «писательские сессии», как он их сам окрестил. На целый год я стал постоянным гостем в доме старого педагога.
Алекс Лоренц.
1
Урок подходил к концу. Девятиклассница пересказывала у доски текст об Австралии. Я сидел за учительским столом, слушал вполуха. Заполнял журнал. Трудновато стало сосредоточить внимание на двух делах сразу. Недавно стукнуло семьдесят семь, и быть Юлием Цезарем все труднее.
Еще лет десять назад глубокая старость казалась чем-то очень отдаленным. А потом стукнуло семьдесят и началось. Боли в пояснице, ноги еле волочатся. Мышцы словно превратились в желе, и их в таком виде высосали через трубочку. Осталась лишь покрытая пигментными пятнами желтая кожа, дрябло висящая на хрупких костях. Кстати, о костях: говорят, если в таком возрасте сломать шейку бедра, можно сразу в гроб ложиться
Меня зовут Анатолий Васильевич Церковный. Я обучаю детишек английскому языку в одной элитной школе в областном центре среднего пошиба. Стаж работы пятьдесят пять нет, пятьдесят шесть лет учитывая, что свой первый год я отработал на полную ставку в сельской школе у черта на рогах, пока параллельно мотал последний курс института. Учитель я строгий. Не все меня любят, зато после выпуска все благодарят. В профессиональном плане стараюсь оставаться в тренде, выражаясь языком нынешней молодежи. Не сдаю позиции. И ум покамест ясный относительно
Прозвенел звонок с первого урока. Он у нас особенный мелодичный, переливчатый. Я отправил на место невнятно мямлившую у доски девочку, озвучил группе домашнее задание. Загремели стулья, завжикали молнии на рюкзаках. Я со скрипом поднялся, подошел, опираясь на костыль, к окну. Приоткрыл створку. Затхлый, перенасыщенный углекислым газом воздух под напором сырого октября мигом отступил к двери. От порыва ветра дверь распахнулась. Первую группу класса девять «А» вместе с вещами тут же вынесло в гулкий коридор. Я остался один в пустом помещении.
Итак, журнал. Надо заполнить темы двух предыдущих уроков и сегодняшнего.
Я поплотнее прикрыл дверь, вернулся к учительскому столу, уселся. От свежего воздуха в голове прояснилось.
Самое сложное найти пальцем нужные строки в распечатанном планировании на полугодие, а потом перенести их содержимое в журнал. Мелкие буквы. Строчки путаются. Скачут. Я уже так много раз ошибался вносил в журнал одну тему вместо другой, что меня, наверное, по всем формальным признакам можно было бы уволить по статье.
Я вздрогнул: на мое плечо легла чужая рука.
Он. Тут как тут. Появляется ниоткуда как черт из табакерки.
Другой.
Не то чтобы я его боюсь, но опасаюсь. Никогда не знаешь, чего от него ждать.
Когда он появился? Дайте-ка подумать Вот так явно, в виде копии меня, наверное, года три назад. Впрочем, он и до того наверняка существовал, но высовываться не осмеливался.
Чем занимаемся? деловито поинтересовался он.
Я поднял голову.
Зачесанные назад седые волосы, морщинистые щеки, бородка, глубоко посаженные глаза за стеклами очков. Все как у меня. Только у него злобная ухмылочка на лице. Я такую, наверное, даже если сильно захочу, не смогу состроить.
Я не стал отвечать.
Не хочешь, значит, со мной общаться, констатировал он, убрал руку с моего плеча и уселся напротив за ученический стол.
Я вновь промолчал.
Оставь ты этот журнал, подначивал он, вальяжно развалившись на стуле. Все равно никто не смотрит, что там у тебя чему соответствует, а что нет. Ну-кась, что за заголовок?
Формирование навыков монологического высказывания по теме «Флора и фауна Австралии», пробурчал я, не поднимая головы.
Напиши просто «Австралия» и дело с концом. Подумаешь, тоже мне. Мозг наизнанку вывернешь об такие-то формулировки.
Уже начал, как в плане, бросил я.
Ничему тебя жизнь не учит, издевался он. Я тебе твержу-твержу, а ты не слушаешь.
Ага. Я приподнял голову, взглянул на него поверх съехавших на нос очков. А потом меня за твою «просто Австралию» уволят к чертовой бабушке.
Хе-хе. Кто ж тебя уволит! Ты ж живая легенда. Тебе каждый год грамоты да премии выписывают только за то, что ты еще не помер.
Да уж, тут он, конечно, прав. Не поспоришь.
Другой принялся постукивать тростью о пол. Наверное, воображал себя праздным молоденьким франтом, что сидит на скамейке на набережной, закинув ногу на ногу, высматривает дамочку посмазливее да полегкомысленнее.
Звук раздражал.
Только я открыл рот, чтобы одернуть Другого распахнулась дверь.
Анатолий Васи
Я направил рассеянный взгляд на дверной проем. Пока фокус нехотя настраивался, я видел лишь темноту гудящего переменой коридора да размытое пятно лица на первом плане.
Судя по заминке, посетитель был чем-то удивлен.
Дверь захлопнулась, и мы с Другим вновь остались один на один. Мгновение мы играли в гляделки. В его глазах бесновалась озорная искорка торжества.
Пора признать: с Другим начались серьезные проблемы.
У меня свой кабинет. Классное руководство уже давно не дают, ибо не потяну, но с насиженной жердочки не сгоняют: начальство злобное, наглое, умом не блещет, однако хотя бы к тому, что мне уже тяжеловато ходить, они относятся со снисходительно-высокомерным пониманием.
Какого только мусора я не держу в своем учительском столе, вы б видели! Стариковская привычка ничего не выбрасывать. Летом учителя выгребают дерьмо из своих шкафов, столов, тумбочек. Но мне такие генеральные уборки с некоторых пор даются нелегко. Выкидываю что-нибудь по мелочевке, только когда нужно освободить место
Так вот, дети постоянно забывают в кабинетах ручки, карандаши, линейки. Я их собираю, складываю в верхнем ящике стола. Их там скопилось тьма. Иногда кто-нибудь приходит без ручки выдаю бесхозную. В тот же ящик, поверх ручек с обгрызенными колпачками, я складываю стопки листков бумаги со словарными диктантами и прочими письменными работами.
В последнее время Другой в мое отсутствие повадился шалить. Выудит из общей кипы какую-нибудь работу а то, бывает, две или три, под настроение. Не поленится подберет ручку того же оттенка и давай исправлять правильное на неправильное. Причем делает это прямо-таки виртуозно: почерк не отличишь. Потом ребенок, которому я вручил его испоганенный труд, подходит и робко заявляет: я, мол, не так писал. Я отвечаю: ну, что, мол, поделать; вероятно, это какая-то мистика. Не скажу ведь я ну, вы поняли.
Один раз мать прибежала, стала права качать. Я ей ответил: вы видите, дескать, что чернила те же самые и почерки идентичны? Мадам, не думаете же вы, что я сам по злобе душевной вашему сынишке ошибку нарисовал?..
Подонка хорошо бы ущучить за этим делом да отходить тростью как следует. Но старый черт грамотно работает. А потом все напрочь отрицает. И посмеивается издевательски. Как наглый и ушлый уличный наперсточник Да и не уверен я, что сумею его одолеть. Кажется, в последнее время он стал лучше выглядеть, бодрее. Я дряхлею, сдаю позиции, а он наливается соком молодости, набирает силу. Боюсь, настанет роковой день, когда я полностью утрачу контроль