Парочка приходила.
Маму наклоняет голову к плечу, как сова. И глаза у неекак у совы, большие и светлые. Волосы совсем седые. Лицо цвета промасленной кожи, только светлее. Она сидит засучив рукава, и я вижу, что руки у нее загорели только до локтей. Фермерский загар.
И что же вы с ними делали? И снова в голосе куда больше яда, чем я рассчитывала. Когда я вижу Маму, мне хочется что-нибудь сломать.
В основном помогала им. Кроме одной женщины, которая попросила меняМаму поджимает губы, почистить ее ауру. С помощью лечебных кристаллов, купленных в Интернете. Мне пришлось объяснять, что есть вещи, которыми я заниматься не буду, жестко припечатывает она.
И чем же вы не будете заниматься? осторожно спрашиваю я.
Тем, от чего нет никакого проку, отвечает она, пристально вглядываясь в мое лицо. Такое чувство, словно она решила подсчитать количество пор.
Я думала, вы задвигаете клиентам всю эту нью-эйджевскую чушь
Многие так думают, пока не узнают меня поближе. Она делает большой глоток. Это чай, но он гуще и крепче, чем мы обычно пьем. И слаще.
Брайан говорил, что вы занимаетесь гомеопатией.
В самом деле? Вообще-то я травница. Мама обучала меня с самого детства. А если знаешь, что делать, и долго живешь в одном месте, люди к тебе приходят. Иногда я им помогаю. Иногда нет.
Я смотрю на чашку, которая стоит передо мной. Маму щедро плеснула туда молока, не спрашивая, люблю я чай с молоком или нет. А я ее даже не поблагодарила.
У Кэтлин тоже есть кристаллы.
Сестра в самом деле раскладывает кусочки кварца, лазурита, юнакита и лунного камня среди статуэток Девы Марии. Но исключительно для красоты.
Неудивительно, говорит Маму. Но у тебя-то мозгов побольше будет.
Я подношу чашку к губам и признаюсь Маму, что ненавижу гомеопатию.
Глупо тратить силы на пустую ненависть, отвечает она.
Но гомеопатия убивает людей, вскидываюсь я. Я читала, что
Жизнь тоже убивает, перебивает Маму. А порой люди и сами прекрасно справляются. Это разочаровывает.
Я хочу стать доктором, когда вырасту.
Маму кивает:
Значит, ты не боишься работы. Похвально. Я видела, как ты возишься с растениями. Тебе нравится лечить. Она замолкает. Но твоему дереву нужно больше воды. Не бойся его залить. Вода ему не повредит.
К каждому растению нужен свой подход. Я не всегда знаю, что лучше. Я пожимаю плечами. Но я стараюсь.
И спасибо.
Она как-то странно двигает головойя не могу назвать это кивком. Волосы Маму собрала в пучок, но не на макушке, как у балерин, а ниже. При этом он выглядит даже опрятнее. Ей бы пошел платок. Блузка у Маму застегнута на все пуговицы. Ногти разноцветные, но лак тут ни при чемэто из-за возни с растениями и землей.
Как тебе деревня? спрашивает она.
Ничего.
Хмхмыкает Маму. Она словно ждала, что я буду более многословной.
А я чувствую себя как на собеседовании при приеме на работу, когда на вопрос: «Ваши сильные стороны?» ты отвечаешь: «Я трудолюбивый», а потом под пристальным взглядом потенциального начальства судорожно пытаешься что-нибудь придумать и добавляешь: «Как барсук». В этот момент ты уже понимаешь, что провалился, и изучаешь носки своих ботинок, пока к тебе снова не обратятся.
Я была на трех собеседованияхискала подработку на летои до сих пор уверена, что все три прошли кошмарно. Уж в этом я разбираюсь.
Здесь почти нет наших ровесников. Кэтлин тяжело к этому привыкнуть. У нее всегда было много друзей.
А у тебя?
У меня такой проблемы нет, говорю я и вдруг понимаю, что это правда. Я переживала из-за школы, но там не так уж плохо. Не люблю, когда вокруг много людей.
Маму фыркает и поднимается из-за стола. Она допила чай, и рассиживаться ей некогда. Меня не покидает ощущение, что я должна почтительно пожать ей руку, перед тем как она уйдет.
«Ну как, я получила работу?» мысленно спрашиваю я.
Маму мне по-прежнему не нравится, но теперь к неприязни примешивается другое чувство. Я опускаю взгляд на свои маленькие чистые руки. Интересно, что ждет нас в будущем? Неужели Кэтлин заведет кучу друзей, а мне останется только болтать со старухами? Неужели такой будет наша жизнь?
Чай с молоком плещется в желудке, как наваристый бульон. Я мою посуду и смотрю в окно на сад. Маму идет мимо боярышника. В сумерках я замечаю промельк крыла и блеск чьих-то глаз. Матушка хватает что-то с ветки, а потом запихивает в карман. Это была птица? Я не успела разобрать. Маму двигалась очень быстро, она кралась по темному саду, словно хищный зверь. Как ласка. Я оттираю брызги чая с белой керамики. Ставлю чашки на сушилку. И смотрю в окно до тех пор, пока не становится совсем темно.
Когда, поднявшись по деревянной лестнице, я захожу в комнату к Кэтлин, она лежит в кровати, а в руках у нее уже знакомая коричневая кружка. Почему-то это меня задевает.
Что ты пьешь? недовольно спрашиваю я.
Понятия не имею. Это Маму принесла. На, понюхай.
Кэтлин вручает мне кружку, я подношу ее к лицу и делаю глубокий вдох. Пахнет шалфеем и будто бы водорослями. Аромат не сказать чтобы приятный, но какой-то правильный. Как будто противоположный отраве.
Гадость, тем не менее морщусь я. И ты так просто согласилась это выпить? Оно хотя бы помогло?
Не знаю Я все еще чувствую себя разбитой, стонет Кэтлин. Голова и живот меня убивают.
Бедняжечка, воркую я, втайне радуясь, что дурацкое зелье Маму не сработало.
Перестань ухмыляться, Мэдди. Она сунула мне чашку в руки, как гранату, и стояла тут, пока я не начала пить. Потом проворчала что-то и ушла. Я слишком больна, чтобы спорить с грубыми незнакомками.
Я не ухмыляюсь. Меня она тоже угостила чаем. И дала совет по поводу растений.
Поглядите на нее, я только заболела, а ты уже нашла себе новую подружку! Кэтлин делает вид, что оскорблена до глубины души.
Она мне не подружка. И кажется, она что-то замышляет.
Тебя послушать, так все что-то замышляют.
Но ведь это правда. Ты, например, вечно что-то замышляешь.
Но не сегодня. Кэтлин со вздохом откидывается на подушки. Я слишком устала и отвратительно себя чувствую. Это место станет моей могилой.
Я прижимаю ладонь к ее лбу:
Да у тебя жар. Хочешь, я позову маму?
Нет. Мне нужна ты. Поспишь сегодня со мной?
Конечно. И постарайся меня заразить. Мне нужен выходной от школы.
Поверь мне, ты не хочешь так болеть. Это просто буэ-э-э.
Кэтлин закрывает глаза и сворачивается калачиком.
Кажется, я знаю, как поднять тебе настроение! говорю я голосом продавца из пятидесятых, широко улыбаюсь и призывно поигрываю бровями.
Прекрати. Мне и так плохо.
Так плохо, что не поможет даже любовное письмо от Лона? Я размахиваю конвертом у нее перед носом, как бумажным веером в жаркий день.
Что? Кэтлин тут же садится на кровати. Дай сюда.
Она перечитывает письмо дважды. Я пытаюсь заглянуть через плечо, но Кэтлин старательно его прячет.
Что он пишет?
Делится сексуальными фантазиями. Настал черед Кэтрин играть бровями.
Да ладно.
Разумеется нет. Он же не маньяк какой-нибудь.
Я оставляю последнее замечание без ответа, и Кэтлин протягивает мне письмо. Оно совсем короткое, даже не письмо, а так, записка:
Каталина!
Сегодня мне не хватало твоего прекрасного лица. Возвращайся скорее.
Тебе и так плохо, а теперь, наверное, и вовсе стошнит? участливо интересуюсь я.
Мэдди, прекрати. Это очень мило. Она с улыбкой целует записку.
Когда я ухожу, Кэтлин снова ее перечитывает.
Я чищу зубы, умываюсь, достаю из ящика трусы и колготки на утро и возвращаюсь в соседнюю комнату, чтобы забраться к сестре под одеяло.
Не толкайся, ворчит Кэтлин. Она горячая как печка.
Я принимаюсь рассказывать о том, как прошел день в школе и как я пила чай с Маму, но Кэтлин в основном интересует Лон. Во что он был одет, что говорил. Я стараюсь вспомнить, но это нелегко, потому что он жутко скучный и противный. Каталина! Кому придет в голову коверкать чужое имя, чтобы потешить свое самолюбие? Это ведь даже не прозвище. Наконец Кэтлин засыпает, а я целую вечность лежу без сна, тщетно пытаясь устроиться поудобнее. Я не чувствую себя в безопасности. Нет, мне не страшно. Просто неспокойно. Что-то щелкает в водопроводных трубах. Покалывает в висках и кончиках пальцев. Плечи деревенеют, напряжение выворачивает суставы. Я привыкла к этому, как привыкла к спазмам накануне месячных. Скоро мне потребуется кое-что собрать. Ненавижу это чувство. И себя ненавижу.