* * *
Ой, в чем это у тебя чашка? спросила я, отставив чашку с чаем и с брезгливостью рассматривая свои пальцы, измазанные чем-то белым. Похоже на гипс. Я понюхала руку. Пахло мелом. Наверное, подруга, даже не помыв руки после своей мастерской, бралась за посуду, в которую налила мне чай. Она, конечно, со странностями. И довольно неряшлива. Хотя я пыталась ее понять: она творческий человек, ей не до всех этих условностей. Подумаешь, пальцы мелом испачкала.
Не знаю, пробормотала подруга с каменным лицом, которое не отразило ни единой эмоции. Обычная чашка. Пойдем вниз, я покажу тебе новые работы.
Я внутренне вся сжалась, представив, что снова спускаюсь в сырой подвал с земляным полом, усыпанным шелухой семечек, но покорно отправилась за ней, вытирая попутно об джинсы руки, испачканные мелом. В этот раз мне показалось, что здесь даже запах усилился. В душном воздухе стоял противно-сладковатый запах мышиного помета, и меня слегка затошнило. Я тут же вспомнила свой недавний сон. В нем я почему-то поселилась в убогой старой квартире, давно не видевшей ремонта. В окнах были потемневшие рассохшиеся рамы и давно не мытые стекла, на трех петлях криво висели грязные занавески. Мебель в квартире из сна мне представлялась смутно. Хорошо запомнился лишь письменный стол, настолько старый, что едва держался на подгнивших ножках. Полировка вся облупилась и растрескалась, и выглядела, как ободранная высохшая кожа на болячке, а один край стола был буквально изъеден грызунами. Казалось, что даже во сне пахло мышами, а полусгнившая столешница была усыпана все той же шелухой от тыквенных семечек. Очистки валялись и на полу квартиры, прямо на ковре. Я проснулась трудно поверить! от омерзения и долго пыталась стряхнуть с себя невидимые очистки.
Сейчас я снова стояла в такой шелухе чуть ли не по щиколотку. Казалось, ее стало еще больше. Подруга с мрачным и безучастным лицом прошаркала по «бывшим семечкам», шурша ими, как осенней листвой. Она подвела меня к двум статуям в человеческий рост, укрытым плотной серой тканью, и медленно потянула за ее край. Ткань сползла, бугрясь в местах выступов, и перед нами предстали две гипсовые женские фигуры. Обе утопали босыми белыми ногами в очистках семечек и стояли, словно понурившись и опустив головы. Белые гипсовые волосы одной почти закрывали лицо, вторая смотрела в сторону равнодушными слепыми глазами. Пальцы одной из ее рук были испачканы чем-то красным.
Подруга, увидев мой удивленный взгляд, поморщилась.
Черт, краской мазнула нечаянно, пробурчала она, накидывая обратно покрывало на скульптуры. Затем развернулась и, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу, пошла к выходу. Я в недоумении двинулась за ней. Я ее не узнавала. Она и раньше не отличалась особой грацией, но теперь передвигалась так, будто ей каждый шаг давался с трудом. И хмурое выражение больше не сходило с ее лица. Я снова и снова задавала себе вопрос, зачем к ней приезжаю, и не находила ответа. А еще меня вдруг осенило, что одна из фигур была удивительно похожа на одну из наших одногруппниц с терапии уверенности. Та, что смотрела вбок, с красными пальцами.
Тебе Светка что ли позировала? поинтересовалась я, когда мы поднялись наверх и расположились в кухне. Подруга долго молчала, отвернувшись ко мне спиной и возясь около мойки.
Да нет, наконец ответила она, не оборачиваясь. По памяти сделала.
Перед внутренним взором у меня вдруг пронеслись остальные фигуры, которые стояли в мастерской. Они не все были накрыты полотном, и я сейчас была готова поклясться, что одна из них сильно напоминала нашу тренершу-психолога, которая учила нас справляться со страхами. Почувствовав, что мои вопросы почему-то раздражают подругу, я промолчала.
Тем временем скульпторша выставила передо мной на стол большую миску, наполненную тыквенными семечками. Целыми. В кожуре и с сердцевиной.
Почему-то при виде этих семечек снизу к горлу тут же поднялся тошнотворный комок, и мне почудилось, что завоняло мышами.
Не хочешь? пожала плечами подруга, увидев, что я зажала рот рукой. Ну, как хочешь.
Она села за стол напротив меня, подвинула миску к себе и, уставившись глазами сквозь меня в одну точку, принялась лугзать семечки. Очистки она равнодушно сплевывала, и те летели на пол, словно так и нужно было.
Люблю семечки, вдруг пояснила она.
Поэтому у тебя ими весь пол в подвале засыпан? не выдержала я.
Не знаю, наверное. Там засыпан пол? вроде как удивилась она.
Я, не в силах наблюдать, как она щелкает семечки и сплевывает кожуру, стала сосредоточенно рассматривать свои ладони. Надо же, снова испачкалась мелом или гипсом. Все линии на ладонях были белые. Будто бы я столько возилась с гипсом, что он уже въелся в кожу, заполнил каждую трещинку и складку и больше не смывается. Я нервно потерла ладони друг о друга.
* * *
Через несколько дней я снова пришла в гости к скульпторше. Я еще заранее подготовила кучу ответов с разными формулировками, чтобы выдать по телефону, почему я не смогу к ней наведаться, но как только она позвала, я тут же отложила все дела и отправилась на зов. Странно, с тех пор, как я увидела свои грязные ладони, мел так и не смылся, сколько бы я не пыталась тереть руки мочалкой с мылом. Я протирала их одеколоном, я даже порошком для чистки раковин мыть пробовала, ничего не помогло. Только покрасневшую кожу теперь щипало нещадно, а гипс так и не смылся. Где я вообще в него вляпаться успела?
Мы почти сразу спустились в мастерскую, где я тут же принялась глазами искать нашу тренершу. Да, так и есть: она стояла, разведя руки в стороны, точь-в-точь, как на одном из занятий, где увлеченно рассказывала какую-то историю. И ладони ее тоже были красными. Тоже краской мазнула? К ладоням, наверное, липким от краски, пристало несколько очистков от семечек.
У меня крутило живот от отвращения, но я покорно шла за подругой, рассматривая в который раз уже белые скульптуры. Только сейчас я обратила внимание, что у многих были красные пальцы или ладони. Мы прошли вдоль ряда фигур и опять остановились возле тех, что она мне показывала в прошлый раз. Теперь они уже не были накрыты тканью, и я в изумлении застыла перед ними.
Скульптура одногруппницы, которую я узнала в прошлый раз, теперь смотрела прямо на меня, а красного на руках стало больше. Оно было не только на пальцах. Такое ощущение, что фигура окунула в темно-красную краску обе кисти. На щеке были следы, словно кто-то провел красными пальцами по ее лицу. Зато теперь я узнала и вторую фигуру, потому что она больше не стояла, низко склонив голову и завесившись волосами. Сейчас она глядела бельмами гипсовых глаз прямо перед собой. И это тоже была одна из наших знакомых по группе.
Что, узнала? дребезжащим незнакомым голосом спросила скульпторша, и я, еле устояв на ватных ногах, кивнула.
А зачем ты их краской мажешь? спросила я, нервно сглотнув.
Да кто их знает? пожала плечами подруга. Сами где-то мажутся. Пойдем, семечек поедим.
Я вдруг поняла, что очень давно хочу тыквенных семечек. Вот прямо целую миску, большую, полную, как она в прошлый раз передо мной поставила. Как я тогда смогла отказаться? Они так вкусно пахли чем-то сладким. И в подвале, кстати, сейчас так уютно и ароматно. И приятно ступать по мягкой, шелестящей, чуть поблескивающей шелухе. Я улыбнулась, и мы пошли назад.
* * *
Я больше не ношу прозрачные эластичные колготки, потому что сквозь них очень хорошо видно, какие белоснежные у меня ноги. И мне уже приходится надевать перчатки, чтобы не оставлять белых следов на предметах, до которых я дотрагиваюсь. Руки пока еще сырые, и гипс сильно мажется. Но подруга обещала, что скоро я буду оставлять лишь легкий меловой след. Мне так нравится ее слушаться, я все делаю, как она говорит. Может быть, я скоро буду стоять, окунувшись босыми ногами в теплую приятную шелуху от тыквенных семечек. Но это только днем, а ночью я буду уходить. Пока еще не понимаю, куда. И мои руки тоже измажутся в красном. Я уже знаю, что это не краска.
Земляное
Молодая пара из города отправилась за грибами в деревенский лес. Грибов там не оказалось, или они просто не умели их искать, однако им встретилось кое-что намного более интересное, чем грибы.