За ее спиной никого не было. Оля вздрогнула и снова обратилась к зеркалу, где в полном изумлении узрела ребят, подходивших к ней, и себя. Себя, отворачивающуюся от зеркальной поверхности и делающую шаг назад. Девушка снова резко повернулась к комнате, но та была пустая. Стояла полнейшая тишина, ни единого звука не проникало в растворенную дверь. Ольга не понимала, что происходит: она помутилась рассудком после страшной боли или, может быть, потеряла сознание? Тем временем отражение, все еще слегка сгорбившись, подошло к друзьям, и они втроем направились к выходу из комнаты. Олин муж бережно обнимал ту за плечи. На пороге она вдруг оглянулась и, уставившись на Олю, едва заметно кивнула и победно усмехнулась. Затем все вышли.
Комната, где находилась Ольга, была и знакомая и чужая одновременно, и, оглядев ее, словно сквозь туман, девушка поняла, что помещение выглядит зеркально симметричным тому, где она еще недавно сгибалась от боли в животе. «Не могла ж я попасть в отражение! Что происходит?»
Вань! повернувшись к двери, закричала она что было сил. Ребята! Эй! Вы где?!
Ей показалось, что слова в окружавшей ее тишине обрели вес и, словно мешки с песком, с тупым шумом попадали на пол, так и не проникнув за пределы комнаты. На дрожащих ногах девушка медленно пошла к дверному проему, но как только собралась шагнуть за порог, дверь неожиданно сама резко захлопнулась с глухим стуком. Еще не осознав, что это значит, Ольга стала медленно обходить комнату и рассматривать знакомые, но отраженные предметы, с ужасом чувствуя холодные струйки пота, текущие по спине, и охватывающую ее мелкую дрожь. Нет, она не спала, она все чувствовала, и даже остатки тупой боли, которая недавно заставила ее согнуться. «Странная была боль, подумала Ольга. Никогда ни при каких ситуациях я не испытывала подобной». Все в обстановке комнаты было ненастоящее, даже бутафорское. Она потрогала диван, стол, дверцу шкафа. Пальцы ощутили налет древней пыли, но руки остались чистыми. Шаги были глухими и мягкими, словно звуки от них проникали через заткнутые уши. И в самом деле было похоже, что в ушах вата или та же невидимая пыль. Ольга не слышала даже ударов собственного сердца, словно и сама была теперь нереальная или искусственная.
Девушка в панике дернула дверь. Та открылась бесшумно и тяжело, будто была сделана из огромной бетонной плиты, обитой войлоком, который скрадывал звуки. Вместо проема оказалась глухая деревянная стена, покрытая толстым слоем грязной пыли, которая в некоторых местах висела клочьями, слипшимися от сырости и затхлости.
Помогите! с надрывом закричала девушка. Ваня! Ванька!
Тут Ольга поняла, что голос не разносится дальше ее собственного горла. Он остается в ней, безмолвный крик, и сама она не слышит его, а только чувствует. Это было похоже на вопль в кошмарном сне, но только сейчас она точно знала, что не спит. Девушка перепробовала все способы, которые знала, чтобы удостовериться, что бодрствует: дергала себя за волосы, щипала, ничего не помогало: было больно, но она не просыпалась. Потому что не спала. В отчаянии Оля бросилась к старому буфету, схватила стакан и грохнула его об пол. Стакан разбился беззвучно, и Ольга, взяв осколок и зажмурившись, вонзила его в ладонь. Кисть свело от острой боли, и, открыв глаза, девушка увидела, как по руке вязко стекает струйка крови. Это не могло быть сном, даже самым кошмарным и ужасным: Ольга не спала, она находилась за стеклом, а ее отражение ушло вместо нее. Она почувствовала обжигающие горячие слезы на щеках и, закрыв лицо руками, размазывая по нему кровь и слезы, опустилась без сил на деревянный пол. Она почти не чувствовала его, словно он имел такую же температуру, как и ее тело. И самое страшное, ее не оставляла мысль, что все происходящее невозможно, нереально, недопустимо, но оно есть, а выхода из него нет.
* * *
Ты чего там застряла? спросил у Оли Стас, развалившийся в графском кресле, когда троица Ольга, Иван и Эдик спустилась с крыльца и присоединилась к остальным. Муж тебя заждался. Ну, может быть, не тебя, а пива!
Раздался дружный смех. Компания была в таком веселом, расслабленном состоянии, когда даже глупая шутка уже казалась смешной. Эдик выставил пиво на походный столик. Ваня молча кивнул Стасу, и тот, усмехаясь, освободил стул, пододвинув его Ольге.
Ваше Как там? Высочество? кривляясь, произнес он, и Оля, сделав легкий шутливый книксен, уселась на свое место. Ваня расположился напротив жены, влюбленными пьяными глазами глядя на нее.
Ой, Оль, вдруг пробормотал он, а мне казалось, что у тебя родинка была на другой щеке! Как это?
Ну ты, дурень, совсем напился! хлопнул его по плечу Эдик. Забыл, на какой щеке у жены родинка!
Друзья засмеялись. Ваня виновато пожал плечами и опустил глаза, а девушка только молча и едва заметно улыбнулась, надменно глядя на мужа.
Скульптор
У меня появилась подруга, она талантливый скульптор. Мы вместе ходили в группу психологической поддержки боролись со страхами. Я несколько раз была у нее дома, и она показывала мне свою мастерскую, которая находится в подвале
Моя подруга скульптор. Ну, не то чтобы настоящая подруга. Мы познакомились на тренинге по психологии. А если быть совсем точной на коллективных занятиях в центре психологической помощи. Наша группа называлась «Тренинг по уверенности». Предполагалось, что здесь мы должны бороться со своими страхами.
Я-то сюда пришла, чтобы справиться со своей боязнью публичных выступлений. Не так часто, конечно, приходится выступать, но когда нужно, у меня буквально паника начинается, причем с того самого момента, как узнаю про выступление. Как-то раз полгода ходила и заранее боялась. Вот и пришла, чтобы коллективно, так сказать, проработать мои проблемы и искоренить страхи.
Подруга-скульпторша тоже себя к очень неуверенным относит. Она такая талантливая, лепит потрясающие фигуры из гипса, затем отливает по слепкам из них статуи. Я не представляю, как при таких способностях можно чувствовать себя неуверенно. А она каждый раз стоит на выставке возле своих скульптур, глаза в пол, ручонки трясутся, шея в красных пятнах. Мямлит что-то себе под нос. Жалкое зрелище. Правда, я на выставках ее не была, она мне видео показывала. Но творения ее я видела, прямо в мастерской. Она в подвале ее дома расположена. Не знаю, мне там очень неуютно показалось. И света дневного нет. Но она говорит, у нее других вариантов нет, если только арендовать. Но зачем, если дома есть подвал?
Мне там находиться неприятно. Сырость какая-то промозглая всегда. Подруга объясняла, что температура там именно такая, чтобы фигуры не рассохлись, и света электрического ей достаточно. А я, конечно, не хочу ее обижать, прихожу к ней, например, новую работу посмотреть. А саму каждый раз внутренне передергивает. Мы-то с ней на этих наших тренингах хорошо поработали и, если не полностью, то частично со страхами нашими точно справились. Я даже отважилась на работе семинар провести по валютному контролю для смежных отделов. Да и подруга вроде глаза опускать перестала, когда ее снимают. Зато теперь у меня, кажется, новые страхи появились.
Вот, например, весь пол мастерской усыпан шелухой от семечек. Кажется, это тыквенные семечки, и я даже не представляю, почему их там так много. Я сначала подумала, что это тоже такая задумка подруги: мало ли, может, у этих очистков отличные абсорбирующие свойства.
Какие семечки? Это так, мусор. Что мне еще, в подвале убираться, тут пол земляной! возмутилась она в ответ на мой вроде бы закономерный вопрос. Я ни разу не видела, чтобы она говорила на повышенных тонах. Наверное, тренинги по уверенности не прошли даром: она научилась огрызаться по поводу и без повода.
И вот каждый раз я спускалась с внутренней дрожью в этот подвал, испытывая чуть ли не омерзение от того, что приходится ступать по мягкому слою шурщащей шелухи. Она забивалась мне в швы кроссовок, и даже иногда в сами кроссовки. Возвращаясь домой, я вытряхивала эти очистки из своей обуви. Я больше не хотела к ней приходить, и даже встречаться уже стало неинтересно, но почему-то шла по первому зову.