Сиди здесь, глухо произнёс отец и вышел из авто. Василиса тут же вылезла и последовала было за ним, но увидев его тяжёлый мрачный взгляд через плечо, решила-таки остаться у машины.
А, вот и представитель власти, расплылся в улыбке отец Дианы. Его левый глаз (вернее, то место, где он раньше был) красовался прибинтованным ватно-марлевым тампоном. Однако это обстоятельно не помешало Короедову лично взять бензопилу и начать уничтожение креста.
Увенчанный «крышей-домиком» крест, довольно высокий, но, судя по облупившейся краске, старый и малопочитаемый, ещё держался на небольшом, но крепком постаменте.
Фёдор Сергеич, ну что это такое! всплеснул тоненькими ручками отец Павел.
Это законное изъятие земли под пастбище, прорычал Короедов. Общественно важное дело, а?
Вопрос адресовался сухопарому человеку в неизменном пиджаке и очкахотцу Гаврила, возглавлявшему администрацию посёлка.
Всё законно, кивнул Лисовский, показывая пухлую синюю папку с документами. Участок выделен и передан в аренду, всё согласовано.
Короедов, проорав нецензурное ругательство отцу Павлу, завёл свою пилу, и под оглушительное жужжание, снова направился к кресту. Священник кинулся наперерез, но отец Василисы поймал его за руку. Что они кричали друг другу, из-за шума разобрать не удалось, но когда крест с громким треском начал крениться, оба синхронно повернули головы. Крест на миг замер в воздухе, Василиса увидела, как между его перекладинами и «крышей» сверкнуло солнце, разойдясь веером разноцветных лучей. Потом крест глухо упал плашмя на землю, подпрыгнул и снова упал, подняв облако пыли. Короедов, опустив пилу, плюнул на оставшийся пенёк.
Отец Павел провёл рукой по лицу и, повернувшись, снова стал что-то высказывать Новикову, к ним присоединился Лисовский со своими бумагами. Раскрыв папку, он тыкал в листы, повышая голос, пока монах размахивал руками и вертел головой.
Тем временем работники Короедова с грохотом разламывали основание, на котором был установлен крест.
Устав от громкой ругани, Василиса отвернулась и в нескольких метрах от машины увидела знакомую фигуру. Гаврил, в своём неизменном чёрном удлинённом пиджаке, наблюдал за сценой издалека.
Мигом перед мысленным взором Василисы пронеслось её путешествие к Вражьей горе, ярким пятном выступило тело Гаврила, лежавшее со связанными руками лицом вниз. Задавив порыв броситься к живому Гаврилу и обнять его до хруста косточек, Василиса обошла машину и медленно зашагала к нему, мысленно отмеряя шаги, чтобы он не подумал, что она торопится.
Привет, первой поздоровалась Василиса. Гаврил только коротко кивнул, щурясь на скандал у поваленного креста. В его коричнево-зелёных глазах отражались солнечные лучи. Как выходные?
Так себе, сквозь зубы произнёс Гаврил, не глядя на Василису.
А у меня просто отлично. Василиса тоже обернулась, но увидела всё ту же свару. Рабочие отбойными молотками и ещё какими-то тяжёлыми инструментами раскалывали бетонный фундамент сваленного креста. Я думала, здесь только свиньи.
Их здесь полно. Но ещё есть овцы, утки, гуси.
Их не крадут?
Зачем их красть? Гаврил перевёл взгляд на Василису, которая тут же отвернулась.
Я слышала, с фермы, здесь недалеко, крадут коз.
Не знаю, что там на ферме, но здесь лучше бы на этом не попадаться.
Слушай, а где здесь кладбище?
Какое кладбище?
Ну, поселковое. Где-то же людей хоронят.
Гаврил долго смотрел на Василису, потом снова перевёл взгляд на уничтожение креста. От солнечного света его густые ресницы стали золотистыми.
Тебе зачем? наконец спросил Гаврил.
Так просто. Интересно. Василиса изо всех сил старалась на него не пялиться.
Ну, раз интересно, то от церкви выйти за посёлок и чуть-чуть пройти.
Мне понадобится твоя помощь. Василиса встала лицом к лицу с Гаврилом, перекрыв ему вид на дробление основания креста.
В смысле? Гаврил отступил на полшага. Взгляд Василисы упирался в его острый подбородок, тонкую шею и ямочку между ключицами, видневшуюся в расстёгнутом вороте чёрной рубашки.
Приходи завтра после школы в музей. Стоило усилий, чтобы посмотреть вверх.
Зачем это?
Приходи, узнаешь.
С чего ты взяла, что я стану тебе помогать?
Я вчера была под горой, тихо проговорила Василиса.
Под какой ещё горой? Гаврил ещё чуть-чуть попятился, чтобы удобнее было смотреть Василисе в глаза.
Ты понял, под какой.
И что? сухо сглотнув, спросил Гаврил.
Василиса уже раскрыла было рот, чтобы ответить, но за спиной раздались крики, и пришлось повернуться.
Держи! крикнул Короедов, бросая нечто тёмное отцу Павлу. Тот поймал предмет, как мяч. Погрызи на досуге!
Ругнувшись, Короедов развернулся, махнул своим рабочим, и они гурьбой пошли в сторону свинокомплекса, расположенного примерно в километре от места, где стоял крест, теперь распиленный на части.
Лисовский захлопнул свою папку, двинулся было следом, но резко застыл на месте, увидев Гаврила. Тот мгновенно развернулся и быстро пошёл прочь. Лисовский пару секунд смотрел в спину сыну, потом смерил взглядом Василису, поправил очки и отправился вслед за Короедовым.
Тем временем отец Василисы и священник подошли к машине. В руках монашек держал чёрный мятый пакет для мусора, завязанный на конце узелком.
Что это? кивнула Василиса на пакет, в котором что-то со стуком перекатывалось.
Это было захоронение, вместо священника ответил Новиков. А это, он кивнул на пакет, останки, которые там нашлись.
А разве в таких случаях не вызывают, ну там, службы какие?
Вызывают, кивнул Новиков и показал сложенный двое лист бумаги. Вот разрешение на перезахоронение.
Где они его взяли?
Садись в машину. Новиков открыл для дочери дверь, сам сел за руль. Отец Павел устроился впереди на пассажирском месте. Пакет с костями бережно положил на колени.
И что теперь с ними будет? спросила Василиса, подавшись вперёд.
Не знаю, печально вздохнул монах. Епархия решит. Перезахоронят, наверное.
Потихоньку машина поехала к Совхозу, теперь аккуратно, не поднимая пыли.
Василиса смотрела на русую голову священника на тонкой шейке, и вдруг ей стало его очень жалко. Захотелось сказать что-то вдохновляющее, найти слова поддержки. Василиса наклонилась вперёд и выдала:
Пап, а правда, что наша Маркета Павловна была стриптизёршей? Откуда вылез этот вопрос, и вообще, как именно ей вспомнилась эта информация, Василиса и сама не поняла.
Пшеничные брови отца Павла поползли вверх, а вот Новиков почему-то рассмеялся.
Ага, правда. Вот помню, давно, я тогда ещё курсантиком что ли был В общем, дежурил как-то ночью, так в отделение привезли этих ну, этихНовиков хмыкнул. Видимо, в присутствии дочки-подростка и священника нужные слова трудно подбирались. В общем, девиц с трассы. Ну, мы там с ними беседы душеспасительные проводили, всё такое. Потом их ещё несколько раз привозили, притоны накрывали, бордели, по клубам рейды устраивали. Ну, потихоньку лица примелькались, потом уже болтали с ними, как со знакомыми. Они такие истории рассказывали! Видимо, вспомнив, кого вёз в машине, Новиков снова хмыкнул и прокашлялся. Я как эту Маркету в посёлке первый раз увидел, думаюлицо чего-то знакомое. Вспоминал, вспоминал, а потомбах! Так это же она тогда была! И имя такое необычное! Правда, в клубешнике она под псевдонимом выступала, но мы-то их по документам принимали.
Отец Павел так и таращился на Новикова с отвисшей челюстью.
Пап, а она тебя узнала?
А шут её знает. Не спрашивал. И ты там не распространяйся, ладно?
Само собой, пообещала Василиса, решив припасти этот интересный факт на потом.
В понедельник Маркета Павловна в школе так и не встретилась, что очень порадовало, потому что Василиса боялась рассмеяться при одном её виде. Её дочка Диана тоже не проявила особенного интереса к тому, как Василиса провела выходные, так что выдумывать новые способы увильнуть от общения не пришлось.
О крестоповале никто не сказал ни слова, как будто ничего не произошло, а единственный свидетель того действа Гаврил вообще делал вид, что с Василисой не знаком. Она даже подумала, что он проигнорирует приглашение в музей, но ошиблась.