Она не договорила. Я всё понял сам. Боюсь.
Хотел ответить, что я тоже очень боюсь, но понял, что уродец на нас смотрит. И улыбнулся. Я хорошо умел улыбаться.
Где ты взял это, Солнышко?
Дочь вздрогнула.
Разве тебе не говорили, что питаться крысами очень вредно? Мы бы накормили тебя очень вкусным мясом на завтрак, Солнышко, но, видимо теперь придётся ждать обеда.
Я подошел и погладил его по голове. Он смотрел на меня своими черными бусинками, а из них всё капало и капало. Судя по всему, он ни черта не понял.
Настоящее и самое первое моё солнышко, сидела сзади нас в оцепенении и с ужасом наблюдала за картиной. Я сел к ней.
На тебе лица нет, прошептал я. Наша кошка тоже ела мышей, разве ты не помнишь?
Ела. Ела, да, согласилась она, не отрывая взгляда от шершавого круглого затылка. Дальше она понизила голос. Но она не стояла по ночам у моей кровати молча. Она не плакала. И выглядела она очень приятно.
Я почувствовал, как по коже пробежались мурашки, но ничего ей не сказал.
Как он нашел мою комнату, папа? продолжила она. Мне будет теперь страшно засыпать.
Будешь закрываться на ключ ночью, сказал я. И я буду закрываться.
Я так и сделала, когда он ушёл. Закрылась, потому что боялась, что он вернется. Зачем ты забрал его?
Я не знаю.
И я не знал, что делать дальше. У нас был сложный капризный уродливый ребенок, которого нужно окружить любовью и воспитать. Но он пугает нас. Он наводит страх.
А каким он станет, если не вырастить его в любви, мне не сказали. Но отчего-то мне не хочется проверять.
**.**.**.
Прошла неделя. Дочь стала закрывать дверь на ночь, а потому стала спокойнее. Я провел целый день с малышом, и у меня не поднялась рука его переселить. Теперь пью крепкое снотворное на ночь, чтобы не пробуждаться. И вот уже несколько ночей меня также ничего не тревожит.
В том, что он ест крыс и мышей, я увидел одни только преимущества. Во-первых, мы избавляемся от грызунов, во-вторых, не нужно много думать над тем, чем кормить ребенка.
Я попытался сажать его за стол и класть ему обычную пищу. В первый раз он опрокинул тарелку и разревелся, во второй раз я сидел рядом и кормил его с ложки. Он немного сопротивлялся, но запах мяса его усмирял.
Он уронил уже три вазы и два горшка. Разодрал несколько игрушек из детской. Мне удается его усмирить, только когда мы примеряем наряды или едим. В остальное время он куда-то убегает, и мы не имеем понятия, где он, пока не услышим звон стекла или керамики.
Иногда его можно найти по синтепону, который сыпется с игрушек. Или по следам грязи, которые он оставил после того, как разбил горшок с цветком.
Он стал реже плакать, потому что я стараюсь уделять ему внимание. Мне больше нечем заняться в этом огромном доме, раньше я читал или уходил на рынок, а теперь я смотрю, как маленькое уродливое чудище крутится вокруг зеркала и улыбается острозубой улыбкой.
И всё же способность привыкать у меня развита намного больше, чем у моей дочери. При виде уродца она всё еще вздрагивает, в то время как я уже смирился с ролью воспитателя.
Сегодня я водил его к цветам.
Он был в восторге. Улыбался и пытался верещать, гладил их по лепесткам, бегал от одного к другому и всё заглядывал в глаза. Клянусь, в этот момент он был самым милым существом, которое я когда-либо видел. Он помогал мне ухаживать за ними, отобрал лейку и неуклюже поливал.
Цветы, как ни странно, приняли его хорошо. Если бы у них были рты, они бы улыбались весь вечер.
Я два дня искал способы, как дарить тепло и любовь этому существу, и, наконец, нашел три способа. Теперь я могу быть спокойным.
Всё будет хорошо.»
Записи кончились. Дальше снова рисунки.
Я увлеклась и не заметила, что мама зовёт на ужин. Она стояла в дверном проёме и смотрела на меня. Кажется, с тех пор, как я её покинула, на ней совсем нет лица.
Ужин готов, она попыталась улыбнуться.
Мы ели молча. Никто так и не смог нарушить тишину.
После ужина я сразу продолжила читать.
«О, я несчастен.
В последней записи я говорил, что всё будет хорошо, но как же я ошибался.
Как я уже говорил, дом наш потерял покой с появлением в нем уродца. Любой дом теряет покой, когда в нём появляются дети, но когда в нем появляются жуткие бесноватые дети, в доме становится жутко.
Но и к этому можно привыкнуть. Мне далось это очень легко, а вот моей дочери
Она не смогла смириться. И поэтому я несчастен.
В один день она нашла меня и попросила присесть, после чего заявила, что переезжает и выходит замуж. Не смогу передать диалог в точности, я был слишком шокирован.
Она не стала просить у меня разрешения, не стала уговаривать. Она уже собрала вещи и просто поставила меня перед фактом. Объяснила, что не хотела так скоро съезжать, но теперь жизнь в родном доме стала ей невыносима. Я не виню её. Ей 18 и она вольна делать что угодно.
Кто её муж, не имею понятия. Она ушла и вот уже неделю не появляется. От неё не пришло ни единого письма.
Она ушла в тот же день, что сообщила мне о переезде, чтобы у меня не получилось её отговорить. А я был настолько обескуражен, что даже не пытался.
До сих пор вспоминаю, как трепыхался её красный шарф, когда она уходила к линии горизонта. Как хрупкая фигурка становилась всё меньше и, казалось, сейчас сломается от сильного ветра.
Она взяла с собой только один чемодан. Дверь в свою комнату заперла, а ключ забрала с собой.
От того, что она ушла, в доме не стало тише. Маленький бесенок отлично справлялся с этим. В доме стало пусто.
В глубине души я злился на уродца за то, что он здесь появился. Я не знал, какая у него история, но меня сильно раздражал тот факт, что он каким-то образом попал к нам в мир.
**.**.**
Ничего не изменилось.
Одиночество пагубно на меня влияет. Его не скрашивает ни уродец, ни цветы. Но я пытаюсь растить его с заботой и вниманием, хоть и не могу его полюбить.
Я очень несчастен.
**.**.**
Прошло ещё два месяца. Она не вернулась. Торговец не приходил. Я окончательно привык к уродцу.
**.**.**
Уродец растет. Если бы не пометка в календаре, я бы потерял счет времени. Сегодня мы с ним праздновали год, как он появился в этом доме. Он сидел в смешном праздничном колпаке из картона, который на праздники надевала моя дочь, в её старом розовом платье и улыбался. Кажется, он счастлив.
Несколько дней назад приходил торговец. Привёз мне угощения, но я к ним даже не прикоснулся. Я не хотел его видеть, не хотел с ним разговаривать и даже не предложил ему чаю. Он не разбавил моего одиночества.
Иногда я хожу в город и оставляю уродца в подвале с цветами. Он не против. Ведь он уже совсем взрослый.
Я блуждаю, хожу по городу и ищу глазами свою дочь, но не нахожу. Я бы хотел хотя бы увидеть её.
Торговец, видимо, навсегда покинул эти места, он сказал, что живёт в другом городе, а дочь либо живет в другом месте, либо настолько изменилась, что я её не узнаю.
Мне безумно одиноко. Я пытаюсь искать утешения в своих цветах и в уродце. Я разговариваю с ними. Иногда болтаю без умолку и не замечаю.
Это помогает, но несильно. Они мне не отвечают и это угнетает.
Я скучаю. Один блуждаю по библиотеке, глажу корешки запылившихся книг, которые никто не читает.
**.**.**
Уродцу два года. Он совсем большой. Торговец снова приходил. Всего один раз спустя год, несколько недель назад. Сказал, что не может чаще. Признаюсь, в прошлый раз я погорячился и не принял его, потому что злился. Разговор с ним для меня был глотком свежего воздуха, но этого слишком мало.
Писать не о чем. Я старею в одиночестве, ведь даже спустя год она не дала о себе знать, а кроме неё у меня никого нет. Иногда плачу по ночам от бессилия, совсем точно так же, как и уродец первое время.
Я говорил, что умею ко всему привыкать. Это неправда, я так и не привык к одиночеству.
**.**.**
Я решил писать сюда каждый год. Уродец уже выше меня. Он стал таким спокойным и умным.
Торговец не приходил. От дочери нет даже письма.
А я, кажется, привык.
Привык, что стук в дверьзвук фантастический, его не существует. Привык, что каждый раз, перебирая газеты из почтового ящика, я не нахожу писем.
Я привык и уже даже перестал ждать.
Но, знаете, где-то в глубине души я верю, что в следующий раз из газет на меня посмотрит белоснежный уголок конверта.