Через несколько минут Ван Гуль и Годлив, кончив уборку и заботливо стерев пыль в музее, вошли в салон. Они не удивились, увидев Жориса и Барб вдвоем. Жорис был своим человеком в доме. Ван Гуль, кроме того, был рассеян, еще не оторвался мыслью от совершенной им работы, взволнован перестановкой часов, для коллекционера перестановка собираемых им предметов имеет большое значение. Он ничего не заметил, и Годлив тоже. Она, как всегда, казалось, созерцала какие-то дали, погруженная в свои мечты. Борлюйт попробовал завязать разговор. Машинально произносимые фразы, ничтожные, бесцельные
О, как хотят вернуться к жизни, когда кубок любви выпит до дна!..
Борлюйт почувствовал это сейчас же: им овладело странное смятение, испытываемое им, когда он спускался с колокольни. Тогда он спотыкался о камни мостовой, теперь он путался в словах. Он чувствовал себя, словно только что вернувшимся из путешествия, расстроенным, одиноким, растерянным. Подняться на вершину любви не то же ли это, что подняться на вершину башни?.. Ведь любовь подобна башне со светящимися ступеньками. Ему казалось, что он был вне жизни, поднимался очень высоко, еще раз выше жизни. Головокружительный подъем: они изо всех сил бежали по ступенькам, разыскивая свои души, словно разыскивая колокола Весь вечер Борлюйт был рассеян, расстроен и грустен, потому что спустился вниз.
Во все последующие дни он не переставал думать о Барб. Он понимал теперь, что совершилось непоправимое событие. Стоило ли рассуждать, колебаться, анализировать свои чувства? Голос теласамый решающий. Неведомая сила заставила его прижаться поцелуем к губам Барб.
И судьба тоже неоднократно предупреждала его. Ведь он все время чувствовал, что его преследуют, освежают и сжигают эти губы, словно они были одновременно цветком и пламенем. Это было неизбежно. Теперь с этим ничего нельзя было поделать. Это длилось минуту, но эта минута соединила их в вечности.
Борлюйт считал, что он принял на себя известное обязательство. Он будет жалким осквернителем этих губ, если он отречется от них. Он мысленно называл Барб своей невестой и женой. Ему ни разу не пришла мысль увернуться от исполнения того, что он считал своим долгом, хотя в вечер поцелуя они не скрепили свою любовь никаким обещанием, никакой клятвой. Это ничего не значило. Было достаточно и поцелуя. Прикоснувшись губами к красным восковым губам, Жорис запечатлел их клеймом нерушимого договора.
Он и не думал отрекаться. Он решился. Он пошел к старому антикварию.
Я пришел к вам, дорогой друг, по важному делу
Как торжественно! Что такое?
Борлюйт смутился Он обдумал раньше, как приступить к разговору, но в эту минуту забыл про все.
Он почувствовал себя растроганным, впал в сентиментальность.
Уже давно мы стали друзьями!
Пять лет, сказал Ван Гуль. Этой датой помечен мой старый домдата его реставрации и нашей дружбы.
Начало было удачно. Борлюйт воспользовался этим.
Хотите, чтоб мы стали еще лучшими друзьями, еще больше сблизились?
Старый антикварий взглянул на него с недоумением.
У вас две дочери продолжал Борлюйт.
При этих словах лицо Ван Гуля передернулось, его глаза слегка блеснули.
Ах, нет! Будем говорить о другом! прервал он резко, словно охваченный страшной тревогой.
Почему? настаивал Борлюйт.
Не объясняя в чем дело, антикварий продолжал, волнуясь все бол мне:
Это бесполезно Прошу вас Годлив не думает больше об этом Годлив не выйдет замуж Она хочет остаться со мной Дождитесь, по крайней мире, моей смерти
Лицо Ван Гуля выражало тревогу и бесконечную скорбь.
Совсем теряя голову, он стал жаловаться, изливать свое горе:
Это должно было случиться! Это было неизбежно! Любовь заразительна, хотя моя славная Годлив искусно скрывала свою тайну. Только я знал о ней. Из ее слов я узнал больше, чем знала она сама. Мы все говорим друг другу. Но она отреклась Она забыла о своей любви, чтоб остаться со мной, не покидать меня, одинокого старика, не быть виновницей моей смерти потому что я умру, если она уйдет от меня. И вот теперь вы ее тоже любите. Что со мной будет? Я останусь один. Нет-нет, не отнимайте у меня Годлив!