Все пройдет как должно, уверил его Мандерс. Все будет хорошо, мистер Эверс.
Дуайт изобразил жалостливую улыбку.
Странно в этой связи слышать слово хорошо, Роберт, сказал он. Когда все, наоборот, так плохо!
Затем Дуайт ступил в темноту и слился с черным небом, с полночью, с черным экипажем и серыми лошадьми, с мерцающими огнями по ту сторону деревянной арки, которой был отмечен вход на кладбище. Для Мандерса, провожавшего Дуайта взглядом, последний был неотличим от деревянных и каменных надгробий, возвышавшихся над землей.
Более темной ночи Мандерс в своей жизни не припоминал.
В душе же Дуайта неугасимо мерцал назойливый огонек, вспыхнувший в тот самый момент, как только он подумал: никто ничего не знает!
Этот огонек согревал его, напоминая, что Джон Боуи мертв, а Лафайеттв деле. Но Дуайт хотел воспользоваться им, этим далеким пламенем, чтобы все как следует проверить и удостовериться, что его тайна не ведома никому.
Мокси и посыльный
Почтмейстер мистер Кэдж прекрасно знал, кому из своих подчиненных поручит доставку послания, только что прибывшего из Хэрроуз. Правда, сидящий на скамейке у крыльца юноша, на которого пал выбор, едва не валился с ног от недосыпа.
Есть работенка, сказал ему Кэдж, склонив голову и козырьком фуражки прикрыв глаза от солнца, после чего похлопал посыльного по плечу.
Явно не понимая, что говорит ему босс, посыльный поднял мутные сонные глаза.
Но тут же встряхнулся.
Вот оно что! произнес он, соскочив со скамейки. Доставка!
Да, и давай-ка поторопись, сказал Кэдж, протягивая посыльному сложенный вдвое конверт.
Спасибо!
Посыльный надел шляпу, бегло глянул на адрес, но, перед тем как спуститься с крыльца, на мгновение застыл:
Мистер Кэдж!
Что еще?
Как-то мне боязно встречаться с этим типом.
Кэдж рассмеялся раскатистым смехом здорового, уверенного в себе человека.
Так ведь встречи-то и не будет, сынок! Ты же всего-навсего посыльный.
Кэдж подмигнул посыльному, но тот по-прежнему не двигался с места.
И тогда Кэдж повысил голос:
Это срочная телеграмма, малыш. Пошел, и не оглядывайся! С адресом сам разберешьсяглянь на конверт, и вперед!
Посыльный, сунув листок в карман жилета, снова поблагодарил мистера Кэджа. Тот, повернувшись к нему спиной, вернулся в дом.
Посыльный спрыгнул с крыльца и торопливо пересек покрытую гравием площадку, подойдя к столбу, у которого привязанной стояла старая гнедая лошадь. Почтмейстер выглянул из окна: посыльный в пути, следует в северном направлении.
Кэджу вся эта история была малоинтереснакто такой этот Джеймс Мокси, как он связан с преступным миром, кто вообще в Макатуне сделал себе имя подвигами на Большой дороге? Какая ему разница? Что бы там этот Мокси ни натворил, совершил он это еще в молодости. Теперь же он успокоился, и Кэджу было комфортно от мысли, что ему уже не нужно бояться какого-нибудь психа с пушкой или подонка, возомнившего себя героем всех времен и народов и рыскающего по его городу в поисках приключений.
Когда Джеймс Мокси приехал в Макатун, то не преминул зайти в офис мистера Кэджа и представиться. Был он не менее вежлив и радушен, чем сам президент Куперсмит, и, наверное, мистер Кэдж все-таки лукавил, говоря о своем равнодушии к знаменитостям, потому что, едва незнакомец представился и имя его достигло ушей стоящего за потрескавшейся от времени конторкой почтмейстера, тот почувствовал нечто вроде радостного волнения. Конечно, все эти байки про преступников и преступлениядля малых ребят; это их хлебом не корми, а дай послушать историю про кровожадных разбойников. Но такого рода рассказы странствовали из дома в дом, и дань им отдавали в том числе и взрослые. Все окрестности Большой дороги были пропитаны рассказами о преступниках, отступниках, переступниках и прочей сказочной нечисти, и Кэдж слышал их во множестве, как и любой другой местный житель. Всех пугала Большая дорогаопасная тропа, поросшая по обочинам непроходимыми зарослями черной березы и наполовину мертвого ореха-пекана, чьи корни по полгода бывали засыпаны снегом, а ветви, как перчатками, сдавлены удушающим панцирем обледенения. При этом верхушки берез над Большой дорогой тесно переплетались, образуя туннель настолько темный, что даже смельчак из смельчаков не рискнул бы лишний раз войти под его тень, особенно ночью.
Мистер Кэдж улыбнулся. В этих краях совсем нетрудно оставаться богобоязненным человеком.
И, черт побери, история Джеймса Мокси была совсем не из рядовых! Да и провалиться нам всем на месте, если подвиг, который он совершил в Абберстоне, не затмил все, что когда-либо происходило в округе!
Народ говорил по этому поводу: Ну и штуку он выкинул! И хотя Кэдж, так сказать, не очень-то разбирался в колбасных обрезках и всех тонкостей дела не понимал, это была всем историям история.
Почтмейстер вновь подошел к окну и увидел, что посыльный скрылся из виду. Наверное, треть пути до временного жилища этого человека он уже проделал. Кэдж мыслями вновь обратился к тому дню, когда Мокси в первый раз появился на почтестоял как раз напротив, за потрескавшейся от времени конторкой почтмейстера, положив на нее свою сильную руку. Представился, как и положено, заранее благодарил за сообщения, которые почта будет ему доставлять, назвал адресадрес, где живет и поныне. Живет, потому что не пропал, не сгинул в непроницаемом хаосе безумияодна из главных легенд Большой дороги, самый известный из людей, чья нога когда-либо касалась ее неровного покрытия.
Да, никто не станет отрицатьв этом есть нечто завораживающее. Почтмейстер рассмеялся. Потом подумал о шустром посыльном, который мог неделями сидеть на крыльце в ожидании возможности хоть краем глаза взглянуть на Мокси, и засмеялся громче.
Сам же посыльный не верил своему счастью. Несмотря на юный возраст, он успел постранствовать по Большой дороге, хотя царивший там последнее время ужас и заставил его пересмотреть свой жизненный уклад. Раньше он укладывался ночевать то под березой, то под кленом, что росли на обочине, думая: сам Мокси когда-то точно так ночевал. А иногда засыпал на поросшем мхом краю зеленого озерца, из самых глубин сна внимая бодрым звукам ближайшего города, пробивавшимся через густую поросль стоящих у края дороги деревьев. Эти деревья превращали Большую дорогу в настоящий туннель, по которому посыльныепешие и конныедоставляли из города в город и письма, и слухи, и настроения. Но в конце концов он бежал с Большой дороги, будучи не в состоянии более выносить ноши вселяемого ею мрачного ужаса, так дети бегут прочь, в теплую глубину дома, от родителей, которые, сидя у очага, рассказывают им на ночь всевозможные страшилки.
Но как же хорошо было ему сейчас! Он сбежал от кошмара Большой дороги, он устроился в Макатуне, а теперь едет к самому Джеймсу Мокси. Раньше он готов был заплатить любые деньги, чтобы повидать Мокси вблизи.
И как же ему хотелось узнать содержание телеграммы!
Тяжелые копыта лошади стучали в унисон с сердцем посыльного. Да, было от чего разволноваться! У посыльного была собственная версия того, что произошло в Абберстоне, и он вновь и вновь прокручивал ее в голове. Мокси на одном конце выработки, Дэн Праудзна другом. А сверхупалящее солнце. Крик секундантаи грудь Праудза взрывается красными лохмотьями и кровью еще до того, как Мокси успевает выхватить свою пушку.
Посыльный даже взвыл от удовольствия.
Все вокруг казалось ему гораздо более ярким и острым, чем было на самом деле: солнечные лучи, пронзавшие несущиеся по небу облака, поражали тревожащей душу ясностью и чистотой; земля, выбиваемая из тропы копытами лошади, выглядела живой, а величественные деревья, которые стояли по краям дороги, ведшей к дому Мокси, представлялись посыльному стенами коридора, в конце которого располагались королевские покои. Свежий утренний ветер наполнял легкие посыльного, а ведь это был ветер, обдувавший крышу, стены и окна дома, где жил знаменитый герой, ветер, шуршавший бумажными лентами, привязанными в огороде и отпугивавшими птиц, что норовили полакомиться томатами (так слышал посыльный), ветер, который хлопал деревянными воротами, скрывавшими всю собственность Мокси (и об этом слышал посыльный), и вздымал легкую пыль на тропе, что вела посыльного к дому местной знаменитости.