Шила в мешке не утаишь, Лида, шила в мешке не утаишь.
С этой пророческой мыслью она вышла в магазин.
ЖИЗНЬ НАЛАЖИВАЕТСЯ
Дорожка, ведущая в подъезд, была перегорожена знакомым черным Гранд Чероки. Как большой наглый пес он дурашливо скалился хромированной решеткой радиатора, и у нее сразу упало сердце. Двое крепких мужчин в черных кожаных куртках, щурясь на солнце, курили возле урны, изредка перебрасываясь негромкими словами. Она молча протиснулась вдоль машины, надеясь, что они не обернутся. Ей почти это удалось.
Лида! Эй, Лида!
Сколько лет уже Лида! Она знала, что сделает. Сами напросились, ну, и значит, так тому и быть! Милости просим в дом, господа!
Пока они разувались в прихожей, подозрительно косясь на черную материю, под которой скрывалось зеркало, она накрыла мужа клетчатым пледом с головой, благо он задремал и не шевелился, и пригласила их в комнату. Они выглядели слегка встревоженными из-за глубокой трагической тишины, которая обступила их со всех сторон. Ее густоту невозможно было не заметить даже совершенно бесчувственному человеку.
Ну, сам-то где? шепотом спросил один из мужчин, а второй достал из пакета бутылку французского коньяка и водрузил ее в центр стола с некоторой торжественностью. За бутылкой последовали шоколадные конфеты. Партнеры пришли мириться, не понимая в чем их вина.
Зови, что ль?
Зову!
Она подошла к кушетке и, как фокусник, твердой рукой сдернула с мужа плед. Никогда прежде она не испытывала такого сладкого садистского удовлетворения от вида здоровенных взрослых мужиков, толкаясь выскакивающих на лестницу и рыдающих там до икоты, зажимая ладонями рты в острых приступах ужаса. Мало, мало, мало! Пусть знают, каково ей. Муж остался лежать в комнате страшным обрубком человека, даже не проснувшись.
Она вышла, и они долго шептались в подъезде, приходя к деловому соглашению. Их все еще трясло. Она была как кремень, миндальничать не располагала ситуация, и, в конце концов, они урегулировали все основные вопросы ведения бизнеса в новых условиях и дележки доходов. Никто ничего не подписывал, но их честное слово было прочней государственных печатей. Ей очень хотелось поведать о сыне и трудностях с его легализацией, но она понимала, что лучше этого не делать, если она не хочет, чтобы ей вызвали машину из психушки.
Еще минут десять она не отходила от окна, пока они совещались у подъезда, сморкаясь и постепенно успокаиваясь. Потом дверцы хлопнули и машина отъехала. Проблему с деньгами теперь можно было временно вычеркнуть из повестки дня.
Кто у нас был? спросил ее тихий шепот мужа. Вопрос был задан в спину. Он смотрел на бутылку французского коньяка на столе, и в глазах его металась паника. Он не хотел, чтобы его видели таким. Он не знал, что выглядит еще хуже, чем себе это представляет. Голова казалась чудовищно непропорциональной по сравнению с коротким туловищем. Он превратился в жуткого карлика с взрослым лицом, огромной головой и недоразвитым телом младенца.
Я была в магазине, с ходу придумала она. Что-то вдруг захотелось. Давай выпьем по рюмочке.
Утром у них трещала голова, потому что в доме нашлись еще две бутылки пятизвездочного. Они вполголоса пели песни своей юности, и им было хорошо, как давно уже не было. Даже сын не выдержал и прокрался из своей комнаты в коридор, чтобы посмотреть, как они обнимаются и как мать подпирает плечом отца, который совсем не умел сидеть, сохраняя равновесие. Эта его неуклюжесть почему-то смешила их до слез. Отец падал и смеялся, мать поднимала его и тоже смеялась блаженным звонким смехом, хотя чтобы поднять такую тяжесть требовалась неженская сила. Пришлось выйти и помочь ей.
Они впервые поужинали вместе и все трое были счастливы. Мать жгла бенгальские огни и кружилась с ними вокруг стола. Это была ее гениальная идеявстретить Новый год в конце мая. Она торжественно объявила, что с этой самой минуты началась точка отсчета их новой, прекрасной жизни. Рассвет она встретила лицом в тарелке с зеленым горошком. Сын уснул обессиленный жестокой рвотой, обнимая унитаз, а отец неудачно упал на край кушетки и разбил себе лицо. Голова его оказалась навесу, но его уже некому было поправлять и остаток ночи он провел в безуспешных попытках наподобие гусеницы отползти назад, чтобы поудобней пристроить голову.
Проснувшись очень поздно, она обнаружила, что в доме выдвинуты и выпотрошены все имеющиеся мебельные ящики, и сын с маниакальным упорством продолжает в них что-то искать. По квартире словно Мамай прошелся.
Мам, ты не видела мою электронку? спросил он как ни в чем не бывало, имея в виду сигарету, и она, внимательно посмотрев ему в глаза, сказала то, о чем потом сожалела, но уже не могла вернуть назад:
Я вижу, ты ожил.
Он вздрогнул, покраснел, и лицо его сделалось угрюмым.
Я вас об этом не просил.
Она криво усмехнулась.
ОБЪЕКТ ВНИМАНИЯ
Через неделю после этого по соседям поползли смутные слушки. Стоило сыну однажды выйти ночью во двор, чтобы «подышать» на скамейке в одиночестве, зайти со своей страницы в интернет, сделать пару звонков одноклассникам, что ему было строжайше запрещено, все покатилось под уклон с нарастающей все больше скоростью. Хорошо, хоть прямые вопросы ей никто не задавал, но это было лишь делом времени. Некто неизвестный уже несколько раз звонил с разных номеров и одинаково шумно дышал и дул в трубку. Остановить или хотя бы задержать падение было невозможно, можно было только лететь в пропасть вместе с камнями и они договорились с мужем в случае чего выдать сына за его слабоумного близнеца, якобы с детских лет проживающего с бабушкой на Урале. Это была совершенно безумная мысль, пришедшая в голову от отчаяния, но все же какое-то понятное, далекое от сверхъестественного, объяснение.
Однажды, выйдя в подъезд, она обнаружила перед своей дверью моложавую женщину в черном платке, молча стоящую на коленях. Глаза у нее были больными, как у кормящей суки, лишившейся своих щенков. С замершим сердцем и холодком между лопатками, она без единого слова аккуратно обошла женщину и вошла в лифт. Через час, вернувшись, она вновь увидела женщину в черном платке, которая сидела на лавочке у подъезда и вполголоса говорила о чем-то с бабульками.
Лида, сказала одна из бабулек. Вот. Тебя спрашивают.
Женщина встала, широко перекрестилась и бухнулась ей прямо в ноги. Все дружно вскрикнули от неожиданности и изумления. Еще бы, не каждый день такое увидишь в наше время, да еще на улице. Дверь в подъезд отрезала ее от сумасшедшей визитёрши, но на следующий день та вновь дежурила на их этаже, только на этот раз простоволосая. В руках у нее была маленькая зажженная свечка из церкви и небольшой портрет девочки в рамке, перевязанной по углам черной ленточкой с бантиками. В подъезде вкусно пахло воском и дымом.
Помоги, с надрывом в голосе произнесла женщина и расчетливо, чтобы не набить себе шишку, приложилась лбом к бетонному полу. Подскажи, как найти спасителя. Не оставь, молю, все что есть тебе отдам!
Над бровями на лбу заалело красное пятно. Слезы двумя грязными ручьями текли по щекам, лицо было злым и несчастным, но глаза при этом оставались странно сосредоточенными. От нее пахло чудесными сильными духами, перебившими даже сладкий свечной запах церкви и от этой фальшивой путаницы запахов мороз пошел по коже. Но уже открывались за спиной коленопреклоненной визитёрши спасительные двери лифта, и она стремительным спринтерским броском ворвалась в него, оттолкнув в сторону кого-то шагнувшего навстречу, и нашла на пульте кнопку-стрелку, направленную в пол. Дверцы съехались.
Слышишь, Лида, таинственно понизив голос, остановила ее на улице самая юркая и смышленая старушка, сделав мину и пожевав тонкими губами, чтобы искусственно удлинить драматическую паузу. Это к тебе фээсбэшница наша зачастила?
Фээсбэшница? повторила та эхом, не успев даже испугаться, но уже обмерев на месте от ужаса.
Что тебя удивляет? рассудительно усмехнулась соседка. Известное дело, у вас одна беда и одно решение, вот она и ходит. Про тебя спрашивает, интересуется. Живет в соседнем доме, ты что, не знала? Говорят, у нее дочь из «синих китов», выбросилась полгода назад из окна. Четырнадцать годков только справили.