Подбежала. Что странно, не ко мнек Стрельцу. Тот по-прежнему держал руки скрещенными на груди. Со словами: «Вот, любуйся», девушка рванула того за локти. Из груди его торчало окровавленное остриё. Второго конца копья не видно, но по тому, что декабрьский не решается даже шевелиться, я предположилнасажен. Приколот бабочкой на булавку. От выходки Змеюки лишь нахмурился. Очевидно, я единственный, кто не знал.
А та показывала дальше. Рванула невидимые поводьяпшеничные локоны обвили шею Девы. За смиренность заслужила вдох уже через пару секунд. Подколодная нацелилась на следующего. Царапнула ногтями себе по ладони. Лицо Скорпиона, что зачем-то всегда держал саблю за лезвие, исказило от боли. По сверкающей гладкой стали побежала кровь. Струйкой потянула на серый камень. Я такого не рисовал. На моих картинах парень носил оружие на поясе, отчего оно чем-то напоминало жалящий хвост. А Дева разве что игралась с волосами, но не удушалась ими.
Что ты делаешь? Прекрати! возмутился я. Выводила из себя бессмысленность массовой экзекуции.
Обрати вниманиеты один возбухаешь. Как думаешь, ваша утопленница после смерти жабрами обзавелась? А Лев на троне удобно сидит? Не на печи ли? Не спрашивал?
Я обомлел. Не нашёл, что сказать. Они все страдают? Почему умолчали? Почему до сих пор не со мной, плечом к плечу, против нашего палача?! Соль слёз щипала щёки. От страха смерти не избавиться никогда. Хоть умереть дважды нельзя, ухмылка Змеи не обещала мне ничего доброго. Я прижался спиной к деревянному брусу. Аж дрожать перестал. Она приближалась нарочито медленно. Сказал быкралась, не выкати грудь колесом.
Глупенький. На самом деле я хотела похвалить тебя.
Не повёлся.
Сам того не зная, хорошо выполняешь свои обязанности, едва сдерживая смешок, загадала загадку. Прихожанка, божий одуванчик. В доме Божьем. Внезапно начинает молиться за допустим, как Козерог высказался, чёрта.
Твою мать, выдохнул я, выпучив глаза. Плечи заныли нестерпимо, но не обратил на это внимания.
Лучше бы я никогда не понял отгадку, немедленно озвученную Змееносцем:
Ты вручил ей билет в ад. Отвоевал-таки безгрешную душу.
Нет! Она же не знала!
Вы тоже не знали. И вот мы здесь.
Уже была на расстоянии вытянутой руки. Повисая на цепях, я жался загнанным в угол щенком, едва не поскуливая. Всё, что различил за барабанным соло пульсаокрик самого Льва. Также глядя в никуда, громогласный, распорядился:
Оставь! Запаришься нового до ума доводить.
Несмотря на его безоговорочный авторитет, Змееносец был над ним, а не наоборот. Не ему, казнённому колдуну, указывать ведьме из телевизора. Галдёж недовольных тем, что мне «каюк», тем более положение не исправил. Под яростную долбёжку Рыбоньки по стеклу аквариума, со всех сторон на меня обрушилось напоследок:
Конченный дурак! Купился на блеф!
Мы все лажали. Пощади!
Неопределённый, идеальный кандидат. Не рой себе яму, Змееносец.
Сколько бы я не «некал», карательница безжалостно ткнула пальцами мне в глаза. Обрадовался. Обрадовался, что не прибегла к помощи своей скользкой твари.
***
Ничего.
Опять.
Душу из тела выдрали и точно в бутылку затолкнули. Как жука, к другим дохлым жукам. Пусть тут я слукавил, и просторы нашей тюрьмы не имеют ни конца, ни края, но ощущаю себя именно так. Как, наверное, Рыбы. Тоже теснён, тоже нем и не дышу. И не надо. Не надо в кромешной темноте сталкиваться с грешниками. Не надо подхватывать их заунывный плач. А что ещё остаётся?! Ни горла, ни рта, ни проклятущих сломанных рук. Плыву по течению стоячего болота. Жестокие, отобрав всё, даже право на забвение, оставили надежду. Без неё мука не цельная.
Мёртвые, бестелесные, самосознательные. Чувствуем друг друга. В холодной пустоте остро ощущаю его присутствие. Чуждого. Больше рядом никого нет, иначе бы остальные страшно растревожились. Удачамне не видеть. К чёрту. Книги описывали голову шестикрылую, горящие кольца, усыпанные глазами.
Душа так и рвётся. Родной. Мой. Глядит.
«Ты».
Слово. Я могу мыслить. Формулировать.
Говорить нечем.
«Зачем ты здесь?»
Читал при жизни. Спаситель спускался в ад, вызволял Адама, Еву. Но это всего лишь ангел-хранитель, а я всего лишь я.
«Где тебя носило?! Когда ты был так нужен!»
«Когда я звал, молил, Ангеле Божий, Господи, кто-нибудь, спаси. Когда я падал, раз за разом, где ты был?!»
«Что теперь трёшься возле меня? Я насмотрелся ликов. Что смотрят и молчат. Хватит с меня!»
«Будь последователен. Оставь! Не мучай! Уходи!»
«Уходи!»
Всем естеством я кричал, наверное, тысячу лет, прежде чем перестал чувствовать своего визитёра. Остался один на один с небытием. Равнодушно-тираническим безвременьем. Только где-то далеко кто-то гулко стонет. Бессердечный, я не вкусил горечь потери. Будет. И недавняя вспышка гнева не что иное, как помутнение. Аномалия. В мёртвом мозге случаются электрические всполохи.
Поторопился с выводами. Могу поклястьсяуслышал шаги. Ко мне. Огромное, как Вселенная.
Хозяин.
Стало плохо. Я стал всем плохим, сверх того. Столько раболепного благоговения и беспредельного ужаса не должно было в одночасье родиться в мир. Не должно было существовать, тем более в одном только маленьком мне. Уже не из законов физики и исключений из правил я съёживаюсь в сингулярность. Только бы сбежать, исчезнуть. Князь легко ловит меня. Сжимает в руке.
***
Я рвался.
Да чёрт тебя раздери!
Змеюка выпустила меня из объятий. Шипя, пнула, за то, что лягнул. Я, как дурак, уставился на неё. Змееносец потирает коленку. Серое небо мнётся, пахнет инеем. Цепи бренчат, качаясь по инерции. Я снова здесь. Только ниши пусты. Мы со Змееносцем одни. И Лев на посту.
Приходится дышать. Приходится осязать, терпеть боль. Но то, что только что пережил, не отпускает. Чувствую себя зажатым в кулаке. И знаю, наверняка знаю, что так и останусь. Не освобожусь. Больше никогда.
Я видел его, сиплым шёпотом выдавливаю из себя.
Кого?
Его, переступая через страх, поясняю: Хозяина.
Теперь её глаза стали же круглыми, как у меня. Польстил себе, предположив, что если не смутил, то напугал.
Фантазёр. Я ангела наколдовала. Никого там больше быть не могло.
Как же устал шарахаться от неё. Черти не колдуют. Бесы не работают на телевидении. Дьявол не имеет женского лица. Не может ластиться змеем на женских плечах. Но, незримо, остаётся со мной. Теперь всегда. Намёками. Предчувствием. Тринадцатым, который неоднозначностью своей природы меня что вилами колет.
Ласковые пальцы теребили пуговицу моей рубашки.
Знаешь, почему с самоубийцами работаю?
Я не знал.
Это надёжно. Завистники, убийцы, даже клеветники каялись. Нескоро, но прощались. А вы, улыбнулась, вам дорога одна. Вами выбранная.
Я хотел выразить несогласие. Что поступком своим жаждал обрести избавление. Что не заслуживаю больших прижизненных мучений, ведь, в отличие от других, никому ничего худого не сделал. Но и сейчас я ничего не сделал. Даже не положился на свои же мысли. По моему лицу, вероятно, можно было предположить, что внезапно и бесповоротно оглупел. На самом деле прислушивался к себе. Как бы меня за своеволие не раздавили.
Подколодная опустила глаза.
Не обижайся, что ангелом обманула. Хотела проверить, уповаешь ли по-прежнему, смущённо почесала затылок. Как оставила пост Весов, так забывать стала, как вас из крайности в крайность бросает.
Я пал низ. Опуститься на колени не давали золотые путы.
Прости. Прошу, прости!.. Я всё понял.
Рывком поставила на ноги.
Пока хватит с тебя?
Прикрыл глаза, чтобы вспомнить темноту. Чтобы удержаться от всего, что могло отвлечь. Рука, гладкая, как кожа питона, робко дотронулась волос. Погладила от виска по щеке, по линии шеи.
Будешь послушным?
Всё сделаю, пообещал я тем самым, не своим голосом.
Ладно. Бабка всё равно скоро помрёт. Потерплю.
Я всхлипнул от боли. Подлая схватила меня за плечо, впившись ногтями под ключицы. Затрусило, подбородок прижался к груди, но я и слова не сказал.
Ещё одна выходкаустрою тебе ад по всем средневековым канонам.
Это сейчас процедил Двоедушник. Он и стоял предо мной вместо неё, во всей своей красе, и ломал мне руку.
А что ты так смотришь? У Близнецов раздвоение личности, ты в курсе?