Стоп! А это что? Кровь?
Володарский присмотрелся. Между черными пятнами копоти и смазки алели островки алого и бордового. И только теперь он разглядел тела. Одно, другое, пятое. Да сколько же их? И кровь. Так много крови!
Вдали почудилось движение. Молодой человек в спортивном костюме вдруг зашевелился, сел, отряхиваясь и ошалело оглядываясь. Далее вроде бы зашевелилось ещё кто-то
Володарский как-то бездумно двинулся в ту сторону, проваливаясь по колено.
Господи, да откуда же он тут взялся! Середина августа!
Что-то мешало ему поднять руку и рукавом вытереть капли растаявшего снега с лица. Что-то, что он до сих пор держал.
Володарский опустил взгляд и содрогнулся.
В руках у него была оторванная голова Юрки Смирнова.
Глава первая
«Довожу до внимания властей, что житель нашей деревни Крюково Санька Бражников хоть и не кулацкого происхождения, но сочувствующий. Он только прикидывается справным колхозником, на самом деле вредитель. Вчерась на вечерней зорьке Санька свою бомбарду, ещё с гражданской в лесу прихороненную, где-то в стороне Жабьего лога испытывал. Я так кумекаю, проверял, мол, не завелась ли где в механизме ржа. Так грохнул, что моя коза Зойка ведро с молоком урюхала и в лес сбежала. Где её волки уже наверное задрали. А ежели не задрали, то ты, участковый, на всякий случай, объяви мою голубу в розыск. Коза видная была, ни с какой не спутаешь. Левого уха нет, собака соседская отгрызла, чтоб ей пусто было. Правый рог до половины обломан».
Участковый Краюхин невесело хмыкнул, глянул на коряво выведенную дату внизу листа. «Вчерась» выходило больше недели назад. Вздохнул и переложил бумагу в стопку прочитанных. Тоскливо смерил кипу заявлений, которые ещё предстояло прочитать.
Накопилось.
А всё онапоголовная грамотность. Развелось писателей.
Краюхин нечасто навещал этот медвежий угол. Крюково стояла на отшибе, вдалеке от дорог и важных магистралей. Тихое место. Революция, гражданская войнавсё прошло где-то далеко, не заглядывая.
Да и позднее, в коллективизацию, тоже особого шума не было. Из кулаков пострадало только семейство Пряниковых, заимевших во время НЭПа собственную мельницу. Но раскулачили их не шибко сурово. Даже в колхоз «Утро коммунизма» хотели после этого принять. С испытательным сроком. Но потом всё-таки сослали по команде из областного центра, который до сих пор по инерции называли губернским.
Одно время промышляла в этих краях банда дезертиров, но в 21-м году их почти всех перебили ЧОНовцы. Главарь по кличке Сенька Руки-Ноги, говорят, ушёл и подался за кордон.
И с тех пор настала тут тишь. Разве что скотина пропадёт, или муж с женой по пьяному делу поскандалятвот и все происшествия. Скотину находили или целиком, или то, что от неё оставили волки, муж с женой мирились, так что Краюхин уже и не помнил, когда он заводил по какому-нибудь местному случаю делопроизводство. Но всё равно, был он человеком аккуратным и исполнительным, поэтому все заявления прочитывал добросовестно.
Ему ещё отец говаривал: только попробуй делом помыкнуть. Оно раз стерпит, два, а потом, как подловит, как звезданет, света белого не увидишь.
И тому не раз было подтверждение.
Взять того же Петровабывшего участкового из соседнего района. Тот вот такие же заявления сжигал, не читая. А там возьми и объявись кляуза на одного бывшего, что хочет он председателя колхоза извести. Когда председателя через окно из обреза порешили, доносчик сам в район заявился. Так, мол, и таксигнализировал, а участковыйвражина, сигналом моим печку растопил. Шуму было!
Вот и читал Краюхин заявления с первой до последней буквы, не взирая, было оно о пропаже горшка с тына или об аморальном поведении вдовы Глафиры Редькиной.
Закончив, он потянулся, встал со скрипучего стула, поправил ремень с портупеей и предметом зависти всех местных мальчишеккобурой, из которой грозно торчала ручка револьвера. И вдруг притопнул одной ногой, другой, будто собирался отбить чечётку. Дело было сделано.
Вообще, нужно было бы переговорить с председателем местного сельсовета, но он вместе со всем активом были где-то на уборочной. Так что оставалось теперь пройтись по деревне, показывая старикам, да тем, кто по какой-то причине сегодня не вышел на работу, что вот онавласть. Здесь. Бдит и охраняет ваш мирный труд. А потом оседлать, Орлика, который был оставлен пастись на небольшом пустыре возле закрытой церкви, идомой, в Белицу. Завтра ждала Краюхина поездка в место куда более беспокойное, чем Крюково.
По правилам каждому сельскому населённому пункту требовался свой отдельный участковый. И до 1930 года так и было. Сидели по деревням какие-то личности, получали жалование, а сами, зачастую были неграмотными и для этой работы совсем не пригодные. Наоборот, на скольких было заведены дела за самоуправство и превышение власти.
Но вот как 19 февраля 1930 года вышел 109й указ НКВД, началась в рядах сельских милиционеров чистка. А после того, как уголовную милицию отделили от милиции общественной безопасности, и занимать должность, пусть даже и сельского участкового, стало возможным только, окончив полугодовые курсы в школе милиции, с кадрами началась такая напряжёнка, что приходилось участковым брать под ответственность не одно и не два села.
К примеру, у Краюхина их было целых три: Крюково, Белица и Грабуны. И не то было беда, что это было много. Расположены они были эдаким треугольником и, близко друг от друга. Так что, при желании, участковый мог спокойно за день все их посетить.
Беда была в том, что с недавних пор небольшой станционный посёлок Грабуны стал излюбленным местом отдыха творческой интеллигенции, которая съезжалась в него со всей области. Нынешним летом их было особенно много. А где поэты да музыканты, там обязательно склоки и доносы. Интеллигенция, мать её!
Не раз уже на совещаниях в областном УВД Краюхин доводил, что в одиночку справится с писательской братией он не в силах. Просил организовать в Грабунах постоянно действующий участок милиции. Но воз и ныне был там.
Неспешно Краюхин спустился по ступенькам сельсовета, с удовольствием вдохнул вечерний июльский воздух. Пахло пылью, сочными травами и парным молоком. Хорошо. В посёлке Белица, в котором Краюхин проживал с женой в доме тестя, воздух был уже отравлен деревообрабатывающим комбинатом. Там с утра до вечера воняло жжёной древесиной и столярным клеем. Да и железнодорожная станция тоже добавляла в коктейль ароматов посёлка. Ну и шумно было Белице. Шумно и суеты много.
Ровным и чётким шагом зашагал было Краюхин по главной деревенской улице. Был он невысокого роста, стройный, широкоплечий. Седой вихор, выглядывавший из-под фуражки, да шрам на левой щеке, оставленный белогвардейской пулей не портили его внешности. Даже наоборотдобавляли мужественности.
Не успел Краюхин так прошагать и пары десятков шагов, как настроение его резко пошло на убыль. А всему виной, было то, что заметил он, что выглянул из-за угла ближней хаты и вновь спрятался его единственный секретный сотрудник, в этой деревне: Семён Голунов.
Это был настоящий былинный молодец. Высокий, розовощёкий, и силушкой Бог не обидел. Вот только работник из него был никакой. Мало того, что лентяй, так ещё и руки у него росли из того самого места. Даже яму копать и то у него криво выходило.
Лет десять назад, ещё подростком, его завербовал предыдущий местный участковый по фамилии Цыпкин. Особых надежд участковый на пацана не возлагал. Вербовал на всякий случай, мимоходом. Просто на совещании как-то заикнулись о работе с молодёжью, мол, вовлекать нужно, чтоб участвовали и помогали
Цыпкин про то вспомнил, когда на глаза попался этот молодой оболтус. Ну и записал его участковый в секретные сотрудники. О чём жалел всю свою недолгую оставшуюся жизнь. До тех пор, пока кто-то не шмальнули ему из кустов прямо в башку из обрезанной берданки.
Обычно в сексоты попадали те, кого сумел подцепить на крючок ушлый милиционер. Такие тяготились своим стукачеством, использовали любую возможность, чтоб саботировать свою должность, а-то и «спрыгнуть» с неё, как с поганой копны навоза.
Голунов же был из редкой породы добровольцев. Он сам явился к новому участковому, сам представился и сам предложил свои услуги.