Ни за что бы не подумал, что оболтус, шарахавшийся взад-вперед у стеклянной двери, выводящей на летное поле, приходился нашему проводнику коллегой. С виду он больше походил на классического хиппи: щетина недельной давности, длинныениже плеч, собранные сзади в пучок засаленные волосы. И, разумеется, потертые джинсы, даже с намеком на дырку в районе правой коленки. Тем не менее, их профессиональная связь с полковником сомнений не вызывала. Василич давно доведенным до автоматизма движением извлек из нагрудного кармана служебную корочку и сунул ее под нос волосатику. Но тот, даже не взглянув на ксиву, с самым серьезным видом приложил руку к непокрытой голове. Полковник рявкнул что-то на неизвестном языке, судя по тонувесьма гневное, и, печатая шаг, направился вглубь открытого всем ветрам бетонированного загона для самолетов. Может быть, ругался он и по-русски, да вот нервы, взведенные до предела, подвели, и слова скомкались в горле. Хиппи остался очень доволен произведенным эффектом и скалился ему вслед до тех пор, пока мысперва Ружин, затем яне прошли мимо.
Самолет, выделенный под наши нужды, был небольшимаккурат на двух пассажиров. Подошедший минут через пять пилот поинтересовался: «Вы летите?», сделав ударение на первом слове, и, будучи удостоен лишь немого кивка, чего ему оказалось более чем достаточно, шмыгнул в кабину. Подготовка много времени не отняла, и уже через несколько минут мы услышали:
Все готово. Занимайте места согласно купленным билетам.
Полковник, все это время пялившийся в небо стеклянным взглядом, встрепенулся и обронил с губы одну-единственную, но странную до мурашек по спине фразу:
Ну, с богом, товарищи!
4
Тамбовский волк тебе товарищ, зло сказал я, когда, готовый погрузиться в сумрак, но еще по-вечернему светлый город вальяжно, как знающая себе цену шлюха, разлегся под крылом нашего самолетика.
Это ты о ком? сквозь полудрему поинтересовался Ружин. Совесть его, наверное, была чиста, как у младенца, а при такой совести отчего бы не поспатьтем более, что равномерное гудение моторов убаюкивало? Зато я заснуть не мог. И дело было совсем не в угрызениях совести.
Это я о полковнике.
Зря ты о нем так, лениво возразил он, приоткрыв левый глаз. Василич на самом деле нормальный мужик. Ну, сцепился с тобойэто еще ничего не значит. Просто когда работаешь много и с напряжением, крыша начинает съезжать. И этот процесс от владельца крыши не зависит. А когда работа такая, как у него, крыша едет во вполне определенном направлении. Чего доброго, можно и пистолет выхватить, и пострелять в тех, кто тебе не приглянулся. Ему же со всякой шушерой дело иметь приходитсяманьяками, садистами, шизоидами всех мастей. Ты уж его прости. Не сдержался человек. Этому, хочу заметить, и ремесло твое поспособствовало. Если бы ты на рынке лифчиками торговал, он бы на тебя ни за что не накинулся. Верь мне.
Об этом я и сам догадался, не дурнее некоторых, огрызнулся я. Только если я согласился рисковать жизнью ради их интересов, то они и относиться ко мне должны, как к деловому партнеру, а не как к потаскухе, которая сделала вид, что дает по любви, а сама потом денег требует.
Он тебе партнерство не предлагал, напомнил Ружин, открыв уже оба глаза. Это сделал я, согласись? Поскольку спорить с таким утверждением было трудно, он не стал дожидаться ответа, сразу продолжив: Они о нашем разговоре не знали. Но договор между мной и конторой уже вступил в силубыло обещано отпущение грехов всем участникам операции, безоговорочное и беспрекословное. Только несколько иное, чем я преподнес тебе. Имелось в виду, что они сквозь пальцы посмотрят на то, что мы наделаем в стане «Вестников Судного дня». А я, получается, их обманултеперь придется прощать все, что ты натворил до. Но ведь нашу с ними договоренность можно истолковать и так, правда? Вот это Василичу и не понравилось, из-за этого он на тебя и взъелся. Ну, да ладно, я своего добился. А тебе совсем нет резона обижаться на негоон на земле, а ты в небе, и расстояние между вами увеличивается. Так что можешь закрыть глаза и спать.
Черта с два, прорычал я. Как ты думаешь, смогу я заснуть, так и не выяснив все до конца? Ружин молча пожал плечамимол, не знаю, чужая душапотемки. Не смогу! Почему именно я? Ведь ты даже имени моего ни разу не спросил!
А зачем? удивился он.
?! я ошарашено вытаращился на него. Как бы тебе сказать Вот я твое имя знаюОлег Ружин. Доведись нам попасть в передрягу, я крикну тебе: «Олег, атас!», и станет ясно, что я к тебе обращаюсь. А вот каким макаром ты меня звать будешь, если приспичит?
Чубчик, Ружин спокойно назвал мою погремушку. Мне и этого хватит. Думаю, других Чубчиков там не будет. Я же не идиот, я работал в солидной конторе, потом журналистом, так что, худо-бедно, научился задавать нужные вопросы нужным людям. Твое прозвище мне назвал бармен в «Медузе». Он большинство постоянных клиентов по кличкам знает, а вот с именами у него напряженка. Но мне твое все равно без надобности. Скорее всего, после операции ты предпочтешь переименоваться, так что, даже если мы будем продолжать знакомство, что вряд ли, то от твоего теперешнего имени мне никакого гешефта.
Я ошалело потряс головой, стараясь составить его слова в связную цепочку и, когда это случилось, предложил:
Ну, хотя бы из вежливости. Слыхал про такую?
Слыхал, безразлично кивнул он. Только у нас общество непритязательное, можно и кое-какие вольности себе позволить. Ты не против?
Понимаю, буркнул я. Для тебя я такой же недочеловек, как и для полковника. Верно?
Отчасти, снова кивнул Ружин. Лицо его было все таким же сонным. И, похоже, ему было параллельно, оскорбляют меня такие слова или я на них плюю. Возможно, он любил резать правду-матку в глаза, но от этого смысл его речи не становился приятнее. Человек для другого человека всегда немного недочеловекиз-за кучи недостатков, видимых со стороны. В чужом глазу соринку видно. А кроме того, согласись, раньше ты вел такую жизнь, что назвать тебя самым человечным человеком сложно. Ты уж не обижайся, но тынаемный убийца, вполне созревший для пребывания в тюрьме фрукт. А люди с воли, сам знаешь, к уголовникам всегда относятся с предубеждением.
Я не уголовник, процедил я, сознавая, что во многом он прав и, тем не менее, сильно обидевшись на него. У меня нет ни одной судимости.
Ага, уже слышал. Зато ты преступник. И сам не станешь этого отрицать.
Не стану. Только извини, пижон, какие на моем счету преступления? я завелся. Ведь по всем законам природы надо обороняться, когда на тебя нападают. По делу или нетдругой вопрос. Но это было принципиальным. Я, если и убивал, то только типов, которых в любой нормальной стране и без меня поставили бы к стенке.
После суда, возразил он.
Может быть, хоть и не обязательно. Они за свою жизнь столько натворить успели, в том числе, кстати, и убивали, что по принципу «око за око» с ними просто нельзя было не рассчитаться. А суды в нашей стране самые гуманные в мире: если власть прикажет, или кто пасть денежкой заткнет, то никакой суд виновного виновным не признает. Так что брось эти разговоры. Я, можно сказать, выгребал дерьмо из сортиров нашего общества. Я социальный ассенизатор. Санитар человеческих джунглей. Понял?
Понять-то понял, ухмыльнулся Ружин. А как же цивилизованные методы борьбы с преступностью, насилием и жестокостью?
Ты дурака-то не включай! меня не на шутку взбесила его упертость. Сходи в министерства юстиции и внутренних дел, да спроси у них, как там эти методы поживают. А потом возвращайся, и мы с тобой на пару попробуем остановить этих «Вестников». Ну что, пойдешь?
Может быть, ты и прав, Ружин флегматично кивнул. Только человек не может быть властен над жизнью себе подобного. Разве что в случае самообороны. Ты не подумай, что я ни разу в жизни крови не видел. Видел, и много. Наверное, поэтому у меня и мнение такое сложилось.
Да пошел ты на хрен со своими проповедями и исповедями, я махнул рукой. Я убивал, но всегда только тех, кто заслуживал смерти. Любого спросипролил ли Чубчик хоть грамм лишней крови, и любой скажет, что нет. А если я тебе не нравлюсь, то нехрен было соблазнять меня на участие в этом деле.