Я их тебе наколол на всю зиму, улыбнулся Тихон.
Я не об этом, возразила она. У мамы в заводском доме паровое отопление. Конечно, я понимаю, у тебя тут важные дела, но если можно будет перевестись в город, то ты не будешь возражать?
Нет, нет, сразу же ответил он. Пусть только предложат
Так говорили они теперь почти каждую ночь, в темноте комнатушки шепотом возводя свое будущее, и оттого, что оно получалось не таким уж и плохим, а даже наоборот, здание вырастало, становилось большим, с крепкими стенами и крышей, и сияющими окнами, все, казалось, было почти рядомруку только протяни.
* * *
Лазебник у себя? спросил Глоба, на что Замесов, вытянув из зубов свою прямую английскую трубку, молча показал на дверь кабинета.
Глоба постучал костяшками пальцев по филенке, шагнул вперед:
Разрешите? Прибыл
Садись, Лазебник махнул рукой на стул и, сунув руки в карманы синих галифе, зашагал из угла в угол, искоса посматривая на неподвижно застывшего Тихона. Неожиданно опустился в свое кресло и грудью подался к Глобе, процедив с неприкрытым презрением:Ну что мне с тобой делать? А я в тебе никогда не ошибался Чувствовал шкурой, что ты за тип!
Не понимаю, растерялся Тихон. О чем вы, Семен Богданович?
Молчать! шлепнул по столу ладонью Лазебник. Невинные глазки строишь?
Я не позволю начал подниматься на ноги Глоба, но Лазебник яростно выкрикнул:
Сидеть! Позоришь Советскую власть, негодник? Бело-бандитские методы вводишь в нашу красную милицию?!
Да в чем я виноват?! взмолился Глоба.
Убийца ты, вот кто! рявкнул Лазебник. И судить тебя будет наш советский Наш народный справедливый суд! И не один год будешь помнить боками арестантские нары! Могу гарантировать!
Если вы сейчас же не скажете я не отвечаю за себя! Глоба положил руку на стол, нашарил ладонью пресс-папье и стиснул его в побелевших пальцах.
Играешь театр? усмехнулся Лазебник, но откинулся на спинку кресла, замедленным движением раскрыл папку, лежавшую перед ним, гнусаво-издевательским тоном начал читать: «Рапорт Мною, Глобой Тихоном Федоровичем, начальником уездной милиции, февраля двадцать третьего в пять часов утра на улице села Смирновка обнаружено тело убитого бандита Павлюка»обнаружено?! Поразительное открытие. Читаем дальше: «На теле пять огнестрельных ран» Пять?! Жестоко, скажу вам прямо! Для убийства и одной хватает. «Убийца не обнаружен» Лихо написано! Пять выстрелов! Невидимка хлобыстнул в упор пятью выстрелами. И пропал! Растворился! Как понимать это, Глоба?
Как написано, угрюмо проговорил Тихон, еще не соображая, чего от него хочет Лазебник. Павлюк убит пятью выстрелами в упор. Убийца неизвестен. Следы саней вели в лес Там терялись.
Ну, а следы убийства? иронично спросил Лазебник. Следы ног Стреляные гильзы в конце концов?
Нет, мотнул головой Тихон, гильзы не нашли.
А почему? воскликнул Лазебник.
Их там не было.
Правильно! с нажимом сказал Лазебник. Их подо брал тот, кто убил Павлюка.
Возможно, коротко проговорил Глоба, не глядя на Лазебника, который вдруг глумливо усмехнулся.
А кому об этом знать, как не тебе, Глоба? Ведь это убил Павлюка. Ты! Устроил свой бандитский самосуд!
Какая ерунда! отшатнулся Тихон. Как я мог, вы сами подумайте?!
Очень просто, отчеканил Лазебник. Вышел из засады возле хаты и пошел навстречу Павлюку. Тот, ничего не подозревая, шагал по дороге. Ты встретил его. Ииз своего маузера. Он не успел в тебя пальнуть. Ты его пятью выстрелами сразу, в упор! И без суда и следствия.
Товарищ замначгубмилиции! звенящим от волнения голосом проговорил Глоба. Это поклеп! Ведь были свидетели!
Да, быстро согласился Лазебник, твои милиционеры! Когда они подбежали, ты стоял над трупом убитого с маузером в руках. Гильз на снегу уже не было. Так они говорят! А со двора соседней хаты, ты этого знать не мог, твою расправу над Павлюком видела одна женщина. А из окна угловой хаты на тебя смотрела другая, страдающая бессонницей. Вот как тебе не повезло, Глоба. И старик есть. Тоже свидетель, подтверждающий. Могу тебе сказать: мы тут своими силами провели кое-какое следствие. Свидетельские показания в деле.
Лазебник небрежно похлопал по папке, голос его наполнился желчью:
Ты не можешь отрицать Все тут зафиксировано. Я думал, что ты осознаешь. Небось, думаешь сейчас: чего это он пристал с тем бандитом? Туда ему и дорога! Знаю твои мысли, Глоба. Вот так скажу тебе: это не бандита ты свалил на землю пятью выстрелами в упор. Это веру в Советскую власть расстрелял! Год тому назад наше государство предприняло целый ряд мероприятий по укреплению законности. Создана судебная система: нарсуд, губернский, Верховный суд Изданы основные кодексы законов. Только законная власть имеет право наказывать и прощать, карать своей суровой рукой преступников или миловать их. А ты взял эти функции на себя. Мелок еще для такого дела! И подумай, какое ты для своих преступных действий выбрал время? Вроде бы специально. После продразверсток, насильных трудовых мобилизаций и повинностей мужик мечтает! во сне видит! молится за то в церквах! чтобы наши идеи были подтверждены твердыми, справедливыми законами! И мы им такие дали Один из них гласит: никто, какой бы властью он ни был облечен, не имеет права вершить самосуд. А ты, с хладнокровием профессионального убийцы, поднял свой маузер и всадил пять пуль И неизвестно, как и чем аукнется твое преступление Сдай свое оружие!
Глоба слушал с ледяным вниманием, не сводя глаз с раскрасневшего в гневе лица Лазебника, но, странное дело, он мало понимал из того, что тот говорил, его как будто оглушили, и это мешало по-настоящему понять, какая на него опасность обрушилась. И все же чувствовал, как подлый страх обсыпает морозом спину, тонкими иголками закололо в кончиках пальцев, нерасстегнутая шинель чугунной скорлупой стиснула грудь, не давала глубоко вздохнуть. Глоба сказал с пугающим его самого холодным спокойствием:
Я пойду к товарищу Рагозе.
Товарищ Рагоза отсутствует, он вызван в центр. Сдайте оружие. Вот ордер на арест.
Возможно, видимая бесстрастность, с которой Глоба сейчас слушал и говорил, встревожила Лазебника. Он испытующе поглядел на Тихона, тревожно произнес:
Ты, наверное, не понимаешь, о чем идет речь? и закричал, повернувшись к двери:Замесов!
Когда сотрудник вошел в кабинет, пальцем показал на Глобу:
Забери у него оружие.
Замесов прикусил зубами трубку и, прищурив от дыма глаз, молча начал снимать с Тихона маузер.
Вместе с Кнышом отвезете его в допр, приказал Лазебник. Там уже знают. Можете взять машину.
Пошли, вздохнул Замесов, и тот зашагал к дверям, громко стуча подковами сапог по гулким паркетинам.
* * *
«Форд» неспешно катил по улицаммимо плыли сугробы снега, заиндевевшие окна, гирлянды сосулек на карнизах, белые крыши с печными трубами, измазанными сажей. Глоба безучастно качался между Кнышом и Замесовым, слепо вперившись в затылок шофера, не обращая внимания на перебегающих через дорогу людей, мальчишек, пытающихся уцепиться проволочными крючками за машину. Он не видел солнца, небалицо его ничего не выражало.
Кныш осторожно снял с его головы милицейскую фуражку, покрутил в руках и, бережно отогнув с внутренней стороны медные усики, взял с околышка кокардущиток с перекрещенными серпом и молотом. Он сунул ее себе в нагрудный карман гимнастерки, смущенно пробормотав:
Там тебе ни к чему Вернешьсясам приколю.
Глоба и этого, кажется, не заметил, даже бровью не повел. Замесов покосился на него и болезненно поморщился. Он достал свой резиновый кисет и отсыпал добрую половину табака в оттопырившийся карман глобовской шинели. Туда же сунул коробок спичек. Потом сказал, положив ладонь на плечо Тихону:
Когда придешь в себя, вспомни, что я говорю. Мы были в той Смирновке, вели кое-какое расследование. Тебе не повезлосвидетели дудят в одно: они тебя видели. На теле бандита пять дырок насквозь. Ни пуль, ни гильз. Если хочешь себя спасти, то перетряхни. память. По секундам! Может, за что-то и зацепишься. А теперьприехали. Выходи!