Глоба оделся потеплееватяные штаны, под шинелью меховая душегрейка, валенки. Так же экипировался и милиционер Дмитро. Они сели на коней и неспешно выехали из города, когда солнце уже начало клониться к земле. Приблизились к селу уже в темноте, редкие огоньки теплились в ночи. У въезда их встретил Егор Сидоров, только ему ведомыми путями они задами огородов пробрались к хате Скабы, поставили коней в клуню, выпили горячего молока по целому кухлю.
Все так, как говорила Павлючиха, сказал Егор. По субботам бандит выходит из леса. Мельникова дочь Маруська ему баню топит. Потом они гуляют. Бывает, что по несколько дней он из хаты не выходит.
И до сих пор его никто не выдал? удивился Глоба.
Павлюк тут родился. Полсела его ридни. Мы еще не знаем, что то за люди. Богатое село. Учительку здесь убили.
Он уже пришел? спросил Глоба.
Нет, ответил Егор. Он появляется где-то за полночь. Но надо стеречь, ждать во дворе.
Они вышли в огород, и Егор повел их прямо по снежной целине, обходя мерцающие огни. Выбрались они из сугробов возле большой хаты с высоким крыльцом. Черно было в окнах, дверь плотно затворена, лишь на отшибе в бревенчатой бане из трубы летели быстрые искры, там кто-то плескал водой, гремел ушатами.
Милиционеры легли у оконпробили снежный наст, разгребли ямы и влезли в ледяной холод по уши. Для себя Глоба выбрал дверь и окошко, отсюда он увидел, как из бани несколько раз проскочила в хату молодичка в одной юбке с накинутым на плечи легком платке, шлепая калошами, надетыми на босу ногу.
Прошел час, два, потянулся третийдавно уж потухли все огни, село погрузилось в глухую темень, мороз так допекал, что не помогали ни ватные брюки, ни душегрейкихолод скручивал судорогой все мышцы. И напала вялая сонливостьлишала сил, веки стали точно отлитыми из чугуна. «Ну что за жизнь, что за такая работа, почти засыпая, думал Глоба, есть теплые хаты, мирная жизнь. А тут как неприкаянные Только бы не заснуть. Обманули они нас всехникакого Павлюка нет. Женщина топит баню для себя Вот уже на востоке светает, прорезалась полоска света. Ночь посерела. А Павлюка все нет. Ребята заснули? Черт, и не крикнешь, не позовешь»
Ни Дмитрия, ни Егора он видеть не мог и беспокоился, что те не выдержали и заснули, хотя уже видел, что сегодня Павлюк не придет, ночь кончалась, наступало утро, из темноты проступил угол плетня, голая ива, ноздреватое поле огорода.
«Надо уходить, пока не поздно. Может быть, в следующий раз больше повезет. А сейчас уходить Пока не заметили. Переднюем в хате Скабы и выйдем на следующую ночь. Баня истоплена. Все на свете отдал бы, чтобы залезть на горячие полки, в раскаленный каменный пар»
И в это время на окраине села грохнул выстрел, затем второй, третий пятый. И снова наступила тишина. В этом зле вещем безмолвии возникла какая-то звенящая тревога, которая заставила Глобу сразу приподняться из снега, он еще ничего не осознавал, но что-то уже толкало его вперед. Пять выстрелов один за другим. И тишина Кто?!
Глоба вскочил на ноги и тяжело побежал по дороге, на ходу вытаскивая из колодки маузер. Он не обращал внимания на там и тут затеплившиеся огни в окнах хат, бежал изо всех сил, задыхаясь от морозного воздуха, топая по твердой дороге подшитыми подошвами валенок. Вот, кажется, и край села, там дальшеодиноко стоящие хаты, поле и лес Кто-то на дороге!
Глоба остановился перед лежащим поперек дороги телом, сунул маузер под локоть, перевернул человека на спинуи сразу узнал Павлюка. Тот был уже, по всей видимости, мертв, на груди расплывались темные пятна. Возле руки, утонувшей в снегу, чернел револьвервыронил падая.
Глоба растерянно оглянулсякругом было пустынно, ни единого человека в просвете заснеженной улицы. Но Павлюк был убит. Ночью! Выстрелами в упор! И это кто-то сделал! Не сам же он себя, черт побери!
Ни единой живой души
Глоба начал медленно ходить вокруг тела, внимательно приглядываясь к поверхности снега. Чуть в стороне от дороги, в мягких ямках, он нашел отстрелянные гильзы. Поднял, покатал их на ладони. Единственное доказательство. Пять выстрелов в упор. Гильзы сильно пахнут горелым порохом. Гильзы несколько иной формы, чем от русских трехлинеек. Ясноне от нашей винтовки. Такие где-то видел. И не так уж давно. Где?!
И покрылся мгновенно потом. Стиснул в ладони найденные гильзы, закрыл глаза. И снова разжал пальцывот они, латунные пустышки с зауженными горлами и пробитыми капсюлями в плоских донышках. Он видел их раньшегильзы от обреза английского карабина, того самого, который Глоба собственными руками вручил в больнице дядьку ИвануИвану Михно.
Глоба прошел чуть вперед и увидел уходящие к лесу узкие полозья саней, а вот тут, за плетнем, сани стояли перед тем, как лошадь вынесла их на дорогу. Теперь не догонишь, далекий лес уже принял беглеца.
«Значит, Иван Михно отомстилпоглядел в зенки убийцы своего сына. И собственной рукой привел приговор в исполнение. Даже не думая, что ему будет за такое Страшно подумать, бандиты не добилиСоветская власть посадит за тюремную решетку. За самовольную расправу. Тебе ли, дядько Иван, с простреленными легкими и контуженой головой? Не мог подождатьмы бы его взяли сами! Зачем так пересеклись сегодня наши пути? Ты думал скрыться, но судьбе было угодно стать мне на твоей дороге»
Глоба разжал пальцы и посмотрел на пять пустых гильз. Что делать с ними? Вот доказательство вины Михно Тихон шагнул к плетню и высыпал гильзы на землю, припорошенную снегом. Подошвой сапога утоптал их поглубже, чтобы никто не нашел.
Из ближайшей хаты вышел мужик, в другом дворе появилась женщина, а там, по улице уже кто-то медленно движется, испуганно присматриваясь к незнакомому человеку, стоящему у тела убитого. Тяжело дыша, из-за угла выбежал милиционер Дмитро, за ним спешил Егор Сидоров. Запыхавшись, они перешли на шаг, еще издали разглядев Павлюка.
Он?! А мы ждем Смотримвас нет! И ходу сюда
Здорово вы его, товарищ Глоба!
Тихон молча начал засовывать маузер в колодку, не попадая в нее тонким стволом. Ответил, стараясь не смотреть в их лица:
Это не я.
Кто же?! воскликнул Дмитро, поглядев в сторону леса и назад, на стоящих у плетня людей.
Не имею понятия, пожал плечами Глоба. Я прибежал Он уже убит.
Егор Сидоров поднял из снега револьвер убитого и заглянул в барабан, прощелкав его по кругу.
Патроны целы. Видать, не успел. Значит, можно ставить точку. Банде натуральный конец. Этотпоследний. Чего вы такой нерадостный, товарищ Глоба?
Позовите председателя сельрады, хмуро приказал Глоба, надо составить протокол.
* * *
Наступили времена затишья. Глобе дали короткий отпуск. За успешную операцию по ликвидации банды Корня он был отмечен в приказе по управлению, его наградили шинельным отрезом и памятными часами с надписью. Эти дни, наполненные отдыхом и ничегонеделанием, какой-то непривычной для него праздностью, стали самыми счастливыми в ряду дней, принесших ему когда-либо ощущение счастья. Он все время был с Маней, вся ее жизнь проходила перед ним с утра до утра.
Он видел ее просыпающейся, когда сон медленно покидал ее и в этом пробуждении ее было полно беззащитной слабости. Смотрел, как она собиралась ко снусидит в ночной рубашке на краю постели, задумавшись, с распущенными по плеч} волосами и шпильками в зубах. Взгляд устремлен куда-то, шея напряжена, по-девчоночьи подвернуты под себя ноги, белые их колени остры. О чем она сейчас? Маня ждала ребенка, и Тихон однажды уже слышал, как в ней мягко толкнулся он, в этот момент его поразило лицо женыглаза, губы, все оно высветлилось изнутри радостным удивлением. И в этот же миг Тихон ощутил щемящее чувство жалости к тихой женщине, покорно прильнувшей к нему, она показалась ему совсем беззащитной.
Я вас никому не отдам, прошептал он, потрясенный прожегшим его чувством любви.
А нас никто не отбирает, выдохнула она возле его уха.
И все равно не отдам, упрямо повторил он, не находя слов, которые смогли бы сказать о том, что он испытывал сейчас. Чего ты хочешь? Я все сделаю.
Уезжать нам отсюда надо, чуть помолчав, сказала она. Родится ребенок. Кто за ним будет ухаживать? А в городе моя мама. Она нам поможет. Ты же не хочешь, чтобы я стала домохозяйкой? Я привыкла жить среди людей. И потом в городе детские врачи. И условия А здесь старый флигель. Я воду ношу ведрами. Дрова