Рузвельт прошел в свой кабинет, уселся за стол и немедленно уничтожил все копии своих фотографий в компании Лысого и Одноглазого. В конце концов, рассудил он, эти двое выполнили все, что требовалось, хоть никто из них не мог даже предположить, к чему это приведет. Он всегда с удовольствием писал письма и следующие три часа провел за приведением в порядок своей корреспонденции. Затем взял в руки экземпляр последних африканских мемуаров Ф. С. Селоуса и начал читать. Вскоре он так увлекся, что не заметил, как в комнате появился кто-то еще, пока не услышал глухой стук упавшего на пол тела.
О'Брайен, объявил Демосфен, указывая на бледнокожий труп.
Почему вы продолжаете приносить их мне? спросил Рузвельт. Ведь наше соглашение аннулировано.
Мой моральный кодекс отличается от вашего.
Ясно, произнес Рузвельт, едва взглянув на тело. Я хотел бы кое о чем у вас спросить.
Попробуйте.
Вы в самом деле убили Перикла и Софокла или это позднейшие измышления?
На лице высокого мужчины мелькнула холодная усмешка.
А! Вы знаете. Конечно, как же иначе. Вы не похожи на других, мистер Рузвельт.
Очень даже похож, возразил Рузвельт. Я человек. Это вы отличаетесь от других, Демосфен.
Все они бараны.
То есть скоты? переспросил Рузвельт. Некоторые ваши родичи довольствуются скотом. Вас это не устраивает?
Снова появилась улыбка.
Вы хорошо подготовились, мистер Рузвельт.
Не стану отрицать. Достаточно того, что я с трудом смог поверить, будто вы считаете единожды сбежавшего воина достойным прожить до следующей битвы.
Ко мне это не относится, пожимая плечами, бросил Демосфен. Я не отступаю. Никогда.
Я в этом не сомневаюсь.
Несмотря ни на что, хочу дать вам хороший совет, продолжал Демосфен. Как я догадываюсь, вы считаете, что узнали обо мне достаточно, чтобы вступить в борьбу. Не стоит верить всему, что обо мне говорят. К примеру, говорится, будто вампиры не могут пересекать водные пространства, и все же я пересек Атлантический океан ради новых просторов для охоты. Еще утверждают, что меня может убить солнечный свет, а я в полдень гуляю по Пятой авеню. Кое-кто уверен, что я не могу войти в здание без приглашения, но вам известно, что никто не приглашал меня сюда.
Все это верно, согласился Рузвельт. И не относится к делу.
Мистер Рузвельт, я вами восхищаюсь. Не делайте глупостей и не заставляйте меня причинять вам зло.
Вы не сможете мне навредить, сказал Рузвельт, поднявшись со своего места.
Я предупреждаю вас не унимался Демосфен.
Приберегите свои предостережения для тех, кто боится зверей, прервал его Рузвельт. Я уже говорил: я охотник.
Мы оба охотники, каждый в своем роде, сказал Демосфен. Вы надеетесь лишить меня жизни при помощи своего хваленого винчестера? добавил он, высокомерно усмехнувшись.
Нет, ответил Рузвельт, поднял свое оружие и занял позицию между Демосфеном и дверью. Мы оба знаем, что пули на вас не действуют.
А! с улыбкой воскликнул Демосфен. Вы рассчитываете забить меня до смерти своей прогулочной тростью?
У меня есть девиз, сказал Рузвельт. До этого момента я делился им только с несколькими людьми, но когда-нибудь объявлю всем, поскольку он хорошо служил мне в прошлом и еще лучше послужит сегодня ночью. После небольшой паузы он продолжил:Говори негромко и носи с собой большую дубинку. Он сдернул с прогулочной трости металлический наконечник и обнажил заостренный конец, отточенный накануне вечером. моя большая дубинка.
Так вам и это известно, невозмутимо произнес Демосфен. А никто из ваших учителей не говорил, как можно вонзить деревянный кол в сердце человека, в пятьдесят раз превосходящего вас по силе?
Давайте выясним, предложил Рузвельт и шагнул вперед.
Демосфен уверенно поднял правую руку и схватил кончик трости. В следующее мгновение он пронзительно вскрикнул от боли и отдернул руку с почерневшими и покрытыми пузырями пальцами.
Сегодня днем я узнал не только про деревянный кол, сказал Рузвельт. По пути сюда я взял на себя смелость окунуть трость в святую воду.
Демосфен яростно закричал и рванулся вперед.
Я не собираюсь погибать в одиночестве! выкрикнул он в тот момент, когда заостренный конец трости глубоко вонзился ему в грудь.
Демосфен отчаянно пытался дотянуться руками до шеи своего убийцы.
В одиночестве и никем не оплаканный, не дрогнув, пообещал ему Рузвельт.
Минутой позже существо, называемое Демосфеном, прекратило свое существование.
Места, освободившиеся после устранения Паскаля, Цукермана и О'Брайена, недолго оставались пустыми и вскоре были заняты новыми фигурами. Но после Демосфена эта проблема не казалась такой неразрешимой, как еще месяц назад.
Комиссар полиции с нетерпением предвкушал новый вызов.
П. Д. КасекЗеркала и дым
ночном воздухе чувствовалось дыхание осенинет, не легкое дуновение, а уверенный выдох: от него краснели носы, он забирался в рукава и за воротники, навевая мысли о теплом очаге, жареных каштанах и зимних пальто, которые скоро придется доставать из шкафов.
Еще одно лето подошло к концу, и он радовался этому. Лето всегда было ее самым любимым временем года.
Поеживаясь в черном, в тон приближающейся ночи и настроению, флисовом пальто, он шагнул в сторону, чтобы избежать столкновения с двумя молоденькими модницамиразрумянившиеся от холода, они хихикали по любому пустяку, и споткнулся о незаметную трещину на тротуаре. Стараясь удержаться на ногах, он нечаянно толкнул плечом мужчину в спортивном твидовом пиджаке.
Эй, парень, смотри, куда идешь.
Поскольку такое обращение из уст состоятельного жителя Верхнего Вест-Сайда можно было считать обычным делом, он не придал ему значения. Он уже давно понял, что обитатели Нью-Йорка гордятся своим хамоватым поведением и не упускают случая его продемонстрировать. Если учитывать, что сам он жил на Сто тринадцатой улице и, следовательно, тоже мог считать себя ньюйоркцем, то имел полное право ответить в том же духе, но секунду спустя мужчина в твидовом пиджаке его узнал и преисполнился громкого, восторженного почтения.
Ну надо же! Мистер Гудини Прошу прощения, сэр Я так виноват. Простите, ради бога.
Гудини кивнул, проглотил слова, которые собирались слететь с его губ, и хотел двинуться дальше; вокруг него успела воцариться внезапная тишинаследствие превращения людей, еще минуту назад никак не связанных ни с ним, ни друг с другом, людей, спешащих с наступлением вечера домой, в толпу.
Это он! взлетел и закружился яркой птицей над толпой юный женский голос. Это действительно он!
Я смотрел ваше прошлогоднее представление, сэр. Чудесно, просто чудес
А я думал, что он выше ростом!
Покажите фокус!
Да, да! Покажите нам фокус!
Фокус Они считали, это все, на что он способен. В их глазах он был еще одним фокусником на сценевозможно, чуть более известным, но вполне под стать шарлатану на углу улицы, который научился прятать в кулаке горошину и передвигать ореховые скорлупки.
А ну-ка, кто-нибудь, возьмите его за руки! выкрикнул голос, и кто-то с готовностью выполнил команду. Стиснул ему руки и поднял одну из них над толпой, крича:
Вот так! Я занимался греблей в Принстоне, и хватка у меня крепкая, уж поверьте. Посмотрим, как вы из нее вывернетесь!
Толпа взревела от восторга, но каким-то чудом он услышал в реве и другой голостот бахвалился, что если великий Гудини сумел выбраться из наручников, то обычная хватка его не остановит.
Гудини глубоко вздохнул и уставился на держащего его мужчину. Того самого, в спортивном пиджаке; мужчина смотрел на него во все глаза и ухмылялся. Пальцы на его руке сжимались все сильнее, и Гудини чувствовал, как трещат в запястье кости.
Давайте, подначивал мужчина, Выворачивайтесь.
Так он и сделал.
Вывернул из суставов кости, сложил кисти, выскользнул из хватки и отступил на шаг, как раз когда один из бравых нью-йоркских полицейских начал при помощи не слишком ласковых наставлений разгонять толпу.